ждутъ, не ѣдутъ... Тоска взяла... Желудки истощали... ворчанье, бурчанье началось... Наконецъ въ 9-ть часовъ вечера явились эксперты...
—....Что же они, братецъ мои, долго тамъ мѣшкали? —....Да Болтай говоритъ, должно быть, они прежде чѣмъ на выставку-то ѣхать, за лучшее предпочли у Гинне въ циркѣ носидѣть... Они вишь до подобныхъ зрѣлищъ боль
шіе охотники... Къ тому же Гинне можетъ скоро уѣхать, а на выставкѣ насъ-де подождутъ,—не велики баре...
Ну-съ, пріѣхали, пошли обглядывать вкратцѣ и то и другое... Чередъ дошелъ до хлѣбнаго вина, до пива, до меда и разныхъ наливокъ... Остановились знатоки—цѣ
нители искусствъ, у этихъ животворныхъ спецій... Любуются на закунореппыл бутылочки, да на красивый бо
ченокъ съ пивомъ... «Отличные, говорятъ, пиво и медъ... Это чьего завода?»—Темляковскаго, отвѣчаютъ имъ.— «Хорошо пиво, очень хорошо,» вторятъ знатоки. Послѣ къ барыниной пятигодовалой наливочкѣ подошли и эту, не попробовавъ, расхвалили... Похвальный листъ ей выдали; а муженьку ея за рѣдьку и Темлякову за пиво но медали пожаловали... И Юрьевъ-сонъ за мятку свою тоже ме
дальку схватилъ.... Ну, а иное прочее, такъ себѣ, безъ вниманія осталось... Тѣмъ дѣло и кончилось... Разска
завши это, Болтай началъ хохотать во всю ивановскую.
«Чему эфто ты, спрашиваю, тамъ хохочешь? По мнѣ тутъ смѣшнаго ровно нѣтъ ничего...» А онъ мнѣ въ отвѣтъ: «Эхъ ты, неразумная голова! Правду говорятъ, что у нашего брата, русскаго мужика, голова какъ чугунъ крѣпка, да стронилы подгнили... Неужли не попинаешь, въ чемъ вся суть моего смѣха заключается?... Простъ же ты, мое дитятко... Ты, говоритъ, одно возьми въ
разсудокъ, какъ они, братецъ ты мой, то-есть, эфти самые эксперты, не раскупоривая бутылокъ и боченка, могли оцѣнить заключающуюся въ нихъ влагу?... Ужли у нихъ зрѣніе можетъ замѣнять и вкусъ, и обоняніе?... Взглянули на боченокъ,—хорошъ онъ... въ глаза бро
сился, ну, и давай хвалить, и медали не жалко... Или хоша объ наливкѣ барыниной скажемъ... Ее гдѣ они про
бовали?... У нея въ гостиной, развалясь на диванѣ, али въ садовой бесѣдкѣ на зеленой скамейкѣ или за игорнымъ столомъ припѣваючи:
Лейся влага черезъ край Изъ бутылокъ полныхъ;
Только чуръ, не заливай Записей игорныхъ....
Такъ-то, мой родной, продолжалъ Болтай.—У нихъ въ Уставѣ вѣ 3-мъ пунктѣ ясно сказано: «На выставку до
пускаются мануфактурныя домашнія издѣлія, выработанныя изъ собственныхъ сырыхъ матеріаловъ и своими домашними средствами, и собственно Фабричныя издѣлія, но за
эти послѣднія не дается ни медалей, ни денежныхъ премій, и производители ихъ могутъ быть только удостоены пу
бличной похвалы въ описаніи выставки и похвальныхъ листовъ отъ Комитета». По этому если они пиво и медъ, и допустили на выставку какъ заводскія издѣлія, то всетаки производителямъ ихъ медали давать не слѣдовало». Этимъ Болтай и закончилъ нашу общую бесѣду, и раз
драженный до желчи отправился съ Малахаемъ домой. Ну, а ты, Вуколъ Петровичъ, что скажешь примѣрно
про эфто дѣло?
—....Да что, Терентій Васиіьевичъ, сказать-то... скажу одно: если что здѣсь и неправильно совершилось, то вѣдь нынѣ не старыя блаженныя времена. Нынче, братецъ тьі мой, правда-то за пазухой у Петра и Павла... а другое дѣло и то скажу: всякому счастье свое... Кому иод
Фортуішло,—ну, и ладно... Однако гляди-ка, никакъ мой мальчуганъ изъ лавки бѣжитъ!... Такъ и есть, онъ... Вѣрно цокупатель навернулся... Прощай, Терентій Васильевичъ! Снасибо за бесѣду.
—....Прощенья нросимъ, Вуколъ Петровичъ.
А. С—въ.
ВДОВА
(Съ МАЛОРОССІЙСКАГО, ИЗЪ Т. ШЕВЧЕНКА. )
Ходитъ вѣтеръ, воетъ вьюга, Снѣгъ кругомъ взметаетъ, По селу шона старушка, Сгорбившись, шагаетъ.
Обсыпаетъ ее снѣгомъ, Спереди и сзади,
Она проситъ, горемыка, Проситъ Христа ради. Она проситъ со слезами, У тѣхъ, у богатыхъ,
Что ея сыночка съѣли, Отдали въ солдаты.
А вѣдь думала, бѣдняжка: Вотъ женю сыночка,
Отдыхать подъ старость буду За невѣсткой-дочкой.
Не сбылось! пошла съ рукою Вдова, мыкать горе,
На свое несчастье злое Все пеняетъ долѣ.
