подпалъ подъ конкурсъ, и года четыре мирволилъ, а потомъ самъ попросилъ, то-есть, чтобъ его, значитъ, въ яму, какъ сказать, посадили. Дѣло-то вотъ какое было: на ту пору ожидали манифеста—онъ это, значитъ, хотѣлъ подпасть подъ манифестъ! А на грѣхъ манифеста никакого не вышло, и онъ это такимъ мане
ромъ годиковъ пять высидѣлъ. Сказывали, что его объявили злокачественнымъ банкрутомъ. Въ телѣжкѣ возили по Москвѣ. Наказали, какъ слѣдъ, на площади—и въ Сибирь.
Въ эту минуту мужичекъ въ каскѣ вошелъ скорыми шагами въ лавку и остановился.
— Я, Прохоръ Ерофеичъ, нарочно вернулся,—проговорилъ онъ скоро: у васъ на улицѣ кто-то монастырь срисовываетъ!
— Чтожь! Дай Богъ, Матвѣй Кузмичъ! — спокойно отвѣчалъ Прохоръ ЕроФеичъ. Можетъ статься, атитехтуръ какой—пусть пользуется! У насъ изданіе богатое, атитехтура первый, сортъ!
— Кажется, его перестраиваютъ внутри? спросилъ я. — Нельзя же, батюшка ЕвграФЪ Ѳедорычъ! Монастырь безъ подтяжки какъ есть стоять не можетъ!
— Такъ вотъ я за этимъ только и вернулся,—сказалъ Матвѣй Кузмичъ, покачиваясь на мѣстѣ. Прощайте, Прохоръ Ерофеичъ!
— Прощайте, прощайте, Матвѣй Кузмичъ!
Мужичекъ скрылся; но не прошло минуты, онъ снова показался въ дверяхъ переставляя ноги тихонько крестъ-накрестъ и хватаясь руками за стѣнку.
— Сколько я долженъ-то, Прохоръ ЕроФеичъ?
— Рубль серебромъ, Матвѣй Кузмичъ! Полтина за чай, полтина за сахаръ.
— Ну ладно! Прощайте! За мной, значитъ! — Прощайте, Матвѣй Кузмичъ!
— Вотъ какъ, батюшка ЕвграФЪ Ѳедорычъ! — началъ Прохоръ ЕроФеичъ со вздохомъ: коммерція, какъ я вамъ изволила докладывать, тоже имѣетъ свою науку. Изворотовъ, можно сказать, сила: не вдругъ ее раскусишь!
— Но мнѣ кажется, Прохоръ ЕроФеичъ—торговля, эго самое благодарное занятіе. Торгуй хоть старыми голенищами—и тутъ будетъ кусокъ хлѣба.
— Это точно! Успѣніе всегда будетъ на хлѣбъ насущный; а при капитальцѣ и барышки набѣгутъ.
Главный супризъ — капиталъ. Заложить, напримѣръ, Фабрику, какъ сказать хочь бы холстинскихъ платковъ, напримѣръ. Взять это, примѣрно, тысячи полторы рабо
чихъ, положить имъ задѣльную плату, то есть, сколько онъ въ недѣлю выработаетъ, то ему и удовлетворить. Значитъ, хочь онъ работай, хочь нѣтъ—все едино. Убытка, значитъ, никакого! А придетъ дѣло къ расчету, значитъ, къ празднику, къ воскресенью, къ Петро
ву ли дню, выдать на руки товарцемъ, а не хоть, подожди денька три-четыре. Ну, извѣстно, русскій чело
вѣкъ норовитъ къ празднику денегъ,—хочь что хоть, а чтобъ были! Вотъ онъ и беретъ, то-есть, платки по
три гривенника, а спуститъ, примѣрно, по пятиалтынничку: ему все равно пропить. Оно, значитъ, покупа
тели будутъ свои экономическіе, подручные. Гуртомъ продавать, извѣстно, десять-пятнадцать процентиковъ скинуть придется, а такимъ манеромъ оно даже будетъ капитальнѣе. А на счетъ, какъ сказать, добро
качественности товара, хорошъ ли онъ, нѣтъ ли—въ этомъ сумлеваться нёча. Природа товара такая, что и плохой сортъ и тотъ требуется: весь разойдется по деревнямъ да по ярманкамъ!
