ея мужу. За нимъ, кажется, смѣло можно пойдти... Не споткнется онъ, не дрогнетъ онъ передъ такими мелочами, какъ общественное мнѣніе, какъ всѣ эти, отри
какой онъ умный: нѣтъ ничего такого, надъ чѣмъ бы’онъ задумался, чего бы онъ не разрѣшилъ такъ скоро, съ такою рѣзкостью и такъ, кажется, ясно. Онъ лучше всѣхъ, кого опа только до сихъ поръ видѣла. Онъ не станетъ смѣ
«Боже мой! да ужь не любить ли его я начинаю?» подумала Телепнева про себя.—«ІІе тотъ ли онъ, кого я до сихъ норъ откидала, на кого я должна промѣнять мужа? Но что же со мной-то тогда будетъ? Неужели я, въ самомъ дѣлѣ, должна плюнуть на все, на все и идти за нимъ, куда бы онъ меня ни повелъ? Боже мой! что же это со мной такое?...» Она, въ отчаяніи, уткнулась лицомъ въ подушку и долго, долго лежала въ такомъ по
ложеніи. Голова ея горѣла какъ въ огнѣ. Сердце билось такъ сильно, что ей казалось, что она слышитъ сама его частые, глухіе удары. У ней захватывало дыханіе отъ ея ужасныхъ рыданій. Височныя жилы налилиеь кровью и въ ушахъ шумѣло, какъ будто бы въ комнатѣ иосились несмѣтныя толпы жужжащихъ насѣкомыхъ. Передъ гла
зами мелікали какія-то свѣтящіяся крупинки—желтыя, красныя, синія... Еще минута и опа готова была^іскрикнуть, сама не давая себѣ отчета, отчего. Она быстро встала съ постели и тотчасъ же выпила стаканъ воды, стоявшій подлѣ нея на столикѣ.
«Ужь не простудилась ли я, пришло ей вдругъ въ голову,—не горячка ли у меня начинается?»
При этомъ опа даже затворила окно, какъ бы боясь холода, не смотря па то, что въ комнатѣ и безъ того душно было.
Часа два находилась опа въ такомъ мучительномъ состояніи. Наконецъ сонъ мало но малу слетѣлъ къ ея изголовью и вскорѣ она совсѣмъ забылась. Еще полчаса и опа видитъ себя одну, въ какомъ-то дикомъ, пустын
номъ мѣстѣ. Вокругъ—ни души, а передъ нею широкій ровъ, обойдти который ей нѣтъ возможности. Взгляды
ваетъ она назадъ, а тамъ—рѣка. Откуда же взялась опа? И какъ же она перешла черезъ нее? Что же это такое? спрашиваетъ сама у себя, удивленная своимъ положе
ніемъ, Софья Павловна.—Какъ я попала сюда? Вдругъ, какъ словно изъ земли, передъ ней выростаетъ Рощинъ.
«Василій Сергѣевичъ! уведите меня отсюда; инѣ страшно здѣсь!» обращается опа къ нему,
Они вмѣстѣ подходятъ ко рву. Она смотритъ внизъ и что же? Тамъ стоитъ ея мужъ и удивленно смотритъ на нее.
«Дальше, дальше отсюда!» кричитъ опа, прижимаясь всей грудыо къ своему спутнику, но вмѣсто отвѣта, Ро
щинъ дико хохочетъ и сталкиваетъ ее внизъ. Опа хочетъ крикнуть, но у ней пѣтъ голоса. Хочетъ пошевельнуться, но на лету не можетъ тронуться ни однимъ членомъ.
—...Чушь какая! проговорила Теленрева и снова, закрывшись съ головой одѣяломъ, заснула.
X.
