....Если женскими устами Заговоритъ коварный адъ,
Тогда нигдѣ подъ небесами
Спасенья звѣзды не горятъ!...
«Отдай все—и то мало!» рѣшилъ Разсольниковъ, разсолодѣвъ отъ упоенія плѣнительными звуками сирены. Съ этого дня кулакъ Пантелеймона Кондратьича разжался и для «богини Доры» у него ничего не стало завѣтнаго...
Отвага Дориды увѣнчалась полнымъ уеиѣхомъ. Связь ея съ Разсолышковымъ, вызвавшая сначала насмѣшки и пересуды ея подругъ и знакомыхъ, была для нея базисомъ для исполненія ея желаній. Очарованный безъ возврата, Пантелеймонъ Кондратьичъ песъ цѣни обольщенія легко и свободно, йодъ могучимъ вліяніемъ слѣпой страсти....
Между тѣмъ житейскія обстоятельства племянника генеральши со дня на день становились все хужо и хуже. Дошло до того, что онъ лишился довѣрія своихъ креди
торовъ. Ему уже не вѣрили. А счеты долгамъ росли невидимо... Перспектива въ будущемъ была для него не
весьма привлекательна. Припадая на грудь Доры, онъ былъ задумчивъ и унылъ. Усыпитслыю-сладкія рѣчи не лились быстрымъ потокомъ съ его одеревенѣлаго языка. Съ быстрымъ истощеніемъ кошелька и съ неизбѣжнымъ тому послѣдствіемъ—потерею кредита, блестящій конногвардеецъ внезапно превратился въ самаго простого смерт
наго... Въ его крови погасъ и чудной жажды пылъ, и самозабвеніе любви... Сказать нростѣе, онъ прогорѣлъ пачисто....
На выручку любимаго человѣка поспѣшила Дора. Имѣя въ лрріергардѣ на привязи сластолюбиваго Пантелеймона Кондратьича, Дора снабдила конногвардейца на первый разъ довольно значительною суммою денегъ. По привычкѣ, племянникъ генеральши нс задумался спустить эту сумму въ самое короткое время въ ту же бездну роскоши и тщеславія. Потребовались новыя субсидіи. Дорида щедрою рукою передавала золото а банковые билеты, поступавшіе
къ ней изъ завѣтной кубышки ростовщика, въ бездонные карманы первенца ея любви. По всему есть мѣра. Не разъ уже дѣлалъ ей замѣчанія щедродательный Разсоль
никовъ, что «дескать, сударыня, вы изволите сорить де
нежками черезъ-чуръ легохонько»... Дошло даже и до того, что не смотря на всѣ усилія со стороіЙ «-богини Доры» выманить, посредствомъ всевозможныгь/чйръ и обольщеній, у ея самодура-поклонішка хоть ^большую сумму денегъ,—Разсольниковъ отказалъ на отрѣзъ. Онъ здорово уперся и, какъ попугай, твердилъ одинъ и тотъ же положительный отвѣтъ: «нѣтъ у меня денегъ». По
добный лаконизмъ въ духѣ отрицанія былъ крайне непрія
тенъ для Дориды во всѣхъ отношеніяхъ. Во-иервы\ъ, ея крохотныя, кругленькія ушки не могли сносить рѣзкаго звука, такъ ясно слышаннаго въ грубомъ отказѣ; во-вторыхъ, напускная скука, которою она такъ любила Фигу
рировать предъ молодымъ служителемъ.; Марса, готова была превратиться въ дѣйствительность, въ настоящую скуку, при видѣ аляповатой рожи стараго сластолюбца, но милости котораго ея тощій кошелекъ постоянно сталъ страдать чахоткою; въ третьихъ... въ четвертыхъ... сло
вомъ сказать, во всѣхъ случаяхъ она чувствовала себя скверно, даже очень скверно... Не разъ прелестная Дора выходила изъ ссбл, разражаясь громомъ и молніею, и про
клинала на чемъ свѣтъ стоитъ всѣхъ бездушныхъ мущинъ вообще и Пантелеймона Кондратьича Разсольникова въ особенности. Эти поразительныя пароксизмы, какъ неиз
бѣжныя слѣдствіи безденежья, часто оканчивались какою нибудь раздирательною катастрофою: обморокомъ, слезами, рыданіями и другими болѣе или менѣе общеупотребительными въ женскомъ дѣлѣ истерическими припадками.