Мужичекъ въ каскѣ снова вошелъ въ лавку; но на этотъ разъ онъ не остановился на срединѣ, а пошелъ въ противоположный уголъ.
— Прохоръ ЕроФеичъ! ГІодь-ко сюда! сказалъ онъ таинственно, кивнувъ пальцемъ хозяину.
Прохоръ ЕроФеичъ подошелъ къ нему. Мужичекъ началъ шептать ему что-то на ухо, потомъ сталъ ша
рить но карманамъ, наконецъ вытащилъ изъ жилетки семитку (*) и отдалъ ее хозяину. Прохоръ ЕроФенчъ отвелъ мужичка въ заднюю комнату, бросивъ мимохо
домъ семитку на столъ. Мужичекъ вернулся первый. Въ рукахъ у него были свѣже-просольные огурцы. За
бравшись въ уголъ, онъ нреиокойно началъ убирать за обѣ щеки.
— Извините, батюшка ЕвграФЪ Ѳедорычъ! — началъ Прохоръ ЕроФеичъ, торопливо входя въ лавку и выти
рая руки Фартукомъ. Въ коммерціи, то-есть, надо, какъ
сказать, вниманіе большое, тогда можно аккуратнѣе потрафить. На Фабрикѣ это, напримѣръ, если взять въ артель на пропитаніе по три рубли серебромъ въ мѣ
сяцъ со стараго и малаго, и расходъ—какой расходъ? Это много-много, какъ сказать, два съ полтиною на брата! Вотъ оно, значитъ, при тысячѣ человѣкъ пять
сотъ цѣлковыхъ въ мѣсяцъ оборота въ карманѣ, то-есть шесть тысячъ рублей серебромъ въ годъ, значитъ, безъ всяйой протекціи, хочь бы, примѣрно, ни одинъ станокъ не дѣвствовалъ!
— Я тоже хочу пуститься въ торговлю, Прохоръ ЕроФеичъ?
— Что-жь! Доброе дѣло, батюшка ЕвграФЪ Ѳедорычъ.!... Дай Богъ, дай Богъ!
— Да капитала нѣтъ — вотъ мое горе!
— Съ небольшимъ можно начать! Вамъ сейчасъ кредитъ будетъ на лавку, какъ откроете лавку. Будете имѣть дѣло съ купечествомъ, значитъ, па кондиціяхъ, то-есть, вамъ повѣрятъ товара сколько вамъ заблаго
(*) Двѣ копѣйки серебромъ.
ромъ годиковъ пять высидѣлъ. Сказывали, что его объявили злокачественнымъ банкрутомъ. Въ телѣжкѣ возили по Москвѣ. Наказали, какъ слѣдъ, на площади—и въ Сибирь.
Въ эту минуту мужичекъ въ каскѣ вошелъ скорыми шагами въ лавку и остановился.
— Я, Прохоръ Ерофеичъ, нарочно вернулся,—проговорилъ онъ скоро: у васъ на улицѣ кто-то монастырь срисовываетъ!
— Чтожь! Дай Богъ, Матвѣй Кузмичъ! — спокойно отвѣчалъ Прохоръ ЕроФеичъ. Можетъ статься, атитехтуръ какой—пусть пользуется! У насъ изданіе богатое, атитехтура первый, сортъ!
— Кажется, его перестраиваютъ внутри? спросилъ я. — Нельзя же, батюшка ЕвграФЪ Ѳедорычъ! Монастырь безъ подтяжки какъ есть стоять не можетъ!
— Такъ вотъ я за этимъ только и вернулся,—сказалъ Матвѣй Кузмичъ, покачиваясь на мѣстѣ. Прощайте, Прохоръ Ерофеичъ!
— Прощайте, прощайте, Матвѣй Кузмичъ!
Мужичекъ скрылся; но не прошло минуты, онъ снова показался въ дверяхъ переставляя ноги тихонько крестъ-накрестъ и хватаясь руками за стѣнку.
— Сколько я долженъ-то, Прохоръ ЕроФеичъ?
— Рубль серебромъ, Матвѣй Кузмичъ! Полтина за чай, полтина за сахаръ.
— Ну ладно! Прощайте! За мной, значитъ! — Прощайте, Матвѣй Кузмичъ!
— Вотъ какъ, батюшка ЕвграФЪ Ѳедорычъ! — началъ Прохоръ ЕроФеичъ со вздохомъ: коммерція, какъ я вамъ изволила докладывать, тоже имѣетъ свою науку. Изворотовъ, можно сказать, сила: не вдругъ ее раскусишь!
