около 70 лѣтъ. Родные ея всѣ давно покоились сномъ тихимъ и безмятежнымъ на городскомъ кладбищѣ, а изъ старыхъ знакомыхъ, служившихъ какъ бы цѣпыо, соединявшей Пелагею Прохоровну съ внѣшнимъ міромъ, оста
лись только лишь двѣ не менѣе древнія развалины, непремѣнно посѣщавшія Комкину по дванадесятымъ празд
никамъ. Пелагея Прохоровна, какъ говорится, „сидѣла сиднемъ , выходя изъ дому лишь въ рѣдкихъ исключи
тельныхъ случаяхъ, въ родѣ близкаго пожара и пр. За послѣднее время она даже отказалась отъ посѣщенія церкви. Машина не могла работать — ремни со шкивовъ слетѣли, подшипники подтерлись, поршень и маховикъ лопнули, всѣ винты и гайки развинтились.
— Охъ, мата, и дѣвки нонѣ, погляжу я, стали! Объ Троицѣ пошла я съ Глашуткой ото всюнешной, а вотъ такія поганки, вертихвостки-то — подъ ручку, подъ ручку! Смотрѣть тошяехоиько! Такой развратъ, мата, пошелъ, такой развратъ!
Всѣ ея духовные запросы, мечты и интересы сосредоточены были на вязаніи чулковъ, внѣ которыхъ она ничего не понимала, да врядъ ли и старалась понять.
Однажды утромъ въ окно маленькаго флигеля кто-то осторожно постучалъ. Па стукъ выбѣжала босоногая Глашка и, отодвинувъ засовъ, отворила калитку.

— Дома хозяйка-то?

— Бабушка? Она дома!
— Ну, скажи, что, молъ, изъ управы сторожъ но Дѣлу.
— Изъ управы? Ну, подожди, я сейчасъ!
— Бабушка! Къ намъ сторожъ изъ управы, по дѣлу, говоритъ, — доложила Глашка, шумно вбѣгая въ бабушкинъ „покой .

— Чево ты дверьми-то, оглашенная, такъ стучишь! Индо въ головѣ все трескается! Чево ты?

— Сторожъ изъ управы пришелъ, говорю! — Какой сторожъ?

— Изъ управы... съ бумагами! — Съ бумагами? Да онъ гдѣ?

— У калитокъ стоитъ. Позвать?

— Ну, позови! Чево-й-то имъ? Охъ, ужъ не листы ли эти каторжные опять принесли, — раздумывала бабушка вслухъ, оставляя свое безконечное вязаніе и дрожащими руками снимая круглыя очки.—Охъ, штобъ имъ! Все налоги какіе-то попридумали. Кажшшый годъ четыре цѣл
ковыхъ вынь да но ложь, а за какія лихія болѣсти — не вѣдомо!.. Оно самое время и есть! Въ прошломъ годѣ къ Покрову приносили листы-то эти... аль никакъ къ Усненыо?
Въ комнату степенно вошелъ, предводительствуемый Глашкой, лѣтъ 20 малый, въ сипей фуражкѣ съ лаковымъ козырькомъ и громаднымъ портфелемъ йодъ мышкой, туго набитымъ бумагами.
— Здрасте!.. Вотъ - съ изъ управы... отъ городского головы бумажка вамъ одна тутъ.

И вошедшій сталъ рыться въ бумагахъ, ища нужное. Пелагея Прохоровна долго осматривала молча большую фигуру вошедшаго и, словно что-то вспоминая, спросила:

