—...Знаешь ѣы, парнюга, гдѣ купецъ Щелкановъ живетъ? спросилъ у него Жучекъ.
—...А эва вотъ тутъ недалечко, отвѣчалъ парень.
— Не можешь ли ты, братецъ, сбѣгать туда поскорѣе, а я тебѣ за это на чай дамъ.
—...Для че не сбѣгать—съ нашимъ величающимъ удовольствіемъ.
— Ну, такъ вотъ въ чемъ дѣло, братецъ ты мой: у него живетъ въ работницахъ одна женщина—Ульяной Власьевой зовутъ...
—...Аа, это Ульянка-солдатка, перебилъ парень,— какъ же, знаемъ и Ульянку?
—...Ну, вотъ и ладно. Такъ ты отыщи ее тамъ и при
веди съ собой, скажи, что у васъ на постояломъ дворѣ остановился од-пцеръ и привезъ ей письмо отъ мужа.
—....Дадно — одной минутой, ваше благородіе.
Парень ушолъ. Жучекъ закурилъ свою люльку и въ сильной ажитаціи началъ хо
дить по комнатѣ , сильнѣе обы кновеннагопостукивая сво
ей деревяшкой. Отъ радости и ожиданія его чуть не тре
пала лихорадка. Въ то же время онъ старался разрѣ
шить непріятный для себя во
просъ: иочему же это жену его называютъ Ульянкоіі. О хорошей женщинѣ , думалъ онъ, съ такимъ пренебреже
ніемъ отзываться не станутъ, и это до того его возмущало, что онъ приказалъ подать себѣ графинъ водки и выпилъ двѣ рюмки залпомъ.
Вскорѣ дверь отворилась—посланный за Ульяной парень ввелъ се въ комнату Жучка, получилъ обѣщанное на чай и вышелъ.
Ульяна замѣтно перемѣнилась въ теченіи этихъ восемнадцати лѣтъ. Изъ прежней ловкой и статной Ульяши изъ нея сложилась дюжая баба; румянецъ, лежавшій нѣ
когда широкими розовыми листьями на ея щекахъ,
исчезъ; прежніе веселые голубые глаза глядѣли какъ-то тупо; вѣки замѣтно по-отекли. Не смотря на это, ее все таки еще можно было назвать довольно красивой бабой.
Ульяна, видимо, не признала мужа.
Жучекъ, Богъ знаетъ по какому побужденію, выпилъ еще рюмку водки, съ веселымъ видомъ подошелъ къ женѣ,
вытянулся и проговорилъ, приложивъ по военному ко лбу пальцы:
—...Къ Ульянѣ Власьевнѣ честь имѣю явиться. Виноватъ только, что одну ногу забылъ въ Севастополѣ. Здравствуй, Ульяша! Сколько лѣтъ, сколько зимъ....
И онъ протянулъ руки, чтобъ обнять ее.
—...Шутникъ вы, ваше благородіе, пра шутникъ! отталкивала его Ульяна, цѣломудренно пятясь къ дверямъ.
—...Ульяша, да что ты, никакъ не признала меня? смѣясь, продолжалъ Жучекъ.
—...Мудрено, ваше благородіе, признать человѣка, котораго сродясь не видывала, возразила Ульяна.
— Ой-ли? Такъ-таки и не признала ? Нутка, погляди на меня хорошенько....
—...Да что глядѣть-то? Хоть гляди, хошь нѣтъ, все едино.
—...Да погляди. Авось глазъ-то не проглядишь... Не признаешь и теперь?
—...Нѣтъ, ваше благородіе. —...Ахъ ты, безстыдница, безстыдница эдакая! продол
жалъ смѣяться Жучекъ,— Сепьку-то, мужа-то своего не узнала? Хороша жена, не
чего сказать! А я все ждалъ, вотъ встрѣтитъ жена, вотъ обрадуется!
Между тѣмъ Ульяна пристально всматривалась въ му
жа и вдругъ радостно всплеснула руками:
—...Семенъ Митричъ... голубчикъ мой... да никакъ это и взаправду ты, ваше благородіе! Прости Христа ради! Въ жись не признала бы, кабы не сказался.
И Ульяна повалилась ему въ ноги.
—...Вставай-ка, вставай, да поздороваемся, подиялъ ее Жучекъ.
Но Ульяиа только ахала, да хлопала ладонями по своему худенькому па заячьемъ мѣху пальтишку.
—...Да ну же, поздороваемся, ласкался къ ней мужъ,— али не рада мнѣ што-ли?
—...О-охъ... глубоко вздохнула Ульяна, вытерла ладонью губы и обѣими руками обхватила шею мужа. Жучекъ усадилъ ее возлѣ себя на диванъ.
—...ІІутка, разскажи, жена, какъ ты безъ меня жилапоживала, да хлѣбъ жевала? продолжалъ онъ шуточнымъ тономъ,—да что ты все двигаешься отъ меня? Али усовъ моихъ боишься?