— Но мнѣ кажется, Прохоръ ЕроФеичъ—торговля, эго самое благодарное занятіе. Торгуй хоть старыми голенищами—и тутъ будетъ кусокъ хлѣба.
— Это точно! Успѣніе всегда будетъ на хлѣбъ насущный; а при капитальцѣ и барышки набѣгутъ.
Главный супризъ — капиталъ. Заложить, напримѣръ, Фабрику, какъ сказать хочь бы холстинскихъ платковъ, напримѣръ. Взять это, примѣрно, тысячи полторы рабо
чихъ, положить имъ задѣльную плату, то есть, сколько онъ въ недѣлю выработаетъ, то ему и удовлетворить. Значитъ, хочь онъ работай, хочь нѣтъ—все едино. Убытка, значитъ, никакого! А придетъ дѣло къ расчету, значитъ, къ празднику, къ воскресенью, къ Петро
ву ли дню, выдать на руки товарцемъ, а не хоть, подожди денька три-четыре. Ну, извѣстно, русскій чело
вѣкъ норовитъ къ празднику денегъ,—хочь что хоть, а чтобъ были! Вотъ онъ и беретъ, то-есть, платки по
три гривенника, а спуститъ, примѣрно, по пятиалтынничку: ему все равно пропить. Оно, значитъ, покупа
тели будутъ свои экономическіе, подручные. Гуртомъ продавать, извѣстно, десять-пятнадцать процентиковъ скинуть придется, а такимъ манеромъ оно даже будетъ капитальнѣе. А на счетъ, какъ сказать, добро
качественности товара, хорошъ ли онъ, нѣтъ ли—въ этомъ сумлеваться нёча. Природа товара такая, что и плохой сортъ и тотъ требуется: весь разойдется по деревнямъ да по ярманкамъ!
Мужичекъ въ каскѣ снова вошелъ въ лавку; но на этотъ разъ онъ не остановился на срединѣ, а пошелъ въ противоположный уголъ.
— Прохоръ ЕроФеичъ! ГІодь-ко сюда! сказалъ онъ таинственно, кивнувъ пальцемъ хозяину.
Прохоръ ЕроФеичъ подошелъ къ нему. Мужичекъ началъ шептать ему что-то на ухо, потомъ сталъ ша
рить но карманамъ, наконецъ вытащилъ изъ жилетки семитку (*) и отдалъ ее хозяину. Прохоръ ЕроФенчъ отвелъ мужичка въ заднюю комнату, бросивъ мимохо
домъ семитку на столъ. Мужичекъ вернулся первый. Въ рукахъ у него были свѣже-просольные огурцы. За
бравшись въ уголъ, онъ нреиокойно началъ убирать за обѣ щеки.
— Извините, батюшка ЕвграФЪ Ѳедорычъ! — началъ Прохоръ ЕроФеичъ, торопливо входя въ лавку и выти
рая руки Фартукомъ. Въ коммерціи, то-есть, надо, какъ
сказать, вниманіе большое, тогда можно аккуратнѣе потрафить. На Фабрикѣ это, напримѣръ, если взять въ артель на пропитаніе по три рубли серебромъ въ мѣ
сяцъ со стараго и малаго, и расходъ—какой расходъ? Это много-много, какъ сказать, два съ полтиною на брата! Вотъ оно, значитъ, при тысячѣ человѣкъ пять
сотъ цѣлковыхъ въ мѣсяцъ оборота въ карманѣ, то-есть шесть тысячъ рублей серебромъ въ годъ, значитъ, безъ всяйой протекціи, хочь бы, примѣрно, ни одинъ станокъ не дѣвствовалъ!
— Я тоже хочу пуститься въ торговлю, Прохоръ ЕроФеичъ?
— Что-жь! Доброе дѣло, батюшка ЕвграФЪ Ѳедорычъ.!... Дай Богъ, дай Богъ!
— Да капитала нѣтъ — вотъ мое горе!
— Съ небольшимъ можно начать! Вамъ сейчасъ кредитъ будетъ на лавку, какъ откроете лавку. Будете имѣть дѣло съ купечествомъ, значитъ, па кондиціяхъ, то-есть, вамъ повѣрятъ товара сколько вамъ заблаго
(*) Двѣ копѣйки серебромъ.