было служить,—яе плюнуть же было яа всѣ милости и вниманіе начальства.

Еще лѣтъ съ шесть никакъ оттянулъ Жучекъ лямку на Кавказѣ, подвергаясь безпрерывнымъ опасностямъ въ экспедиціяхъ противъ Горцевъ и конца не чаялъ своей службѣ. Но, говорятъ, что за Богомъ молитва, а за царемъ служба не пропадаютъ. При взятіи какого-то укрѣ
пленнаго чеченскаго аула, Жучекъ выказалъ себя, но обыкновенію, такимъ молодцемъ, что па этотъ разъ ко
мандиръ рѣшился войти съ представленіемъ объ немъ къ высшему начальству, и Жучекъ былъ произведенъ за отличіе въ прапорщики.
Хотѣлъ было онъ увѣдомить объ этомъ жену, но разсудилъ, что это кромѣ вреда ничего принести еіі не можетъ, что пока она будетъ считать себя солдаткой, то спокойно іудетъ жить въ домѣ свекра и работать по прежнему,
а если узнаетъ, что опа уже благородная стала, такъ пожалуй, чего добраго, загордится еще, да заартачится и тогда дѣло выйдетъ плевое.
—...Вотъ, Богъ дастъ, перейду служить въ Россію, такъ возьму ее къ себѣ—ну, тогда дѣло будетъ другаго рода, порѣшилъ Жучекъ.
Но расчеты его не сбылись. Вскорѣ началась Крым

ская война. Смерть надоѣли Жучку Горцы съ своими разбойническими засадами, у него страхъ какъ зачесались руки подраться съ Французами и англичанами.

—...Эхъ, годомъ раньше, годомъ позже, ужь это все равно. А можетъ быть, Богъ дастъ, еще что нибудь себѣ выслужу, подумалъ Жучокъ и перепросился на службу въ Севастпооль.
Тамъ онъ выдержалъ всю одиннадцатимѣсячную осаду; участвовалъ во всѣхъ возможныхъ вылазкахъ и отличался всегда на славу. Наконецъ былъ тяжело раненъ и поплатился лѣвой ногой.
По взятіи Севастополя онъ отправился съ полкомъ въ Москву, гдѣ долѣчивался еще нѣсколько времени въ во
енномъ госпиталѣ и наконецъ вышелъ вь отставку съ чипомъ штабсъ-капитана и съ порядочнымъ иансіономъ.
Сначала онъ хотѣлъ вызвать жену въ Москву, но, разсчитавши, что прожитіе здѣсь очень дорого, рѣшился самъ отправиться па родину и водворяться или въ деревиѣ у родителей, или въ своемъ уѣздномъ городѣ. Да хотѣлось
ему и повидаться съ стариками, тѣмъ болѣе, что лѣтъ съ пять уже ие имѣлъ объ нихъ никакого извѣстія.
Не долго раздумывалъ Жучекъ и отправился на родину. Надѣюсь, догадливый читатель давно уже понялъ, что проѣзжій офицеръ, выведенный мною на сцену въ началѣ моего разсказа, былъ не другой кто, какъ тотъ самый
штабсъ-каиитаиъ Жучокъ, исторію котораго я разсказалъ сейчасъ.

Когда телега въѣхала въ деревню, Жучокъ приказалъ

ШТАБСЪ-КАПИТАНША

Разсказъ А. П. Голицынскаго.

(Продолженіе).

Время между тѣмъ шло. Жучекъ отслужилъ урочный терминъ и сталъ проситься въ безсрочный отпускъ; но полковой командиръ сильно этому воспротивился.
—...Жучекъ, что это, братецъ, за вздоръ ты затѣялъ? сталъ оиъ его уговаривать, призвавши къ себѣ,—если такіе молодцы, какъ ты, не будутъ служить въ полку, такъ кому-жь и служить-то послѣ этого? Ну что ты будешь дѣлать тамъ у себя въ деревнѣ-то? Землю па
хать, да ковырять лаити? Фи, стыдись, любезный, ты у меня первый унтеръ-ОФицеръ въ полку.
—...Жена ждетъ, ваше высокоблагородіе; съ женой смерть хочется повидаться, вытянувшись въ струнку,
отвѣчалъ Жучекъ,—отецъ съ матерью пишутъ, что ужь баба-то очинно убивается.
—...Полно, любезный, намъ ли съ тобою здѣсь бабиться, подъ чеченскими пулями-то? настаивалъ коман
диръ,—да наконецъ, что-жь ты явишься къ женѣ-то, не выслуживши ощо ничего—вѣдь оиа ипгкалуй подумаетъ, что ты у пасъ Фурлейтомъ служилъ. (Командиръ зналъ, за какую струнку тронуть солдата). Дай срокъ, продолжалъ оиъ,—мы па тебя хоть Егорьевскій крестъ надѣ

немъ,—тогда и ступай съ Богомъ, покрайней мѣрѣ ей будетъ на что порадоваться. Ты можешь даже надѣяться,

что тебя и въ офицеры произведутъ за отличіе; ты же человѣкъ грамотный. Тогда можешь перейти служить въ Россію и жену къ себѣ возьмешь. Твои года не Богъ знаетъ какіе—еще и офицеромъ наслужишься.
Жучекъ дѣйствительно зналъ грамотѣ. Въ свободное отъ службы время его утлъ одинъ грамотный солдатикъ и онъ бойко читалъ и писалъ.
Ласка начальника и особенно Егорьевскій крестъ польстили его самолюбію и онъ рѣшился остаться еще нѣсколько времени на Кавказѣ.
Вскорѣ послѣ того грудь Жучка дѣйствительно украсилась давно желаннымъ Егорьемъ и вслѣдъ за тѣмъ сдѣлали его Фельдфебелемъ.
Все это иомирило его нѣсколько съ его иоложеніемъ; а трудная Фельдфебельская обязанность благодѣтельнымъ образомъ развлекала его мысли. Но нѣтъ-нѣтъ, а все таки всиомнитъ бывало Жучекъ про свою Ульяшу и если
только плачутъ когда нибудь наши кавказцы, то вѣроятно не рѣдко ири этомъ воспоминаніи солдатская слеза ви

сѣла и иа его рѣсницахъ. И какъ бы онъ дорого далъ,

чтобъ явиться теиерь къ ней съ своимъ Егорьевскимъ крестомъ,—но дѣлать нечего, затянулся молодецъ—надо