описывала отчаяніе княгини, которая, стоя на берегу и видя удаляющееся судно съ августѣйшею путеше
ственницею, рвала на себѣ волосы. Она громко призы
вала князя, который находился въ свитѣ Государыни, махала ему платкомъ: тщетный трудъ! смѣшанный шумъ вѣтра и волнъ заглушалъ ея слабые крики.
— Кричи, Аннушка! кричи громче — зови князя! говорила она въ отчаяніи.
— Батюшка! Князь! Ваше сіятельство! кричала Анна Васильевна, какъ могла громче. Напрасно!
Княгиня громко плакала. Но когда бѣлые паруса судна, предмета ея пламенныхъ желаній, скрылись на
конецъ изъ глазъ, она отерла слезы и сказала рѣшишительно:
— Нечего дѣлать! ѣдемъ въ Петербургъ.
Изъ разсказовъ моей старушки о Петербургѣ того времени можно заключить, что это была только блѣд
ная тѣнь нынѣшней великолѣпной столицы; но память о его великомъ основателѣ тогда была еще свѣжѣе.
Впослѣдствіи, когда князь Путятинъ по волѣ Императрицы опять долженъ быль уѣхать въ Петербургъ,—
княгиню вдругъ какъ громомъ поразило извѣстіе о его внезапной смерти. Отчаяніе ея, говорила бабушка, не имѣло предѣловъ: казалось,—она готова была лишиться разсудка. Въ слезахъ и страданіяхъ, которыя дѣли
ла ея вѣрная воспитанница, княгиня не знала уже, что и дѣлать.
Вспоминая подробности о смерти князя Путятина, Анна Васильевна прибавляла къ нимъ интересный раз
сказъ о томъ, какихъ хлопотъ эта неожиданная смерть навлекла одному изъ оренбургскихъ чиновниковъ. Именно этотъ разсказъ хочу я передать моимъ читателямъ.
Жилъ-былъ въ то время въ Оренбургѣ нѣкто капитанъ Соколовъ,—имени его не припомню. У него было небольшое состояніе, заключающееся въ землѣ, куп
ленной у Башкирцевъ и населенной тридцатью душами крестьянъ,—кажется, въ Стерлитамакскомъ уѣздѣ. Онъ былъ женатъ и имѣлъ пять человѣкъ дѣтей; служилъ во время генералъ-губернаторства князя Путятина капитанъ-исправникомъ.
Соколовъ былъ человѣкъ высокого расту, — наружность имѣлъ замѣчательную. На его возвышенномъ лбѣ, лишенномъ волосъ, выражался энергическій умъ, и въ свѣтломъ, орлиномъ взорѣ сіяли рѣшимость и сила воли.
Однажды онъ узналъ достовѣрно, что нѣкоторые изъ оренбургскихъ купцовъ скрываютъ у себя значитель
ную контрабанду. Содержа это открытіе въ глубочайшей тайнѣ, онъ однакожь по долгу службы немедленно до
ложилъ о немъ князю, который приказалъ ему тоже немедленно отобрать у купцовъ контрабанду.
— Ваше сіятельство! пожалуйте письменное предписаніе,—сказалъ Соколовъ.
— Ну, братецъ, отвѣчалъ князь: предписаніе дадимъ послѣ, а ты не зѣвай. Теперь покуда это дѣло подъ секретомъ; а ежели станемъ еще писать предписаніе, да эти канальи подьячіе пронюхаютъ, да какимъ нибудь манеромъ дадутъ знать купцамъ,—тогда пиши пропало. Они тѣмъ временемъ успѣютъ спровадить контрабанду—
Такимъ образомъ капитанъ-исправникъ въ ту же са
мую ночь внезапно, что называется, такъ и накрылъ съ обыскомъ дома контрабандистовъ. Товары были отобраны и впредь до дальнѣйшаго распоряженія помѣ
щены на сохраненіе въ собственномъ домѣ капитанъисправника.
