а теперь ни того, ни другаго! Какое тамъ будущее? Отправишься въ могилевскую губернію спиной глину мять! Экое утѣшеніе!... Разумѣется, никто не былъ въ небесной канцеляріи, не знаетъ, скороди его туда
потянутъ. Иное старое дерево скрипитъ да стоитъ —только это что за стояніе! А прежде, бывало, чув
ствуешь въ себѣ какія-то небесныя силы; точно нѣ
сколько человѣкъ сидитъ въ тебѣ; каждый свое поетъ, одинъ —то, другой—другое, третій—третье! И весело то съ ними; даже одиночества не замѣчаешь! Теперь же куда ни кинь, все клинъ!... Чувствуешь, что и въ людяхъ, и дома — вездѣ одинъ. Ахъ ты молодость, молодость счастливая!__ Внутри тебя такъ вотъ и ки
питъ; думаешь, экъ Господь меня создалъ, не то, что другихъ! Куда имъ за мной тягаться! У меня силъ неисчерпаемая бездна!— И счастливъ человѣкъ, самъ собою счастливь! Жаль, жаль, что молодость неопытна, знать ничего не хочетъ, живетъ по внушенію сво
его разсудка! Она думаетъ, что старые люди глупы, а старики убѣждены ,что молодость глупа. Поучиться бы намъ другъ у друга, какъ жить на бѣломъ свѣтѣ! Впрочемъ, чужими ошибками уменъ пе будешь! Все равно толку никакого не будетъ!
Прежде, бывало, живешь весь внѣшнею жизнію, и сзади и спереди видишь, а теперь, словно черепаха, прости Господи, такъ и угубляешься въ самого себя, часто не замѣчаешь, что вокругъ дѣлается. Иной поду
маетъ, что ты занятъ чѣмъ нибудь важнымъ, рѣшаешь
государственный вопросъ, а ты просто припоминаешь себѣ отъ нечего дѣлать ежедневныя дрязги, сердишься мысленно, того бранишь, другаго распекаешь, тому дѣлаешь замѣчанія, и все это обдумываешь, какъ бы покраснорѣчивѣе да подѣльнѣе выразиться. Толи дѣло молодые годы! Ч-о и говорить! Только и заботъ, что о клубникѣ, а тамъ хоть трава не расти! Хорошо, право хорошо! И человѣкъ-то въ то время добрѣе бываемъ; можетъ-статься отъ того, что ему все нравится, а послѣ онъ становится требовательнѣе. По
жалуй, если хотите, мнѣ до сихъ поръ нравятся моло
денькія женщины, въ особенности хорошенькія,—да что
въ этомъ толку? онѣ и черезъ пятьдесятъ лѣтъ будутъ нравиться,—иначе какъ ate? Только молодость-то лю
битъ молодость,—а я что? Лѣнь обуяла всѣми чувствами ! Куда мнѣ!...
Сердечно сожалѣю объ одномъ—зачѣмъ я не женился въ молодые годы! Теперь бы за мной ухаживали жена, дѣти, старались бы мнѣ угождать!... И умеретьто было бы легче: зналъ бы, но крайней мѣрѣ, что пе
редамъ дѣтямъ все, что скопилъ въ теченіе жизни,—а не то что полиція придетъ опечатывать послѣ смерти, да чуасіе люди растащатъ! Вздохнешь по-неволѣ!... Правду сказалъ Лермонтовъ: «некому, говоритъ, руку
подать.» Вотъ оно такъ и выходитъ ! Впрочемъ — какъ знать! Не привелъ Богъ въ молодое: и, авось при
ведетъ въ старости. Своей судьбы не минуеть. Я знаю, въ мои лѣта неприлично заниматься женщинами, даже можно сказать глупо, смѣшно, но я съ этимъ не совсѣмъ согласенъ! Женщина женщинѣ не чета! Есть между ними и солидныя—не всѣ ate кокетки. Вотъ если бы эта богиня изъ Петровскаго парка—да нѣтъ! Богъ съ ней! Опа на меня не посмотритъ!...
Бѣда холостому старику: всякій норовитъ, какъ бы тебя огрѣть! Нѣтъ ни друзей, ни пріятелей, некому за больнымъ присмотрѣть, — такъ, валяешься себѣ, какъ чурка — хоть издохни, никому дѣла нѣтъ! И у самого-то сердце ни къ кому не лежитъ! Съ молодыми
какъ-то не можешь сойдтись въ понятіяхъ, а старые заняты своими дѣлами, кто службой, кто семействомъ. Были и у меня въ прежніе годы друзья-товарищи. Многіе изъ нихъ умерли, а иные живы. Однимъ по
везло пи съ того, ни съ сего; они выскочили въ люди и
зазнались. Смотрятъ на тебя, пе узнаютъ. Считаютъ себя какими-то особенными людьми. Поглядишь на нихъ, да подумаешь: мало, братецъ, тебя за ухо драли— вотъ что! А кому не повезло, тѣ еще хуже: за
вистливые, алчные, жолчные—ну ихъ совсѣмъ!... Прежде я смѣялся, когда старики говаривали, что свѣтъ из
мѣнился, люди пе тѣ стали; а теперь вижу, что эго сущая правда. И люди не тѣ, и я не тотъ!... Теперь для меня пріятнѣе поговорить еъ человѣкомъ незнакомымъ, чѣмъ съ знакомымъ. Ничѣмъ съ нимъ не свя
занъ; перепустилъ два-три слова, да и поклонъ; а съ знакомыми н говорить о чемъ—не знаешь: все перего
ворено. Чувствуешь, что ты имъ въ тягость, да и они для тебя тяжелы.
По правдѣ сказать, ни съ кѣмъ не люблю я такъ бесѣдовать, какъ съ Прохоромъ Ерофеичемъ, даромъ что онъ простой лавочникъ. Я зналъ его лѣтъ двадцать тому назадъ мальчикомъ въ лавкѣ купца Чернозерова. Послѣ опъ былъ у него же прикаіцикомъ, а теперь за
велъ croio лавку, самъ торгуетъ. Говорить онъ мастеръ. Откуда слова беретъ—такъ одно къ другому и клеитъ, и все отборными выраженіями. Иной разъ и не пой
мешь его, такую завернетъ подкову! Поболтать любитъ, за то человѣкъ дѣятельный — все въ лавкѣ, н утромъ рано, и вечеромъ поздно. Про него можно сказать, что онъ самъ создалъ себя изъ ничего — онъ, просто, твореніе рукъ своихъ. Это, по-моему, человѣкъ геніаль
ный. Ко мнѣ онъ питаетъ особенное уваженіе;—а какъ вѣжливъ, такъ это удивляться нужно, какъ простой человѣкъ можетъ дойдти до такой утонченной вѣжливости.
Давно я у него не былъ. Кстати, зайдти развѣ къ
нему отъ скуки?