скихъ минутъ ея жизни, была такъ озлоблена проступкомъ обожателя, что даже не пошевельнула пальцемъ,
чтобы помѣшать безумному намѣренію своего первенца любви... Ея холодно-мертвящій взглядъ, ея недовѣрчивая и полная презрѣнія улыбка, ея молчаливый, по рѣшитель
ный отвѣтъ, выраженный тихимъ, спокойнымъ качаніемъ головы — рѣшили судьбу страстно ею любимаго нѣкогда человѣка... Обожатель понялъ, что для него все копчено— и спустилъ курокъ... Выстрѣлъ грянулъ—племянникъ ге
неральши, послѣдняя отрасль знаменитаго рода, упалъ мертвымъ къ ногамъ объятой ужасомъ Доры...
....Много горя, но еще болѣе горькихъ; хлопотъ принесла смерть несчастнаго безумца нашей героинѣ. Дора плакала и даже очень много плакала по любимцѣ ея души,—но матеріальная сторона жизни еще большимъ гро
зила ей горемъ. Разсольниковъ-от-ецъ, сильно озадаченный такимъ, какъ онъ выражался, фатальнымъ событіемъ, боялся даже приближаться къ дверямъ дома, гдѣ жила наша героиня. Разумѣется, что о пособіи, то-есть день
гахъ, въ которыхъ такъ нуждалась Дора, и въ поминѣ не было. Сластолюбивый старикъ сжалъ свой кулакъ еще крѣпче прежняго. Другихъ же друзей-пріятелей—богатыхъ
и тороватыхъ въ одно и тоже время—у Дориды, какъ по справкѣ оказалось, ни одного не оказалось... Вино
ватъ. Былъ одинъ преданный ей человѣкъ, готовый у ногъ ея положить душу свою; но помощь его, при той обста
новкѣ, которою онъ былъ окруженъ въ своей жизни, была такъ ничтожна!... Это былъ Разсольниковъ-сынъ. Каж
дый день приходилъ онъ утѣшать Дору въ ея несчастій и дѣлить ея горе... онъ готовъ былъ плакать съ нею горючими слезами, но не умѣлъ... При томъ же его матеріальныя средства были такъ скудны, такъ ничтожны,
что не могли вполнѣ удовлетворить желаній и причудъ избалованной до мозга костей красавицы....
Въ одно изъ своихъ обычныхъ посѣщеній, будучи маненечко подъ хмѣлькомъ—но его словамъ—для куражу; вѣроятно, сильно распаленный страстью, нашъ дубиного
ловый дѣтина со всѣхъ ногъ бросился на колѣни передъ Доридою, которая, подперши голову рукою, молча кудато глядѣла вдаль... Схвативъ своими лапами крошечную ручку Доры, и сжимая и цалуя ея тоненькіе пальчики,
нашъ долговязый и крайне неуклюжій ііарсль^с цѣшилъ высказать все, что накипѣло у него на сердцѣ^
— Эхъ, Дора, Дора!... Полюбили бы вы меня, я не пожалѣлъ бы для васъ и отца роднаго... Что мнѣ отецъ!? Я и себя, и свою душу готовъ продать за твою любовь... Дора!... вскричалъ онъ зычнымъ голосомъ, вскочивъ на
ноги и обнявъ ее своими жилистыми ручищами.—Что-жь ты молчишь, Дора?... Полюби меня,., выдь за меня замужъ!... Я отдамъ тебѣ все, что нажилъ мой отецъ...
