былъ Воиновъ, давно знакомый Стрѣльниковымъ и хорошо знавшій ихъ погибшихъ братьевъ.
— Ахъ, батюшка! Иванъ Алексѣичъ! привѣтствовала его Прасковья Михайловна: милости просимъ! Сколько лѣтъ, сколько зимъ не жаловали! Какъ-то васъ Господь милуетъ?
Гость сѣлъ и съ большимъ участіемъ началъ разспрашивать хозяекъ о ихъ житьѣ-бытьѣ.
Подъ вліяніемъ своего сильнаго горя, Пашенька разсказала посѣтителю о постигшемъ ихъ затрудненіи и нуждѣ. Кончилось тѣмъ, что Воиновъ съ большою готовностію предложилъ ей деньги, необходимыя на поправку дома, и ушелъ, сопровождаемый благословеніями и слезами.
— Видите, душеньки, сказала намъ Агашенька, отирая ветошкою свои потухающіе глаза: нечего было отчаиваться: Владычица еще прежде о насъ, сиротахъ, обдумала!
На лицѣ ея сіяло умиленіе и благодарная покорность божественному Промыслу—
Такъ доживали вѣкъ свой благочестивыя старушки, наполняя время трудомъ и молитвою. Онѣ ничего не просили у людей, довольствуясь тѣмъ, что имѣли; но всего ожидали отъ Бога, и упованіе ихъ не было обмануто.
Чрезъ нѣсколько лѣтъ случай опять привелъ меня къ барышнямъ Стрѣльниковымъ. Однажды вечеромъ мы съ сестрою пріѣхали павѣстить ихъ. Насъ встрѣтили Пашенька и Настенька — уже взрослая дѣвушка. Агашенька спала на кровати — она была уже слѣпа!
Я посмотрѣла на спящую: старческія черты ея не
измѣнились. Та же кротость и доброта украшали ихъ’- а па блѣдныхъ губахъ играла тихая улыбка, будто праведная душа въ земномъ покоѣ уже предвкушала вѣчное блаженство—
Пашенька наклонилась и тихонько разбудила ее. Меня поразила та нѣжная заботливость, какою она,
прежде повидимому такая грубая, окружала теперь свою слабую, слѣпую подругу. Услышавъ о нашемъ присутствіи, Агашенька поднялась на постелѣ, подозвала меня къ себѣ, ощупала мое лицо и волосы, поцѣловала и благословила__
Миръ праху вашему, добрыя барышни Стрѣлышковы!...
Молодое поколѣніе растетъ и совершенствуется съ Каждыми, годомъ. По при настоящемъ похвальномъ стремленіи къ просвѣщенію, къ открытіямъ и нововве
деніямъ, не худо сберечь старыя сокровища вѣры, терпѣнія, честности и правоты, которыхъ прекрасный примѣръ оставили намъ старинные русскіе люди....
1850. С. Толстовка. Ольга Крюкова.
II.
Въ Оренбургѣ была у меня крестная бабушка, по имени Айна Васильевна; домъ ея находился въ самомъ центрѣ города. Вѣроятно, въ свое время это былъ домъ не послѣдній, о семи окнахъ на улицу и съ многочи
мнить, онъ походилъ на пятидесятилѣтшою красавицу, то-есть: не смотря на бѣлила и румяна, значительно обрюзгъ и опустился. Каждый годъ онъ старательно
обмазывался глиною и бѣлился алебастромъ; но ветхая позеленѣвшая крыша свидѣтельствовала о его древности Подлѣ него разтяпулся длинный, низенькій корпусъ не отличающійся никакими архитектурными украшеніями. Домъ этотъ казался современнымъ своему близ
кому сосѣду и все еще славился почетнымъ названіемъ «Кияжова». Теперь на его мѣстѣ красуется зданіе Неплюевскаго корпуса.
Много дней моего ранняго, ребяческаго возраста провела я въ патріархальномъ жилищѣ моей крестной бабушки, и эти дни оставили по себѣ много воспоминаній. Какъ теперь смотрю на ея обширный, кругомъ обстроенный дворъ, словно кольцо; все это Флигеля и
вездѣ постояльцы: и Нѣмцы, и Англичане, и Персіяне, —какого пароду тутъ не было? Посреди двора, бывало,
сидитъ важный Бухарецъ —куритъ кальянъ. У калитки два суровыхъ Калмыка толкуютъ о чемъ-то съ дворникомъ. Изъ дверей одного Флигеля выглядываетъ Шар
лотта Ивановна въ бѣломъ чепчикѣ и съ кофейникомъ въ рукѣ. Словомъ: домъ Анны Васильевны былъ чѣмъто въ родѣ гостинницы. Тамъ была и землянка, такая глубокая, таинственная__
Едва ли тогда нашелся бы кто въ Оренбургѣ, кто не зналъ бы старушку Анну Васильевну, и кого опа бы не знала; и не мудрено: она обитала въ городѣ чуть ли не съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ только-что за
водился. Отъ нея, бывало, можно услышать множество любопытныхъ разсказовъ: и о золотомъ соборѣ, древ
нѣйшемъ въ Оренбургѣ, и о томъ, какъ опа смотрѣла па казнь Хлопуши, пергаго министра достопамятнаго Пугача. Какъ ей сдѣлалось дурно, когда отрубленная голова покатилась по ступенямъ эшафота и забормо
тала... Бабушка также много разсказывала о добромъ вельможѣ князѣ Путятинѣ, о шествіи въ Казань Великой Екатерины, и мало ли еще о чемъ ?..