— А ты, родимый, въ прошломъ годѣ, кажись, не приносилъ бумагъ-то мнѣ?..
— А... гм... нѣтъ-съ, мы только второй мѣсяцъ какъ заступили. Не приносилъ - съ, не приносилъ. Вотъ - съ, извольте прочитать и расписаться.
Пелагея Прохоровна, разумѣется, грамотѣ не умѣла и отъ чтенія, какъ и отъ письма, категорично отказалась.
— И ужъ гдѣ тамъ! Ты, кормилецъ, ужъ такъ растол
куй... о чемъ она, эта самая бумага-то... Листы, што ль... за домъ... аль еще што?
— Объявленіе отъ головы по всему городу, чтобы всѣ, значитъ, представили съ полученіемъ сего въ управу свои документы на право владѣнія домами. Духовныя тамъ, или у кого что есть... Опись у насъ всѣмъ домамъ теперь идетъ, чтобы, значитъ, видно было, сколько во всемъ городѣ до
мовъ значится, потому что новый планъ городу составляютъ
и новую оцѣнку домовъ хотятъ сдѣлать и такъ что, если который имущественнаго цензу не имѣетъ, то всѣ недоимки съ него скостить, и впредь на будущее время никакихъ ни прямыхъ ни косвенныхъ налоговъ отнюдь не взимать. Еясели кто бѣденъ очень... Ну, а какъ безъ документовъ провѣрить? Безъ документовъ ничего не сдѣлаешь! И вотъ, потомъ, кто документовъ въ срокъ не представитъ — съ того будутъ брать вдвое — потому, кто его знаетъ, какой у него домъ тамъ! Можетъ онъ двухъэтажный каменный, а платить будетъ какъ за деревянный! Это городу убытокъ!
Подкупленный Обдираловымъ какой - то спившійся и ирогпанный со службы волостной писарь говорилъ увѣ
ренно, съ апломбомъ. Пелагея Петровна слушала его съ слегка разинутымъ ртомъ, стараясь постичь смыслъ объясняемаго.
— А, значитъ, съ бѣдныхъ ничего, ты говоришь? — Съ бѣдныхъ—ни ко лейки.
— Ишь ты вѣдь!.. Вотъ вѣдь што!.. А я такъ думала, что ты окладные листы эти самые, проваленные, принесъ. Такъ и думала, опять платить! А тутъ она, вишь ты, дѣлото какое! Ну, какія же бумаги-то нужно тебѣ?
— Да... что у васъ тамъ — не знаю... по какимъ владѣете... дарственныя иль духовныя... что тамъ есть. По
жалуйте, я разсмотрю - съ и все въ аккуратѣ сдѣлаемъ, какъ нужно.
Пелагея Прохоровна, довольная неожиданнымъ распоряженіемъ начальства, кряхтя поднялась съ табуретки и, порывшись въ карманахъ, вытащила изъ нихъ небольшую связку ключей.
— Ну-ка, Глашута, приподними крышку-то! — отперла опа громадный кованый сундукъ, сплошь набитый разнообразной рухлядыо.
Минутъ черезъ пять Пелагея Прохоровна извлекла изъ нѣдръ сундука скатанную въ трубку толстую пачку бумаги, аккуратно перевязанную посрединѣ узенькой полоской черной матеріи. Какихъ только „документовъ не было въ этой пачкѣ! И старые конверты отъ писемъ, полученныхъ еще ея покойнымъ отцомъ, и школьныя тетради ея внука, и клочки старыхъ газетъ, и до невозможности затрепан
ныя житія многочисленныхъ угодниковъ, и, наконецъ, въ заключеніе, десятка три разноцвѣтныхъ билетовъ для проѣзда по конкѣ. Все это тщательно береглось въ продол
женіе многихъ десятковъ лѣтъ на днѣ сундука. „А кто ее знаетъ—глядишь и нужная ,—говаривала Пелагея Про
хоровна, тщательно собирая всякую поступавшую въ домъ бумагу.
— На-кось, вотъ, родимый, погляди, какія пужпо-то... Охъ, вотъ она, темнота-то наша! Какъ въ лѣсу!
— Вотъ эти самыя и нужно представить! — быстро нашелъ „сторожъ требовавшіяся бумаги, еще быстрѣе пряча ихъ въ глубину портфеля.
— Ну, а какъ же, батюшка, бумаги-то... Вотъ ты взялъ ихъ и горя себѣ мало! Ну, а вдругъ они пропадутъ — тогда што?! Вѣдь они, бумаги-то эти самыя, сколько мнѣ стоили! На одни марки, почитай, больше восьми рублей ушло! Всю голову съ ними скружила!..