Соколовъ надѣялся, что дѣло это пойдетъ быстро и разиоряженіе о конфискованныхъ товарахъ послѣдуетъ на другой же день. Но по особенному несчастію, князь въ эту же самую ночь получилъ изъ Петербурга бумаги, которыми былъ немедленно призываемъ въ столицу. Онъ столько былъ озабоченъ и та:;ъ скоро со
брался въ путь, что Соколовъ не смѣлъ напомнить ему о предписаніи.
Когда получено было извѣстіе о кончинѣ генералъгубернатора, дѣло о контрабандѣ приняло оборотъ, весьма непріятный для капитанъ-исправника. Купцы, разумѣется, не могли знать, что онъ дѣйствовалъ безъ Формальнаго предписанія; но знали объ этомъ въ кан
целяріи генералъ-губернатора, гдѣ у Соколова были
враги. Его не любили во первыхъ за то, что князь имѣлъ къ нему особенную довѣренность; во вторыхъ за то, что исполняя свой долгъ, какъ слѣдуетъ честно
му человѣку, онъ не любилъ пресмыкаться передъ случайными знаменитостями. Правитель канцеляріи пер
вый былъ оскорбленъ неуваженіемъ Соколова къ его собственной особѣ, потому что онъ осмѣлился о та
комъ интересномъ дѣлѣ мимо его довести прямо, до
свѣдѣнія генералъ-губернатора. Къ тому же, можетъ быть, онъ надѣялся въ этой мутной водѣ выудить хорошую добычу.
Итакъ этотъ чиновникъ вошелъ въ секретныя сношенія съ купцами, замѣшанными въ дѣлѣ о контра
бандѣ, и на извѣстныхъ условіяхъ далъ имъ понять, чего они могутъ надѣяться отъ несуществованія Формальнаго предписанія и отъ внезапной кончины генералъ-губернатора.
Купцы, подъ руководствомъ своего тайнаго адвоката подали жалобу новому генералъ-губернатору, въ ко
торой объясняли, «что такой-то капитанъ-исправникъ самовольно, по одному лихоимственному навѣту, безъ законнаго предписанія начальства, ночью разбойниче
скимъ образомъ ворвался въ ихъ дома и отобралъ принадлежавшіе имъ товары, которые скрылъ въ своемъ собственномъ домѣ въ упованіи отъ нихъ, купцовъ,
ственницею, рвала на себѣ волосы. Она громко призы
вала князя, который находился въ свитѣ Государыни, махала ему платкомъ: тщетный трудъ! смѣшанный шумъ вѣтра и волнъ заглушалъ ея слабые крики.
— Кричи, Аннушка! кричи громче — зови князя! говорила она въ отчаяніи.
— Батюшка! Князь! Ваше сіятельство! кричала Анна Васильевна, какъ могла громче. Напрасно!
Княгиня громко плакала. Но когда бѣлые паруса судна, предмета ея пламенныхъ желаній, скрылись на
конецъ изъ глазъ, она отерла слезы и сказала рѣшишительно:
— Нечего дѣлать! ѣдемъ въ Петербургъ.
Изъ разсказовъ моей старушки о Петербургѣ того времени можно заключить, что это была только блѣд
ная тѣнь нынѣшней великолѣпной столицы; но память о его великомъ основателѣ тогда была еще свѣжѣе.
Впослѣдствіи, когда князь Путятинъ по волѣ Императрицы опять долженъ быль уѣхать въ Петербургъ,—
княгиню вдругъ какъ громомъ поразило извѣстіе о его внезапной смерти. Отчаяніе ея, говорила бабушка, не имѣло предѣловъ: казалось,—она готова была лишиться разсудка. Въ слезахъ и страданіяхъ, которыя дѣли
ла ея вѣрная воспитанница, княгиня не знала уже, что и дѣлать.
Вспоминая подробности о смерти князя Путятина, Анна Васильевна прибавляла къ нимъ интересный раз
сказъ о томъ, какихъ хлопотъ эта неожиданная смерть навлекла одному изъ оренбургскихъ чиновниковъ. Именно этотъ разсказъ хочу я передать моимъ читателямъ.