Свидѣтелемъ этихъ трудныхъ минутъ жизни нашей красавицы не рѣдко бывалъ единственный сынъ Разсольни
кова, дѣтина изъ себя ражій, завзятый герой трактировъ
и гостинницъ, и тому подобныхъ заведеній , малый лѣтъ 22-хъ, но имени Ииктополіоиъ Пантелеймоновичъ. Какъ-то удалось этому дорогому сынку пронюхать , куда но цѣлымъ днямъ пропадалъ его родимый тятень
ка... и съ нимъ случитесь тоже самое, что и съ лисицой при взглядѣ на кисти винограда. У разъудалаго Никтоноліона глаза и зубы разгорѣлись такъ при первомъ свиданіи съ Дорой, что онъ просто осатанѣлъ,—какъ Фигурально выражалъ онъ то состояніе, въ которомъ тогда себя чувствовалъ. Этотъ свидѣтель
Трагинервическихъ явленій,
Дѣвичьихъ обмороковъ, слезъ,
по своей натурѣ и по своимъ понятіямъ о жизни, наивно принималъ ихъ какъ дѣйствительность, и вѣрилъ имъ,
какъ монетѣ настоящей пробы... Онъ въ простотѣ своего дебелаго сердца и не подозрѣвалъ обмана. Эти раздира
тельныя сцены, разыгрываемыя такъ естественно предъ его непроницательными глазами, дѣйствовали на него весьма непріятно. Ему было крайне неловко видѣть эти корчи и истязанія прелестнаго созданія и слышать отчаян
ный крикъ растерзаннаго сердца. Никтоноліонъ страдалъ за Дору вакъ умѣлъ, по своему. Она ему очень нрави
лась и, въ помышленіи своемъ, онъ уже положилъ отбить эту красотку у своего родителя.
Иъ одинъ изъ ненастныхъ дней нашей героини, когда въ ея опустѣлой кассѣ свободно ходилъ вѣтеръ, а не
умолимые кредиторы грозили ей новестн правильную осаду противъ ея личности, на законномъ основаніи,—ІІиктоноліоиъ засталъ Дору въ самомъ отчаянномъ положеніи.
Она лежала сииною на каналѣ, вытянувшись во всю длину своего тѣла; закинувъ руки за голову, стиснувъ зубы и
закрывъ глаза, она лежала неподвижно. На сладко-сдобиыя вѣжливости и учтивства купеческаго сынка, съ ея стороны не было никакого отвѣта. Дора продолжала ле
жать и въ его присутствіи, какъ мраморная статуя, безъ признака жизни.
Ииктоиоліонъ струхнулъ порядкомъ. Онъ отпесеи за помощью къ горничной; но та посовѣтовала ему молчать и не вмѣшиваться по въ свое дѣло. Малый совсѣмъ опѣ
шилъ. Когда горничная ушла, оставивъ его наединѣ съ мраморной красавицей, Разсолышковъ-младшій присѣлъ въ концѣ канапе, въ ногахъ безчувственной Дориды, притаивъ дыханіе и жадно вперивъ свои глаза въ милыя черты пре
краснаго лица... Такъ прошло добрыхъ полчаса; какъ вдругъ ему показалось, что руки Доры поднялись надъ ея головою вмѣстѣ съ густыми прядями роскошной косы;
потомъ заколыхалась грудь, и вздохъ, болѣзненный вздохъ вылетѣлъ изъ ея глубины. Дора открыла глаза,—и первый томный взглядъ ея огненныхъ очей упалъ на сидящаго въ ногахъ ея Никтоноліона сына Разсольникова....
