У ЛЭСТЕРЪ-СКВЭРА

(разсказъ).
Жаръ такъ и душилъ меня на лондонскихъ улицахъ. Било это въ половинѣ августа. Британская ногода сре
дины не знаетъ: или мороситъ мерзѣйшій тоскливый дож
дикъ, съ перемежечкой, начиная свое поливаніе разъ но сорока въ день, или стоитъ по угрюмымъ, закоптѣлымъ улицамъ свинцовое пекло. Я чувствовалъ себя вдвойнѣ немощнымъ, и отъ температуры, и отъ голода. На дворѣ значилось воскресенье, т. е. день смертной тоски и раб скаго уничиженья для каждаго чужеземца, да-съ, раб
скаго уничиженья, я напираю на это слово! Почему же моіі неангликанскій желудокъ не можетъ вкушать пиши съ утра до часу и съ трехъ до шести? Если-бъ я былъ членъ парламента, я-бы непремѣнно поднялъ этотъ вопросъ. ІІо такъ какъ я не членъ парламента, то мнѣ оставалось устремиться въ какую иибудь таверну, рискуя иначе чахнуть въ изнеможеніи до седьмаго часу.
Вотъ я и пустился на поиски. Былъ ужъ часъ третій. По тротуарамъ опять показались вереницы благочести
выхъ лавочниковъ съ супружницами. — «Лупите на меня глаза,—думалъ я, глядя на нихъ,—лупите, голубчики, сколько угодно. Вы думаете, я вѣрю вашему воздержанію? какъ бы не такъ! Я рыщу, какъ дикій звѣрь, на добычу пропитанія; а вы, небось, нонабили-таки свои утробы холоднымъ завтракомъ. То-то вы теперь запоете!»
Былъ у меня знакомый Французскій ресторанъ на углу Лэстеръ-Сквэра. Подхожу. Заперто. Напало на меня мертвенное отчаяніе. Какому нибудь москвичу, сидя за растягаемъ въ московскомъ трактирѣ, въ воскресный день,
смѣшны покажутся, пожалуй, такія трибуляціи; а въ Лондонѣ йодъ часъ совсѣмъ не до смѣху!
— Куда же идти? вопрошалъ я кирпичную пустыню. Просто въ иору было воскликнуть, какъ Карлъ У въ Эриани: «Par ой faut-il que je commence?» И если йы тѣнь Карла Великаго отвѣтила мнѣ: «Par Іасібтепсе», я бы не уважилъ ея предписанія: мое сердце преиспол
нено было черной желчыо къ британской китайщипѣ, къ желудочному изувѣрству.
Посмотрѣлъ я на часы: сорокъ минутъ третьяго! Еще нѣсколько минутъ—и все ногибло! Ринулся я въ одну изъ небольшихъ ’улицъ, выходящихъ справа на Лэстеръ- Сквэръ. Дома чрезъ два-три отъ угла, вижу: «Dining Rooms». Полуотворенная стеклянная дверь воскресила мои надежды и, не разбирая качества заведенія, я вошелъ.
Таверна была изъ очень плохихъ: узкая, съ крашеными перегородками, или стойлами, какъ я ихъ называлъ, безъ всякаго подобія подушекъ на скамейкахъ, темная, съ кухоннымъ запахомъ. Англиканскіе желудки, должно
быть, вторили мнѣ: всѣ стойла заняты были англичанами. Мнѣ пришлось запять скамейку у самой кухни, въ по
слѣднемъ стойлѣ. Унылый и нечистоплотный видъ таверны сейчасъ подсказалъ мнѣ, что надо будетъ ограничиться первобытной пищей, т. е. «some joint» да «some greens».
Дальше вѣдь не пойдешь; а объ салфеткахъ ужь и не заикайся, не только въ такой дырѣ, да и въ хорошихъ англійскихъ ресторанахъ. Рекомендую нашимъ англоманамъ ввести у себя этотъ обычай: оно, знаете, имѣетъ пріятный восточный оттѣнокъ.
Заказываю ломоть говядины съ горошкомъ и картофелемъ.
—....Горошекъ нынче недоваренъ! раздался противъ меня глухой, почти старческій голосъ, несомнѣнно англійскаго происхожденья.
Я поднялъ голову. Въ одномъ стойлѣ со мной, .только насупротивъ, сидѣлъ человѣкъ лѣтъ подъ пятьдесятъ, су
ховатый, малорослый, видомъ больше эмигрантъ, чѣмъ настоящій сынъ Альбіона. Такія лица и Фигуры попа

даются всегда въ дешевенькихъ швейцарскихъ и париж

скихъ пансіонахъ. Богъ ихъ знаетъ, что эго за народъ! Рѣзкаго опредѣленія имъ дать нельзя. Есть между ними отстзвііые чиноввики, мелкіе «rentiers», когда-то торговавшіе керасиновыми лампами или канцелярскимъ това
ромъ, политическіе заговорщики, банкроты, потаенные энтузіасты, изобрѣтатели какой нибудь невиданной машины, тщетно добивающіеся привилегій... словомъ:
«Гадатели, бродяги, утописты!»,
какъ сказалъ русскій поэтъ. Лицо у моего сосѣда было почти изможденное, очень вналос, глубокій и нѣсколько блуждающій взглядъ темно-сѣрыхъ глазъ, еще очень молодыхъ сравнительно со всѣмъ его обличьемъ. На вдав
ленныхъ щекахъ торчали рѣдкіе съ просѣдью бакенбарды. Только носъ и губы носили на’ себѣ явственное англо
саксонское очертаніе. Посмотрѣлъ я и на его платье.
Онъ одѣтъ былъ и не такъ, какъ солидные англичане, и не такъ, какъ обыкновенный уличный джентльменъ, ка
кихъ встрѣчаешь тысячами въ Сити и на «Regent Street»; точно будто ихъ кто выкроилъ всѣхъ по одной мѣркѣ. Его темная визитка не первой свѣжести была скорѣе французскаго покроя. На шеѣ пестрый платокъ, воротнички а la Cavour и черный снурокъ отъ pince-nez,

Я ничего не отвѣтилъ на его замѣчаніе. Каждый пріѣзжій въ Лондонъ зануганъ гидами и совѣтами друзей:

въ публичныхъ мѣстахъ не вдаваться въ разговоры съ незнакомцами. Мнѣ еще лондонская жизнь была тогда Ъновѣ, и я строго держался охранительныхъ предписаній.
—....Вы вѣрно иностранецъ? заговорилъ опять сосѣдъ, когда мнѣ подали дряблыіі-иредриблый ростбпвъ и пинту пива въ продавленной съ боку оловянной кружкѣ.