ІІа добытую конейку, Свѣчечку за сына
Богу ставитъ, сама плачетъ, Плачетъ сиротина....
И. Суриковъ.
—....Что же они, братецъ мои, долго тамъ мѣшкали? —....Да Болтай говоритъ, должно быть, они прежде чѣмъ на выставку-то ѣхать, за лучшее предпочли у Гинне въ циркѣ носидѣть... Они вишь до подобныхъ зрѣлищъ боль
шіе охотники... Къ тому же Гинне можетъ скоро уѣхать, а на выставкѣ насъ-де подождутъ,—не велики баре...
Ну-съ, пріѣхали, пошли обглядывать вкратцѣ и то и другое... Чередъ дошелъ до хлѣбнаго вина, до пива, до меда и разныхъ наливокъ... Остановились знатоки—цѣ
нители искусствъ, у этихъ животворныхъ спецій... Любуются на закунореппыл бутылочки, да на красивый бо
ченокъ съ пивомъ... «Отличные, говорятъ, пиво и медъ... Это чьего завода?»—Темляковскаго, отвѣчаютъ имъ.— «Хорошо пиво, очень хорошо,» вторятъ знатоки. Послѣ къ барыниной пятигодовалой наливочкѣ подошли и эту, не попробовавъ, расхвалили... Похвальный листъ ей выдали; а муженьку ея за рѣдьку и Темлякову за пиво но медали пожаловали... И Юрьевъ-сонъ за мятку свою тоже ме
дальку схватилъ.... Ну, а иное прочее, такъ себѣ, безъ вниманія осталось... Тѣмъ дѣло и кончилось... Разска
завши это, Болтай началъ хохотать во всю ивановскую.
«Чему эфто ты, спрашиваю, тамъ хохочешь? По мнѣ тутъ смѣшнаго ровно нѣтъ ничего...» А онъ мнѣ въ отвѣтъ: «Эхъ ты, неразумная голова! Правду говорятъ, что у нашего брата, русскаго мужика, голова какъ чугунъ крѣпка, да стронилы подгнили... Неужли не попинаешь, въ чемъ вся суть моего смѣха заключается?... Простъ же ты, мое дитятко... Ты, говоритъ, одно возьми въ
разсудокъ, какъ они, братецъ ты мой, то-есть, эфти самые эксперты, не раскупоривая бутылокъ и боченка, могли оцѣнить заключающуюся въ нихъ влагу?... Ужли у нихъ зрѣніе можетъ замѣнять и вкусъ, и обоняніе?... Взглянули на боченокъ,—хорошъ онъ... въ глаза бро
сился, ну, и давай хвалить, и медали не жалко... Или хоша объ наливкѣ барыниной скажемъ... Ее гдѣ они про
бовали?... У нея въ гостиной, развалясь на диванѣ, али въ садовой бесѣдкѣ на зеленой скамейкѣ или за игорнымъ столомъ припѣваючи:
Лейся влага черезъ край Изъ бутылокъ полныхъ;
Только чуръ, не заливай Записей игорныхъ....
Такъ-то, мой родной, продолжалъ Болтай.—У нихъ въ Уставѣ вѣ 3-мъ пунктѣ ясно сказано: «На выставку до
пускаются мануфактурныя домашнія издѣлія, выработанныя изъ собственныхъ сырыхъ матеріаловъ и своими домашними средствами, и собственно Фабричныя издѣлія, но за
эти послѣднія не дается ни медалей, ни денежныхъ премій, и производители ихъ могутъ быть только удостоены пу
бличной похвалы въ описаніи выставки и похвальныхъ листовъ отъ Комитета». По этому если они пиво и медъ, и допустили на выставку какъ заводскія издѣлія, то всетаки производителямъ ихъ медали давать не слѣдовало». Этимъ Болтай и закончилъ нашу общую бесѣду, и раз
драженный до желчи отправился съ Малахаемъ домой. Ну, а ты, Вуколъ Петровичъ, что скажешь примѣрно
про эфто дѣло?
—....Да что, Терентій Васиіьевичъ, сказать-то... скажу одно: если что здѣсь и неправильно совершилось, то вѣдь нынѣ не старыя блаженныя времена. Нынче, братецъ тьі мой, правда-то за пазухой у Петра и Павла... а другое дѣло и то скажу: всякому счастье свое... Кому иод
Фортуішло,—ну, и ладно... Однако гляди-ка, никакъ мой мальчуганъ изъ лавки бѣжитъ!... Такъ и есть, онъ... Вѣрно цокупатель навернулся... Прощай, Терентій Васильевичъ! Снасибо за бесѣду.
—....Прощенья нросимъ, Вуколъ Петровичъ.
А. С—въ.
ВДОВА
(Съ МАЛОРОССІЙСКАГО, ИЗЪ Т. ШЕВЧЕНКА. )
Ходитъ вѣтеръ, воетъ вьюга, Снѣгъ кругомъ взметаетъ, По селу шона старушка, Сгорбившись, шагаетъ.
Обсыпаетъ ее снѣгомъ, Спереди и сзади,
Она проситъ, горемыка, Проситъ Христа ради. Она проситъ со слезами, У тѣхъ, у богатыхъ,
Что ея сыночка съѣли, Отдали въ солдаты.
А вѣдь думала, бѣдняжка: Вотъ женю сыночка,
Отдыхать подъ старость буду За невѣсткой-дочкой.
Не сбылось! пошла съ рукою Вдова, мыкать горе,
На свое несчастье злое Все пеняетъ долѣ.
ІІа добытую конейку, Свѣчечку за сына
Богу ставитъ, сама плачетъ, Плачетъ сиротина....
И. Суриковъ.