и Разсолыіиковъ-сынъ неистово сжималъ въ своихъ объ
ятіяхъ сіройную талію Доры и цѣловалъ ея тонкія губки безъ милосердія... Такія неистово-восторженныя сцены повторялись довольно часто, особенно когда нашъ герой
бывалъ йодъ вліяніемъ Бахуса. Дора привыкла къ этимъ нескладнымъ выходкамъ... И то сказать, къ чему не мо
жетъ привыкнуть женская натура? Эти романическія
сумасбродства, хотя и нс въ красивой Формѣ, правились ея суетности и тѣшили ея тщеславнаго демона. А между тѣмъ нужда вмѣстѣ съ нищетою неумолимо стучалась къ ней въ дверь и ни минуты не давала ей покою. Она осла
бѣвала въ этой неровной борьбѣ; и откуда было ей твердость почерпнуть? Ея прошедшее мало, лучше сказать, никакихъ не представляло задатковъ благоразумія; ея настоящее было невыносимо для нея, какъ невыносимъ холодъ для роскошнаго цвѣтка, взлелѣяннаго въ тѣни те
плицы; ея будущее... ома страшилась заглянуть въ него и съ содроганіемъ прятала свою бѣдную голову подъ темный и душный иокровъ, который предлагалъ еіі золотомъ купленный восторгъ ея обожателей...
Съ юныхъ лѣтъ всецѣло преданная праздности, одаренная отъ природы сильнымъ организмомъ, сломить ко
торый не могли ни ночныя оргіи, ни излишекъ насла
жденій,—Дорида въ жизни своей не выработала для себя ни одного твердаго убѣжденіи, ни одной плодотворной мысли, ни одного прочнаго основанія... Она, по выра
женію поэта; была «игралищемъ страстей»—не болѣе. Что-жь удивительнаго было въ томъ, что въ одно пре
красное утро разнеслась вѣсть о побѣгѣ сына Разеольникова изъ отеческаго дома, изъ котораго онъ унесъ съ собою самую суть этого дома: завѣтную кубышку съ ея жирною начинкою... Въ одно и то же время пришло извѣ
стіе, что великолѣпная Дорида изчезла, «какъ сладкое видѣнье», изъ стѣнъ бѣлокаменной... куда? — не зналъ никто... Вскорѣ иа крыльяхъ молвы народной донесено было во всеуслышаніе, что красавица Дора съ сыномъ Разсолышкова Никтополіономъ изволила сочетаться законнымъ бракомъ...
Разсолыіиковъ-отецъ не устоялъ.—На другой же день, какъ были доставлены положительныя доказательства о
семъ казусѣ, его нашли въ его опочивальнѣ повѣсившимся на отдушникѣ.
Дорида Разсолышкова—(не правда ли, какъ странно звучатъ эти два слова, произносимыя вмѣстѣ?)—вскорѣ послѣ вступленія своего во второй бракъ, избрала мѣстомъ своихъ дѣйствій тѣ губерніи и уѣзды россійской имперіи, въ которыхъ преимущественно расположены были кавале
рійскіе полки. — Опа, со свойственною еіі способностію
къ подобнаго рода дѣятельности, приняла горячее участіе во всѣхъ военныхъ занятіяхъ въ мирное время. Рауты,
пикники, кавалькады et tutti quanti разнообразныя затѣи воинственной молодежи наперерывъ одни за другими слѣ
довали въ честь военной дамы, прелестной Доры. Какъ легкокрылая бабочка порхаетъ съ цвѣтка на цвѣтокъ па ши - рокомъ раздольѣ благоухающимъ полей, такъ и паша героиня
съ легкостію воздушной летуньи перепархивала отъ одного обожателя къ другому...
Само собою разумѣется, что законный сожитель воеиой дамы, Никтополіоиъ Разсольниковъ въ этихъ воинственныхъ экзерциціяхъ игралъ сам\ ю смѣшную роль. Крайне не понутру ему были ежедневные балы да пиры, на которьпъ жена его была иервоирьсутвуи щею и главною законодательницею.... Его самолюбіе забило тревогу. Онъ сталъ требовать приличнаго мѣста для своей персоны... Ему
безъ церемонія отвели уголъ на заднемъ планѣ картины. Онъ заартачился,—попробовалъ силою выдвинуться впередъ, — его вытолкали вонъ и захлопнули дверь передъ самымъ его носомъ... Помаявшись около года безъ цѣли
и безъ плана,—а главное безъ денегъ,—гпъ закутилъ и сталъ напиваться до чёртиковъ... Въ этомъ состояніи онъ
чтобы помѣшать безумному намѣренію своего первенца любви... Ея холодно-мертвящій взглядъ, ея недовѣрчивая и полная презрѣнія улыбка, ея молчаливый, по рѣшитель
ный отвѣтъ, выраженный тихимъ, спокойнымъ качаніемъ головы — рѣшили судьбу страстно ею любимаго нѣкогда человѣка... Обожатель понялъ, что для него все копчено— и спустилъ курокъ... Выстрѣлъ грянулъ—племянникъ ге
неральши, послѣдняя отрасль знаменитаго рода, упалъ мертвымъ къ ногамъ объятой ужасомъ Доры...