Недѣли шли за недѣлями. Телепнева и Рощинъ все болѣе и болѣе сближались. У нихъ неоднократно затѣ
вались разговоры, и въ этихъ разговорахъ Василій Сер
гѣевичъ постоянно развивалъ передъ Софьей Павловной свои смѣлые, всеотрицающіе взгляды. Онъ все болѣе и болѣе нравился молодой женщинѣ, такъ долго не имѣвшей передъ собой человѣка, передъ которымъ она могла бы высказаться такъ полно и такъ свободно, какъ она теперь высказывалась передъ Рощинымъ. И чѣмъ чаще происходили эти высказываньи, тѣмъ тѣснѣе и тѣснѣе ста
новилась связь между обоими, тѣмъ сильнѣе и глубже
начинала Софья Павловна вѣрить въ своего новаго друга. Въ ея глазахъ одинъ только онъ былъ человѣкомъ, на котораго можно было ей онереться въ ея, но ея мнѣніюбезвыходномъ, или по крайней мѣрѣ, до безобразія лож
номъ положеніи. Одинъ только онъ, по ея пониманію, говорилъ съ ней какъ съ равнымъ себѣ человѣкомъ и не считалъ что дѣлаетъ ей честь своими разговорами.
дованной натурѣ, опъ постоянно былъ холоденъ ко всему его окружающему, постоянно держалъ себя ровно и ни разу не измѣнялъ себѣ при высказываніи своихъ вообра
жаемыхъ имъ убѣжденій. Оиъ, по прежнему, отвергалъ всѣ иеудобосваримыя человѣческимъ желудкомъ пряности,
прежнему проповѣдывалъ равнодушіе къ вымышленному будто бы людьми горю и продолжалъ увѣрять, что все въ рукахъ человѣка и что если въ чемъ встрѣчаетъ онъ не
удачи, такъ всегда самъ тому причиной, потому что но хочетъ заставить себя дѣйствовать иначе. Бъ отношеніи Теленпевой онъ, по совѣсти, не могъ замѣтить въ себѣ
ничего такого, что бы хоть сколько инбудь мѣшало ему оставаться спокойнымъ. На нее онъ смотрѣлъ, какъ и въ началѣ своего пріѣзда, какъ на жену дяди. Жалѣлъ ее какъ существо, достойное лучшей, чѣмъ ея участи
и, въ то же время, все-таки внутри себя не отыскалъ пн одной струны, которая бы могла ему напомнить, что онъ не хладнокровенъ къ пей, какъ хладнокровенъ ко всѣмъ другимъ женщинамъ.
цаемыя имъ, страданія, несбывшінся мечты, горе... А
какой онъ умный: нѣтъ ничего такого, надъ чѣмъ бы’онъ задумался, чего бы онъ не разрѣшилъ такъ скоро, съ такою рѣзкостью и такъ, кажется, ясно. Онъ лучше всѣхъ, кого опа только до сихъ поръ видѣла. Онъ не станетъ смѣ
яться надъ нею, хотя и называетъ ее идеалисткой. Чего же ей еще?...
«Боже мой! да ужь не любить ли его я начинаю?» подумала Телепнева про себя.—«ІІе тотъ ли онъ, кого я до сихъ норъ откидала, на кого я должна промѣнять мужа? Но что же со мной-то тогда будетъ? Неужели я, въ самомъ дѣлѣ, должна плюнуть на все, на все и идти за нимъ, куда бы онъ меня ни повелъ? Боже мой! что же это со мной такое?...» Она, въ отчаяніи, уткнулась лицомъ въ подушку и долго, долго лежала въ такомъ по
ложеніи. Голова ея горѣла какъ въ огнѣ. Сердце билось такъ сильно, что ей казалось, что она слышитъ сама его частые, глухіе удары. У ней захватывало дыханіе отъ ея ужасныхъ рыданій. Височныя жилы налилиеь кровью и въ ушахъ шумѣло, какъ будто бы въ комнатѣ иосились несмѣтныя толпы жужжащихъ насѣкомыхъ. Передъ гла
зами мелікали какія-то свѣтящіяся крупинки—желтыя, красныя, синія... Еще минута и опа готова была^іскрикнуть, сама не давая себѣ отчета, отчего. Она быстро встала съ постели и тотчасъ же выпила стаканъ воды, стоявшій подлѣ нея на столикѣ.
«Ужь не простудилась ли я, пришло ей вдругъ въ голову,—не горячка ли у меня начинается?»
При этомъ опа даже затворила окно, какъ бы боясь холода, не смотря па то, что въ комнатѣ и безъ того душно было.