Тогда нигдѣ подъ небесами
Спасенья звѣзды не горятъ!...
«Отдай все—и то мало!» рѣшилъ Разсольниковъ, разсолодѣвъ отъ упоенія плѣнительными звуками сирены. Съ этого дня кулакъ Пантелеймона Кондратьича разжался и для «богини Доры» у него ничего не стало завѣтнаго...
Отвага Дориды увѣнчалась полнымъ уеиѣхомъ. Связь ея съ Разсолышковымъ, вызвавшая сначала насмѣшки и пересуды ея подругъ и знакомыхъ, была для нея базисомъ для исполненія ея желаній. Очарованный безъ возврата, Пантелеймонъ Кондратьичъ песъ цѣни обольщенія легко и свободно, йодъ могучимъ вліяніемъ слѣпой страсти....
Между тѣмъ житейскія обстоятельства племянника генеральши со дня на день становились все хужо и хуже. Дошло до того, что онъ лишился довѣрія своихъ креди
торовъ. Ему уже не вѣрили. А счеты долгамъ росли невидимо... Перспектива въ будущемъ была для него не
весьма привлекательна. Припадая на грудь Доры, онъ былъ задумчивъ и унылъ. Усыпитслыю-сладкія рѣчи не лились быстрымъ потокомъ съ его одеревенѣлаго языка. Съ быстрымъ истощеніемъ кошелька и съ неизбѣжнымъ тому послѣдствіемъ—потерею кредита, блестящій конногвардеецъ внезапно превратился въ самаго простого смерт
наго... Въ его крови погасъ и чудной жажды пылъ, и самозабвеніе любви... Сказать нростѣе, онъ прогорѣлъ пачисто....
На выручку любимаго человѣка поспѣшила Дора. Имѣя въ лрріергардѣ на привязи сластолюбиваго Пантелеймона Кондратьича, Дора снабдила конногвардейца на первый разъ довольно значительною суммою денегъ. По привычкѣ, племянникъ генеральши нс задумался спустить эту сумму въ самое короткое время въ ту же бездну роскоши и тщеславія. Потребовались новыя субсидіи. Дорида щедрою рукою передавала золото а банковые билеты, поступавшіе
къ ней изъ завѣтной кубышки ростовщика, въ бездонные карманы первенца ея любви. По всему есть мѣра. Не разъ уже дѣлалъ ей замѣчанія щедродательный Разсоль
никовъ, что «дескать, сударыня, вы изволите сорить де
нежками черезъ-чуръ легохонько»... Дошло даже и до того, что не смотря на всѣ усилія со стороіЙ «-богини Доры» выманить, посредствомъ всевозможныгь/чйръ и обольщеній, у ея самодура-поклонішка хоть ^большую сумму денегъ,—Разсольниковъ отказалъ на отрѣзъ. Онъ здорово уперся и, какъ попугай, твердилъ одинъ и тотъ же положительный отвѣтъ: «нѣтъ у меня денегъ». По
добный лаконизмъ въ духѣ отрицанія былъ крайне непрія
тенъ для Дориды во всѣхъ отношеніяхъ. Во-иервы\ъ, ея крохотныя, кругленькія ушки не могли сносить рѣзкаго звука, такъ ясно слышаннаго въ грубомъ отказѣ; во-вторыхъ, напускная скука, которою она такъ любила Фигу
рировать предъ молодымъ служителемъ.; Марса, готова была превратиться въ дѣйствительность, въ настоящую скуку, при видѣ аляповатой рожи стараго сластолюбца, но милости котораго ея тощій кошелекъ постоянно сталъ страдать чахоткою; въ третьихъ... въ четвертыхъ... сло
вомъ сказать, во всѣхъ случаяхъ она чувствовала себя скверно, даже очень скверно... Не разъ прелестная Дора выходила изъ ссбл, разражаясь громомъ и молніею, и про
клинала на чемъ свѣтъ стоитъ всѣхъ бездушныхъ мущинъ вообще и Пантелеймона Кондратьича Разсольникова въ особенности. Эти поразительныя пароксизмы, какъ неиз
бѣжныя слѣдствіи безденежья, часто оканчивались какою нибудь раздирательною катастрофою: обморокомъ, слезами, рыданіями и другими болѣе или менѣе общеупотребительными въ женскомъ дѣлѣ истерическими припадками.