....Много горя, но еще болѣе горькихъ; хлопотъ принесла смерть несчастнаго безумца нашей героинѣ. Дора плакала и даже очень много плакала по любимцѣ ея души,—но матеріальная сторона жизни еще большимъ гро
зила ей горемъ. Разсольниковъ-от-ецъ, сильно озадаченный такимъ, какъ онъ выражался, фатальнымъ событіемъ, боялся даже приближаться къ дверямъ дома, гдѣ жила наша героиня. Разумѣется, что о пособіи, то-есть день
гахъ, въ которыхъ такъ нуждалась Дора, и въ поминѣ не было. Сластолюбивый старикъ сжалъ свой кулакъ еще крѣпче прежняго. Другихъ же друзей-пріятелей—богатыхъ
и тороватыхъ въ одно и тоже время—у Дориды, какъ по справкѣ оказалось, ни одного не оказалось... Вино
ватъ. Былъ одинъ преданный ей человѣкъ, готовый у ногъ ея положить душу свою; но помощь его, при той обста
новкѣ, которою онъ былъ окруженъ въ своей жизни, была такъ ничтожна!... Это былъ Разсольниковъ-сынъ. Каж
дый день приходилъ онъ утѣшать Дору въ ея несчастій и дѣлить ея горе... онъ готовъ былъ плакать съ нею горючими слезами, но не умѣлъ... При томъ же его матеріальныя средства были такъ скудны, такъ ничтожны,
что не могли вполнѣ удовлетворить желаній и причудъ избалованной до мозга костей красавицы....
Въ одно изъ своихъ обычныхъ посѣщеній, будучи маненечко подъ хмѣлькомъ—но его словамъ—для куражу; вѣроятно, сильно распаленный страстью, нашъ дубиного
ловый дѣтина со всѣхъ ногъ бросился на колѣни передъ Доридою, которая, подперши голову рукою, молча кудато глядѣла вдаль... Схвативъ своими лапами крошечную ручку Доры, и сжимая и цалуя ея тоненькіе пальчики,
нашъ долговязый и крайне неуклюжій ііарсль^с цѣшилъ высказать все, что накипѣло у него на сердцѣ^
— Эхъ, Дора, Дора!... Полюбили бы вы меня, я не пожалѣлъ бы для васъ и отца роднаго... Что мнѣ отецъ!? Я и себя, и свою душу готовъ продать за твою любовь... Дора!... вскричалъ онъ зычнымъ голосомъ, вскочивъ на
ноги и обнявъ ее своими жилистыми ручищами.—Что-жь ты молчишь, Дора?... Полюби меня,., выдь за меня замужъ!... Я отдамъ тебѣ все, что нажилъ мой отецъ...
