—....Простите, простите... заторопился опъ опять, и мнѣ показалось даже, что на рѣсницахъ его заблестѣли слезы.—Я такъ много страдалъ изъ-за этой дѣвушки!
Я зналъ ее съ дѣтства. Она блистательно училась въ парижской консерваторіи. Я страстно полюбилъ ее, и передъ ея отъѣздомъ въ Россію мы должны были обвѣн
чаться.... но тутъ нашлись злые люди.... она мнѣ писала про свои успѣхи, про роли, которыя играла, писала, какъ ее полюбили студенты.... все это я зналъ— Но
вдругъ отъ нея требуютъ, чтобъ она бросила меня, нотому будто, что я не вдовецъ, а женатъ еще, и скрылъ это отъ нея. Вы понимаете? Съ ея вообра?кепіемъ, съ ея нервами: она слегла въ постель, нервная горячка на
половину убила ее. Вы знаете, она потомъ должна была ходить съ короткими волосами? Никто не догадывался объ настоящей причинѣ, но что опа выстрадала!... Несчаст
ная дѣвушка!... и сосѣдъ даже отвернулся на минуту отъ меня, желая видно скрыть слезы.—А надо вамъ сказать, что я зять лорда М.; но мой бракъ теперь не суще
ствуетъ —Онъ замялся.—ІІу, вы понимаете, предраз
судки сильны, моя родня и родственники бывшей жены моей сочинили это самое письмо и могли убить ее... Да, могли убить ее\ вскричалъ омъ вдругъ, нѣ
сколькими тонами выше своего тихаго діапазона.—Что-жь
изъ того, что она оперная пѣвица?... Это благороное званіе, она артистка, у ней громадный талантъ, она ѣздила потомъ по Бельгіи и Франціи, и вездѣ се восторженно принимали!... Вы вспомните, продолжалъ опъ порывисто и вздрагивая всѣмъ тѣломъ, взявши меня за руку черезъ столъ,—вы вспомните, милостивый государь, что въ нашей аристократіи: лордъ Б. женатъ на пѣвицѣ, маркизъ У.
взялъ за себя актрису съ мелкаго театра, баронетъ Д. женился на танцовщицѣ,... Съ ними помирились, наконецъ, иочему-жь я не могу?...
Въ моемъ абсолютномъ невѣдѣніи того, на комъ женаты: лордъ Б., маркизъ У. и баронетъ Д., мнѣ оставалось только промычать утвердительный звукъ.
—....IJо все-таки ей нельзя быть на сценѣ! торжественно воскликнулъ мой собесѣдникъ,—сцена ее убьетъ! Я одолѣлъ всѣ препятствія; если только буду живъ, чрезъ три мѣсяца—наша свадьба!
Я уже давно кончилъ ѣду. Разсказъ и изліянія незнакомца обрекали меня на молчаніе. Я приподнялся и не
много смущенно простился съ нимъ. Оглянувши еще разъ его почти старческую Фигуру, старое платье, грязную хар
чевню, гдѣ онъ обѣдаетъ, я изобразилъ собою, для себя самого, вопросительный знакъ... и очень задумался.
—....Bonjour, monsieur! проговорилъ твердо сосѣдъ.— Віеп oblige!
П. Боборыкинъ.
ВЕРБА

(Сироткѣ Е. Н. С—вой).

Ходитъ вѣтеръ, ходитъ буйный, По полю гуляетъ,

На краю дороги вербу Тонкую сгибаетъ.
Гнется, гнется сиротинка, Нѣтъ для ней подпоры,
Кругомъ поле, точно море, Не окинутъ взоры.
Солнце жжетъ ее лучами, Дождикъ поливаетъ,

Буйный вѣтеръ горемыкѣ Листья обрываетъ.

Гнется, гнется сиротинка, Нѣтъ для ней защиты,
Кругомъ поле, точно море, Ковылемъ покрыто.
Кто же, кто же сиротинку Посадилъ здѣсь, въ полѣ, Среди ноля, при дорогѣ, На бѣду, на горе?
Гнется, гнется сиротинка, Нѣтъ для ней привѣта,
Кругомъ поле, точно море, Лежитъ безъ отвѣта,... Такъ и ты, моя сиротка, Точно верба въ полѣ,
Выростаешь безъ привѣта, Въ горемычной долѣ.
И. Суриковъ.

ВСЮДУ И ОБО ВСЕМЪ

Листки ИЗЪ ЗАПИСНОЙ книжки.

ОБОЙДЕННЫЙ.

Разсказъ безъ вымысла. (*)
Читатель безъ сомнѣнія замѣтилъ, что взглядъ мой на людей и ихъ дѣянія самый безобидный. Въ каждомъ по
ступкѣ человѣка я ищу хорошую сторону и отыскавъ ее, стараюсь, если можно такъ выразиться, истирать на эту сторону, больше потому, чтобъ разсказъ мой былъ самый
(*) Я уже говорилъ читателю, что въ листкахъ изъ записи о іі моей книжки оііъ будетъ встрѣчать все то, что мнѣ приведется увидѣть или услышать отъ людей, которымъ я даю полную вѣру; такимъ образомъ основой всѣхъ моихъ разсказовъ служитъ голый Фактъ. Казалось бы послѣ этого незачѣмъ было прибавлять къ заглавію разсказа, что въ немъ нѣтъ вымысла. Такъ дѣйствительно и должно бы быть, если-бь Фактъ, о которомъ идетъ рѣчь въ этомъ разсказѣ, носилъ на себѣ оттѣнокъ простого мошенничества или плутовства; но онъ выходитъ изъ зтоі о разряда...