Жилъ-былъ въ то время въ Оренбургѣ нѣкто капитанъ Соколовъ,—имени его не припомню. У него было небольшое состояніе, заключающееся въ землѣ, куп
ленной у Башкирцевъ и населенной тридцатью душами крестьянъ,—кажется, въ Стерлитамакскомъ уѣздѣ. Онъ былъ женатъ и имѣлъ пять человѣкъ дѣтей; служилъ во время генералъ-губернаторства князя Путятина капитанъ-исправникомъ.
Соколовъ былъ человѣкъ высокого расту, — наружность имѣлъ замѣчательную. На его возвышенномъ лбѣ, лишенномъ волосъ, выражался энергическій умъ, и въ свѣтломъ, орлиномъ взорѣ сіяли рѣшимость и сила воли.
Однажды онъ узналъ достовѣрно, что нѣкоторые изъ оренбургскихъ купцовъ скрываютъ у себя значитель
ную контрабанду. Содержа это открытіе въ глубочайшей тайнѣ, онъ однакожь по долгу службы немедленно до
ложилъ о немъ князю, который приказалъ ему тоже немедленно отобрать у купцовъ контрабанду.
— Ваше сіятельство! пожалуйте письменное предписаніе,—сказалъ Соколовъ.
— Ну, братецъ, отвѣчалъ князь: предписаніе дадимъ послѣ, а ты не зѣвай. Теперь покуда это дѣло подъ секретомъ; а ежели станемъ еще писать предписаніе, да эти канальи подьячіе пронюхаютъ, да какимъ нибудь манеромъ дадутъ знать купцамъ,—тогда пиши пропало. Они тѣмъ временемъ успѣютъ спровадить контрабанду—
Такимъ образомъ капитанъ-исправникъ въ ту же са
мую ночь внезапно, что называется, такъ и накрылъ съ обыскомъ дома контрабандистовъ. Товары были отобраны и впредь до дальнѣйшаго распоряженія помѣ
щены на сохраненіе въ собственномъ домѣ капитанъисправника.
Соколовъ надѣялся, что дѣло это пойдетъ быстро и разиоряженіе о конфискованныхъ товарахъ послѣдуетъ на другой же день. Но по особенному несчастію, князь въ эту же самую ночь получилъ изъ Петербурга бумаги, которыми былъ немедленно призываемъ въ столицу. Онъ столько былъ озабоченъ и та:;ъ скоро со
брался въ путь, что Соколовъ не смѣлъ напомнить ему о предписаніи.
Когда получено было извѣстіе о кончинѣ генералъгубернатора, дѣло о контрабандѣ приняло оборотъ, весьма непріятный для капитанъ-исправника. Купцы, разумѣется, не могли знать, что онъ дѣйствовалъ безъ Формальнаго предписанія; но знали объ этомъ въ кан
целяріи генералъ-губернатора, гдѣ у Соколова были
враги. Его не любили во первыхъ за то, что князь имѣлъ къ нему особенную довѣренность; во вторыхъ за то, что исполняя свой долгъ, какъ слѣдуетъ честно
му человѣку, онъ не любилъ пресмыкаться передъ случайными знаменитостями. Правитель канцеляріи пер
вый былъ оскорбленъ неуваженіемъ Соколова къ его собственной особѣ, потому что онъ осмѣлился о та
комъ интересномъ дѣлѣ мимо его довести прямо, до
свѣдѣнія генералъ-губернатора. Къ тому же, можетъ быть, онъ надѣялся въ этой мутной водѣ выудить хорошую добычу.
Итакъ этотъ чиновникъ вошелъ въ секретныя сношенія съ купцами, замѣшанными въ дѣлѣ о контра
бандѣ, и на извѣстныхъ условіяхъ далъ имъ понять, чего они могутъ надѣяться отъ несуществованія Формальнаго предписанія и отъ внезапной кончины генералъ-губернатора.
Купцы, подъ руководствомъ своего тайнаго адвоката подали жалобу новому генералъ-губернатору, въ ко
торой объясняли, «что такой-то капитанъ-исправникъ самовольно, по одному лихоимственному навѣту, безъ законнаго предписанія начальства, ночью разбойниче
скимъ образомъ ворвался въ ихъ дома и отобралъ принадлежавшіе имъ товары, которые скрылъ въ своемъ собственномъ домѣ въ упованіи отъ нихъ, купцовъ,