Рассказ Е. ПОЛОНСКОЙ Рис. П. СТАРОНОСОВА
Митькина мама была уборщица в городском театре. Вечером, когда кончалось представление, она подметала большой шваброй в проходах между стульями и гасила дежурные лампочки в зрительном зале. На сцену она не ходила. Сцену убирала дру
гая уборщица, Марья, жена швейцара. Зато Митька ежедневно бывал на сцене.
Билетерши все знали его и всегда пропустили бы его и в зрительный зал, но суета нравилась Митьке больше зала.
Ему интересно было смотреть, как актеры готовились к спектаклю, как приклеивали усы и бороды, как налепляли себе носы и надевали разные смешные костюмы. Он и сам любил переодеваться. На
денет мамашину кофту, повяжет платок по-бабьи и давай перед зеркалом представлять.
Но больше всего нравилось ему бегать за плотниками, когда они торопливо во время пятиминут
ного антракта строили на сцене целый дворец или приколачивали чудный сад с золотыми яблоками. А монтер! Это был самый замечательный человек. Он поворачивал выключатель — и на сцене все освещалось настоящим лунным светом. От него зави
село сделать солнечный день или напугать весь зал страшным пожаром. Митя с ним особенно подружился. Он никогда не ругал Митю и не грозил выгнать его, как это делали другие, например, костюмер Редькин.
Сколько раз хотелось Митьке пройти за костюмером в таинственную комнату, где на длинных пе
рекладинах были развешаны сотни костюмов. Но Редькин был глухой и сердитый. Ключи от костю
мерной он доверял только уборщице Марье, а на Митькины просьбы отвечал:
„Вот дурак! — думал Митька.— Какая же школа в 10 часов вечера?“ В школу Митька, конечно, ходил, но только днем. Все ребята ему завидовали, когда он начинал рассказывать про театр.
— Везет тебе, Митька! Каждый вечер в театре! И Митька с гордостью отвечал: — Театр лучше всего на свете!
Только вот перед самым рождеством поступил в Митькин класс новенький ученик, приезжий из Москвы.
Услышал он, что сказал Митька, и заспорил:
— Лучше всего, — говорит, — ребята, быть пионером. Я вот был в Москве в пионерском отряде и сегодня здесь пойду записываться. Кто со мной?
Обидно показалось Митьке: то театр, а то вдруг какие-то пионеры.
Вечером не пошел Митька в театр, а отправился с новеньким в отряд. Записались.
В отряде вожатый говорит:
— У нас сегодня к комсомольскому рождеству подготовка. Посидите, послушайте.
— И стал ребятам объяснять. Объяснил, как прежде люди солнцу молились. Думали это — бог.
Как стали бога на деревянных дощечках рисовать и дощечкам кланяться. Стоят на коленях и дощечкам кланяются.
„Это иконы!“ — подумал Митька и вспомнил, как мамаша на коленях перед образом стоит, кланяется, богу молится. „Надо ей сказать, что бога-то нет“, — решил Митька.
Скоро занятия кончились и Митька побежал домой.
— Приходи завтра, — крикнул ему вдогонку во
жатый.
Митька бежал, что есть сил и, запыхавшись, вбежал в собственную комнату над лестницей в театре. Мамаша очевидно только что кончила уборку, по
тому что на ней был кожаный фартук, а в руках она держала швабру. Она чем-то была видимо взвол
нована. У порога стоял швейцар и из-за его спины выглядывала Марья, другая уборщица.
— Ну так как же, тетя Феня, — говорил швейцар. —Уступите нам комнату или нет. Уж я вас сам на новую квартиру перевезу.
— Не поеду я в пятый этаж, — кричала мамаша.— Не поеду!
— Да ведь хорошая квартира, в новом доме! — У чорта на рогах, — кричала мамаша.
1
Митькина мама была уборщица в городском театре. Вечером, когда кончалось представление, она подметала большой шваброй в проходах между стульями и гасила дежурные лампочки в зрительном зале. На сцену она не ходила. Сцену убирала дру
гая уборщица, Марья, жена швейцара. Зато Митька ежедневно бывал на сцене.
Билетерши все знали его и всегда пропустили бы его и в зрительный зал, но суета нравилась Митьке больше зала.
Ему интересно было смотреть, как актеры готовились к спектаклю, как приклеивали усы и бороды, как налепляли себе носы и надевали разные смешные костюмы. Он и сам любил переодеваться. На
денет мамашину кофту, повяжет платок по-бабьи и давай перед зеркалом представлять.
Но больше всего нравилось ему бегать за плотниками, когда они торопливо во время пятиминут
ного антракта строили на сцене целый дворец или приколачивали чудный сад с золотыми яблоками. А монтер! Это был самый замечательный человек. Он поворачивал выключатель — и на сцене все освещалось настоящим лунным светом. От него зави
село сделать солнечный день или напугать весь зал страшным пожаром. Митя с ним особенно подружился. Он никогда не ругал Митю и не грозил выгнать его, как это делали другие, например, костюмер Редькин.
Сколько раз хотелось Митьке пройти за костюмером в таинственную комнату, где на длинных пе
рекладинах были развешаны сотни костюмов. Но Редькин был глухой и сердитый. Ключи от костю
мерной он доверял только уборщице Марье, а на Митькины просьбы отвечал:
— Шел бы ты жать или в школу, мальчишка!
„Вот дурак! — думал Митька.— Какая же школа в 10 часов вечера?“ В школу Митька, конечно, ходил, но только днем. Все ребята ему завидовали, когда он начинал рассказывать про театр.
— Везет тебе, Митька! Каждый вечер в театре! И Митька с гордостью отвечал: — Театр лучше всего на свете!
Только вот перед самым рождеством поступил в Митькин класс новенький ученик, приезжий из Москвы.
Услышал он, что сказал Митька, и заспорил:
— Лучше всего, — говорит, — ребята, быть пионером. Я вот был в Москве в пионерском отряде и сегодня здесь пойду записываться. Кто со мной?
Обидно показалось Митьке: то театр, а то вдруг какие-то пионеры.
— Я пойду с тобой,— сказал он и подумал: „посмотрю, что за штука, а потом насмех подыму“.
Вечером не пошел Митька в театр, а отправился с новеньким в отряд. Записались.
В отряде вожатый говорит:
— У нас сегодня к комсомольскому рождеству подготовка. Посидите, послушайте.
— И стал ребятам объяснять. Объяснил, как прежде люди солнцу молились. Думали это — бог.
Как стали бога на деревянных дощечках рисовать и дощечкам кланяться. Стоят на коленях и дощечкам кланяются.
„Это иконы!“ — подумал Митька и вспомнил, как мамаша на коленях перед образом стоит, кланяется, богу молится. „Надо ей сказать, что бога-то нет“, — решил Митька.
Скоро занятия кончились и Митька побежал домой.
— Приходи завтра, — крикнул ему вдогонку во
жатый.
☛
2
Митька бежал, что есть сил и, запыхавшись, вбежал в собственную комнату над лестницей в театре. Мамаша очевидно только что кончила уборку, по
тому что на ней был кожаный фартук, а в руках она держала швабру. Она чем-то была видимо взвол
нована. У порога стоял швейцар и из-за его спины выглядывала Марья, другая уборщица.
— Ну так как же, тетя Феня, — говорил швейцар. —Уступите нам комнату или нет. Уж я вас сам на новую квартиру перевезу.
— Не поеду я в пятый этаж, — кричала мамаша.— Не поеду!
— Да ведь хорошая квартира, в новом доме! — У чорта на рогах, — кричала мамаша.
1