тельно онъ кончилъ курсъ въ университетѣ, а йотомъ служилъ въ одномъ изъ московскихъ присутственныхъ мѣстъ. Не то неудачная любовь къ какой-то женщинѣ, не то другія какія-то непріятности по службѣ, довели его сначала до безпросыпнаго пьянства, а пьянство довело его, какъ самъ онъ выражался, до сумасшедшаго дома.
Разсказывали мнѣ про него, что онъ все получаемое имъ жалованье отдавалъ почти сполна сестрѣ и матери, относительно которыхъ всегда былъ самымъ любящимъ и са
мымъ нѣжнымъ братомъ и сыномъ. Начало его сумасше
ствія выразилось тѣмъ, что ему вдругъ представилось, что къ нему приходила Божія Матерь. Съ этого же самаго дня онъ впалъ въ какое-то экзальтированное состояніе, сталъ ни съ того, ни съ сего ссориться съ своими род
ными и достукался наконецъ до того, что предъ нимъ разкрылись настежь гостепріимныя двери психіатрической больницы.
«Ни за что пропала эта здоровая, рабочая сила», думалъ я всегда, глядя на атлетическую Фигуру больнаго,— «и за что пропала она?... Кто измочалилъ, кто обезси
лилъ ее?... Жизнь обезсилила», отвѣчалъ я себѣ мы
сленно. — «Бсе она, проклятая, губитъ, и нѣтъ такой другой силы па свѣтѣ, которая бы побороться съ пей и цѣльной изъ борьбы выйдти могла!...»
Только что отошелъ онъ отъ меня, въ залу вбѣжала связанная въ горячешпую рубашку Фигура, на видъ еще очень молодая, страшно-истощенная и съ блуждающими глазами.
—....Кто это такое? спросилъ я у служителя, сидѣвшаго тутъ же, у дверей залы. —....Студентъ одинъ... А.
—....Что-жь онъ, буянитъ что ли, что онъ связапъ-то? —....Буянитъ-съ... Все бьетъ, все ломаетъ... даже самому себѣ вредъ дѣлаетъ. —....Давно онъ здѣсь? —....Мѣсяца три.
А. подбѣжалъ ко мнѣ.
—....Развяжите меня пожалуйста, обратился онъ ко мнѣ, умоляющимъ голосомъ.....*


Не могу, отвѣчалъ я уклончиво,—не умѣю.


—....Чего же тутъ не умѣть-то?... Видите назади завязано....
—....Въ томъ-то и дѣло, что я не вижу... я слѣпъ, сказалъ я ему, нарочно ссылаясь хоть на небывалую слѣпоту, лишь бы спъ только оставилъ меня въ покоѣ.
—....Вы все врете! отрѣзалъ мнѣ напрямки А.—Ну, да мнѣ все равно, я и такъ могу плясать...
Онъ запрыгалъ на одномъ мѣстѣ и черезъ минуту опустился около меня же на диванѣ. Его мучила сильнѣйшая одышка.


—....Зачѣмъ вы шалите? обратился я къ нему самымъ


мягкимъ тономъ,—вы видите, мой милый, какъ это вамъ вредно....
Ему видимо понравился мой мягкій тонъ. Онъ очень привѣтливо улыбнулся и прислонился головой къ моему плечу.
—....Что же мнѣ дѣлать, когда меня всѣ мучатъ, заговорилъ онъ,—меня всѣ сумасшедшимъ считаютъ, а я вовсе не сумасшедшій... Я просто дурачу ихъ... потому—они всѣ дураки....
—....Ну такъ вы не дурачьте, и васъ тогда никто мучить не станетъ.
—....Въ томъ-то и сила, что я не могу не дурачиться. —....Какъ не можете?
—....У меня воли нѣтъ. Я, напримѣръ, очень хорошо понимаю, что скверно бить кого бы то ни было и въ то же время не могу не ударить, если я только не связанъ и мимо меня идетъ кто бы то ни было. Я понимаю также,
что сдѣлаю себѣ вредъ, если выпрыгну въ окно и вовсе не желаю сдѣлать себѣ вреда, а въ то же время не могу въ него и невыпрыгнуть, если оно открыто.
Я дѣйствительно удивился, услышавъ отъ этого маль
чика такую новую для меня, незнакомаго вовсе съ душевиыми болѣзнями, вещь.
—....Кто же вамъ мѣшаетъ ничего этого не дѣлать? сиросилъ я, сильно заинтересованный его словами,—галлюцинаціи что ли васъ безпокоятъ?
—....Никакихъ вовсе галлюцинацій. Просто, въ этотъ моментъ я чувствую, что мнѣ чего-то недостаетъ.... Однимъ словомъ, въ эти минуты я теряю, такъ сказать,


созерцаніе своего личнаго внутренняго міра, я перестаю владѣть собой и дѣлаю все это не то чтобы безсозна




тельно, (я сознаю весь вредъ моихъ поступковъ) а просто почему-то не могу не сдѣлать...


Мнѣ стало такъ жаль этого бѣднаго мальчика и, въ то же время, меня такъ заинтересовало это новое для меня открытіе о болѣзняхъ человѣческой воли, что я,
jupn первомъ же случаѣ, какъ только позпакомился съ старшимъ Фельдшеромъ больницы, постоянно находящимся при больныхъ, обратился къ нему съ разспросами по этому любопытному и совершенно новому для меня пункту.
Старшій Фельдшеръ оказался человѣкомъ, сверхъ всѣхъ моихъ ожиданій, чрезвычайно образованнымъ. Онъ имѣлъ даже ученую степепь провизора и обладалъ большими свѣдѣніями касательно психіатрическихъ знаній, которыя пріобрѣлъ во время своего многолѣтняго знакомства съ боль
ными этого рода. Отецъ его былъ аптекаремъ при этой больницѣ, а потому онъ родился и выросъ, имѣя передъ своими глазами этихъ несчастныхъ, которые, скажу кстати, всѣ страшно его любили и скорѣе всѣхъ слушались его увѣщаній, такъ какъ врядъ ли бы нашелся другой чело
вѣкъ, кто такъ гуманно и съ такимъ умѣньемъ съ ними