Часа два находилась опа въ такомъ мучительномъ состояніи. Наконецъ сонъ мало но малу слетѣлъ къ ея изголовью и вскорѣ она совсѣмъ забылась. Еще полчаса и опа видитъ себя одну, въ какомъ-то дикомъ, пустын
номъ мѣстѣ. Вокругъ—ни души, а передъ нею широкій ровъ, обойдти который ей нѣтъ возможности. Взгляды
ваетъ она назадъ, а тамъ—рѣка. Откуда же взялась опа? И какъ же она перешла черезъ нее? Что же это такое? спрашиваетъ сама у себя, удивленная своимъ положе
ніемъ, Софья Павловна.—Какъ я попала сюда? Вдругъ, какъ словно изъ земли, передъ ней выростаетъ Рощинъ.
«Василій Сергѣевичъ! уведите меня отсюда; инѣ страшно здѣсь!» обращается опа къ нему,
Они вмѣстѣ подходятъ ко рву. Она смотритъ внизъ и что же? Тамъ стоитъ ея мужъ и удивленно смотритъ на нее.
«Дальше, дальше отсюда!» кричитъ опа, прижимаясь всей грудыо къ своему спутнику, но вмѣсто отвѣта, Ро
щинъ дико хохочетъ и сталкиваетъ ее внизъ. Опа хочетъ крикнуть, но у ней пѣтъ голоса. Хочетъ пошевельнуться, но на лету не можетъ тронуться ни однимъ членомъ.
—...Спас— Спас... удается ен, наконецъ, выговорить, послѣ долгихъ усилій и опа съ этимъ просыпается.
—...Чушь какая! проговорила Теленрева и снова, закрывшись съ головой одѣяломъ, заснула.
X.
Недѣли шли за недѣлями. Телепнева и Рощинъ все болѣе и болѣе сближались. У нихъ неоднократно затѣ
вались разговоры, и въ этихъ разговорахъ Василій Сер
гѣевичъ постоянно развивалъ передъ Софьей Павловной свои смѣлые, всеотрицающіе взгляды. Онъ все болѣе и болѣе нравился молодой женщинѣ, такъ долго не имѣвшей передъ собой человѣка, передъ которымъ она могла бы высказаться такъ полно и такъ свободно, какъ она теперь высказывалась передъ Рощинымъ. И чѣмъ чаще происходили эти высказываньи, тѣмъ тѣснѣе и тѣснѣе ста
новилась связь между обоими, тѣмъ сильнѣе и глубже
начинала Софья Павловна вѣрить въ своего новаго друга. Въ ея глазахъ одинъ только онъ былъ человѣкомъ, на котораго можно было ей онереться въ ея, но ея мнѣніюбезвыходномъ, или по крайней мѣрѣ, до безобразія лож
номъ положеніи. Одинъ только онъ, по ея пониманію, говорилъ съ ней какъ съ равнымъ себѣ человѣкомъ и не считалъ что дѣлаетъ ей честь своими разговорами.
Что же касается до Насилья Сергѣевича, то онъ по прежнему оставался вѣрнымъ своей искусственно-изуро
дованной натурѣ, опъ постоянно былъ холоденъ ко всему его окружающему, постоянно держалъ себя ровно и ни разу не измѣнялъ себѣ при высказываніи своихъ вообра
жаемыхъ имъ убѣжденій. Оиъ, по прежнему, отвергалъ всѣ иеудобосваримыя человѣческимъ желудкомъ пряности,
въ такомъ изобиліи достающіяся людямъ въ жизни, по
прежнему проповѣдывалъ равнодушіе къ вымышленному будто бы людьми горю и продолжалъ увѣрять, что все въ рукахъ человѣка и что если въ чемъ встрѣчаетъ онъ не
удачи, такъ всегда самъ тому причиной, потому что но хочетъ заставить себя дѣйствовать иначе. Бъ отношеніи Теленпевой онъ, по совѣсти, не могъ замѣтить въ себѣ
ничего такого, что бы хоть сколько инбудь мѣшало ему оставаться спокойнымъ. На нее онъ смотрѣлъ, какъ и въ началѣ своего пріѣзда, какъ на жену дяди. Жалѣлъ ее какъ существо, достойное лучшей, чѣмъ ея участи
и, въ то же время, все-таки внутри себя не отыскалъ пн одной струны, которая бы могла ему напомнить, что онъ не хладнокровенъ къ пей, какъ хладнокровенъ ко всѣмъ другимъ женщинамъ.