Анна Васильевна считалась въ Оренбургѣ если не богатою, то по крайней мѣрѣ зажиточною старухой
Ея радушное хлѣбосольство и теперь еще для меня памятно. Во время своей долгой жизни (а ей было ужь
— Ахъ, батюшка! Иванъ Алексѣичъ! привѣтствовала его Прасковья Михайловна: милости просимъ! Сколько лѣтъ, сколько зимъ не жаловали! Какъ-то васъ Господь милуетъ?
Гость сѣлъ и съ большимъ участіемъ началъ разспрашивать хозяекъ о ихъ житьѣ-бытьѣ.
Подъ вліяніемъ своего сильнаго горя, Пашенька разсказала посѣтителю о постигшемъ ихъ затрудненіи и нуждѣ. Кончилось тѣмъ, что Воиновъ съ большою готовностію предложилъ ей деньги, необходимыя на поправку дома, и ушелъ, сопровождаемый благословеніями и слезами.
— Видите, душеньки, сказала намъ Агашенька, отирая ветошкою свои потухающіе глаза: нечего было отчаиваться: Владычица еще прежде о насъ, сиротахъ, обдумала!
На лицѣ ея сіяло умиленіе и благодарная покорность божественному Промыслу—
Такъ доживали вѣкъ свой благочестивыя старушки, наполняя время трудомъ и молитвою. Онѣ ничего не просили у людей, довольствуясь тѣмъ, что имѣли; но всего ожидали отъ Бога, и упованіе ихъ не было обмануто.
Чрезъ нѣсколько лѣтъ случай опять привелъ меня къ барышнямъ Стрѣльниковымъ. Однажды вечеромъ мы съ сестрою пріѣхали павѣстить ихъ. Насъ встрѣтили Пашенька и Настенька — уже взрослая дѣвушка. Агашенька спала на кровати — она была уже слѣпа!
Я посмотрѣла на спящую: старческія черты ея не
измѣнились. Та же кротость и доброта украшали ихъ’- а па блѣдныхъ губахъ играла тихая улыбка, будто праведная душа въ земномъ покоѣ уже предвкушала вѣчное блаженство—
Пашенька наклонилась и тихонько разбудила ее. Меня поразила та нѣжная заботливость, какою она,
прежде повидимому такая грубая, окружала теперь свою слабую, слѣпую подругу. Услышавъ о нашемъ присутствіи, Агашенька поднялась на постелѣ, подозвала меня къ себѣ, ощупала мое лицо и волосы, поцѣловала и благословила__
Миръ праху вашему, добрыя барышни Стрѣлышковы!...
Молодое поколѣніе растетъ и совершенствуется съ Каждыми, годомъ. По при настоящемъ похвальномъ стремленіи къ просвѣщенію, къ открытіямъ и нововве
деніямъ, не худо сберечь старыя сокровища вѣры, терпѣнія, честности и правоты, которыхъ прекрасный примѣръ оставили намъ старинные русскіе люди....
1850. С. Толстовка. Ольга Крюкова.
II.
КА ПИТАНЪ - ИСПРАВНИКЪ.
Въ Оренбургѣ была у меня крестная бабушка, по имени Айна Васильевна; домъ ея находился въ самомъ центрѣ города. Вѣроятно, въ свое время это былъ домъ не послѣдній, о семи окнахъ на улицу и съ многочи
сленными пристройками; по когда я начала его по
мнить, онъ походилъ на пятидесятилѣтшою красавицу, то-есть: не смотря на бѣлила и румяна, значительно обрюзгъ и опустился. Каждый годъ онъ старательно
обмазывался глиною и бѣлился алебастромъ; но ветхая позеленѣвшая крыша свидѣтельствовала о его древности Подлѣ него разтяпулся длинный, низенькій корпусъ не отличающійся никакими архитектурными украшеніями. Домъ этотъ казался современнымъ своему близ
кому сосѣду и все еще славился почетнымъ названіемъ «Кияжова». Теперь на его мѣстѣ красуется зданіе Неплюевскаго корпуса.
Много дней моего ранняго, ребяческаго возраста провела я въ патріархальномъ жилищѣ моей крестной бабушки, и эти дни оставили по себѣ много воспоминаній. Какъ теперь смотрю на ея обширный, кругомъ обстроенный дворъ, словно кольцо; все это Флигеля и
вездѣ постояльцы: и Нѣмцы, и Англичане, и Персіяне, —какого пароду тутъ не было? Посреди двора, бывало,
сидитъ важный Бухарецъ —куритъ кальянъ. У калитки два суровыхъ Калмыка толкуютъ о чемъ-то съ дворникомъ. Изъ дверей одного Флигеля выглядываетъ Шар
лотта Ивановна въ бѣломъ чепчикѣ и съ кофейникомъ въ рукѣ. Словомъ: домъ Анны Васильевны былъ чѣмъто въ родѣ гостинницы. Тамъ была и землянка, такая глубокая, таинственная__
Едва ли тогда нашелся бы кто въ Оренбургѣ, кто не зналъ бы старушку Анну Васильевну, и кого опа бы не знала; и не мудрено: она обитала въ городѣ чуть ли не съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ онъ только-что за
водился. Отъ нея, бывало, можно услышать множество любопытныхъ разсказовъ: и о золотомъ соборѣ, древ
нѣйшемъ въ Оренбургѣ, и о томъ, какъ опа смотрѣла па казнь Хлопуши, пергаго министра достопамятнаго Пугача. Какъ ей сдѣлалось дурно, когда отрубленная голова покатилась по ступенямъ эшафота и забормо
тала... Бабушка также много разсказывала о добромъ вельможѣ князѣ Путятинѣ, о шествіи въ Казань Великой Екатерины, и мало ли еще о чемъ ?..
Анна Васильевна считалась въ Оренбургѣ если не богатою, то по крайней мѣрѣ зажиточною старухой
Ея радушное хлѣбосольство и теперь еще для меня памятно. Во время своей долгой жизни (а ей было ужь