и Разсолыіиковъ-сынъ неистово сжималъ въ своихъ объ
ятіяхъ сіройную талію Доры и цѣловалъ ея тонкія губки безъ милосердія... Такія неистово-восторженныя сцены повторялись довольно часто, особенно когда нашъ герой
бывалъ йодъ вліяніемъ Бахуса. Дора привыкла къ этимъ нескладнымъ выходкамъ... И то сказать, къ чему не мо
жетъ привыкнуть женская натура? Эти романическія
сумасбродства, хотя и нс въ красивой Формѣ, правились ея суетности и тѣшили ея тщеславнаго демона. А между тѣмъ нужда вмѣстѣ съ нищетою неумолимо стучалась къ ней въ дверь и ни минуты не давала ей покою. Она осла
бѣвала въ этой неровной борьбѣ; и откуда было ей твердость почерпнуть? Ея прошедшее мало, лучше сказать, никакихъ не представляло задатковъ благоразумія; ея настоящее было невыносимо для нея, какъ невыносимъ холодъ для роскошнаго цвѣтка, взлелѣяннаго въ тѣни те
плицы; ея будущее... ома страшилась заглянуть въ него и съ содроганіемъ прятала свою бѣдную голову подъ темный и душный иокровъ, который предлагалъ еіі золотомъ купленный восторгъ ея обожателей...
Съ юныхъ лѣтъ всецѣло преданная праздности, одаренная отъ природы сильнымъ организмомъ, сломить ко
торый не могли ни ночныя оргіи, ни излишекъ насла
жденій,—Дорида въ жизни своей не выработала для себя ни одного твердаго убѣжденіи, ни одной плодотворной мысли, ни одного прочнаго основанія... Она, по выра
женію поэта; была «игралищемъ страстей»—не болѣе. Что-жь удивительнаго было въ томъ, что въ одно пре
красное утро разнеслась вѣсть о побѣгѣ сына Разеольникова изъ отеческаго дома, изъ котораго онъ унесъ съ собою самую суть этого дома: завѣтную кубышку съ ея жирною начинкою... Въ одно и то же время пришло извѣ
стіе, что великолѣпная Дорида изчезла, «какъ сладкое видѣнье», изъ стѣнъ бѣлокаменной... куда? — не зналъ никто... Вскорѣ иа крыльяхъ молвы народной донесено было во всеуслышаніе, что красавица Дора съ сыномъ Разсолышкова Никтополіономъ изволила сочетаться законнымъ бракомъ...
Разсолыіиковъ-отецъ не устоялъ.—На другой же день, какъ были доставлены положительныя доказательства о
семъ казусѣ, его нашли въ его опочивальнѣ повѣсившимся на отдушникѣ.
Дорида Разсолышкова—(не правда ли, какъ странно звучатъ эти два слова, произносимыя вмѣстѣ?)—вскорѣ послѣ вступленія своего во второй бракъ, избрала мѣстомъ своихъ дѣйствій тѣ губерніи и уѣзды россійской имперіи, въ которыхъ преимущественно расположены были кавале
рійскіе полки. — Опа, со свойственною еіі способностію
къ подобнаго рода дѣятельности, приняла горячее участіе во всѣхъ военныхъ занятіяхъ въ мирное время. Рауты,
пикники, кавалькады et tutti quanti разнообразныя затѣи воинственной молодежи наперерывъ одни за другими слѣ
довали въ честь военной дамы, прелестной Доры. Какъ легкокрылая бабочка порхаетъ съ цвѣтка на цвѣтокъ па ши - рокомъ раздольѣ благоухающимъ полей, такъ и паша героиня
съ легкостію воздушной летуньи перепархивала отъ одного обожателя къ другому...
Само собою разумѣется, что законный сожитель воеиой дамы, Никтополіоиъ Разсольниковъ въ этихъ воинственныхъ экзерциціяхъ игралъ сам\ ю смѣшную роль. Крайне не понутру ему были ежедневные балы да пиры, на которьпъ жена его была иервоирьсутвуи щею и главною законодательницею.... Его самолюбіе забило тревогу. Онъ сталъ требовать приличнаго мѣста для своей персоны... Ему
безъ церемонія отвели уголъ на заднемъ планѣ картины. Онъ заартачился,—попробовалъ силою выдвинуться впередъ, — его вытолкали вонъ и захлопнули дверь передъ самымъ его носомъ... Помаявшись около года безъ цѣли
и безъ плана,—а главное безъ денегъ,—гпъ закутилъ и сталъ напиваться до чёртиковъ... Въ этомъ состояніи онъ