Свидѣтелемъ этихъ трудныхъ минутъ жизни нашей красавицы не рѣдко бывалъ единственный сынъ Разсольни
кова, дѣтина изъ себя ражій, завзятый герой трактировъ
и гостинницъ, и тому подобныхъ заведеній , малый лѣтъ 22-хъ, но имени Ииктополіоиъ Пантелеймоновичъ. Какъ-то удалось этому дорогому сынку пронюхать , куда но цѣлымъ днямъ пропадалъ его родимый тятень
ка... и съ нимъ случитесь тоже самое, что и съ лисицой при взглядѣ на кисти винограда. У разъудалаго Никтоноліона глаза и зубы разгорѣлись такъ при первомъ свиданіи съ Дорой, что онъ просто осатанѣлъ,—какъ Фигурально выражалъ онъ то состояніе, въ которомъ тогда себя чувствовалъ. Этотъ свидѣтель
Трагинервическихъ явленій,
Дѣвичьихъ обмороковъ, слезъ,
по своей натурѣ и по своимъ понятіямъ о жизни, наивно принималъ ихъ какъ дѣйствительность, и вѣрилъ имъ,
какъ монетѣ настоящей пробы... Онъ въ простотѣ своего дебелаго сердца и не подозрѣвалъ обмана. Эти раздира
тельныя сцены, разыгрываемыя такъ естественно предъ его непроницательными глазами, дѣйствовали на него весьма непріятно. Ему было крайне неловко видѣть эти корчи и истязанія прелестнаго созданія и слышать отчаян
ный крикъ растерзаннаго сердца. Никтоноліонъ страдалъ за Дору вакъ умѣлъ, по своему. Она ему очень нрави
лась и, въ помышленіи своемъ, онъ уже положилъ отбить эту красотку у своего родителя.
Иъ одинъ изъ ненастныхъ дней нашей героини, когда въ ея опустѣлой кассѣ свободно ходилъ вѣтеръ, а не
умолимые кредиторы грозили ей новестн правильную осаду противъ ея личности, на законномъ основаніи,—ІІиктоноліоиъ засталъ Дору въ самомъ отчаянномъ положеніи.
Она лежала сииною на каналѣ, вытянувшись во всю длину своего тѣла; закинувъ руки за голову, стиснувъ зубы и
закрывъ глаза, она лежала неподвижно. На сладко-сдобиыя вѣжливости и учтивства купеческаго сынка, съ ея стороны не было никакого отвѣта. Дора продолжала ле
жать и въ его присутствіи, какъ мраморная статуя, безъ признака жизни.
Ииктоиоліонъ струхнулъ порядкомъ. Онъ отпесеи за помощью къ горничной; но та посовѣтовала ему молчать и не вмѣшиваться по въ свое дѣло. Малый совсѣмъ опѣ
шилъ. Когда горничная ушла, оставивъ его наединѣ съ мраморной красавицей, Разсолышковъ-младшій присѣлъ въ концѣ канапе, въ ногахъ безчувственной Дориды, притаивъ дыханіе и жадно вперивъ свои глаза въ милыя черты пре
краснаго лица... Такъ прошло добрыхъ полчаса; какъ вдругъ ему показалось, что руки Доры поднялись надъ ея головою вмѣстѣ съ густыми прядями роскошной косы;
потомъ заколыхалась грудь, и вздохъ, болѣзненный вздохъ вылетѣлъ изъ ея глубины. Дора открыла глаза,—и первый томный взглядъ ея огненныхъ очей упалъ на сидящаго въ ногахъ ея Никтоноліона сына Разсольникова....