„Тореадоръ, смѣлѣй на бой!“

1.
Зажглись въ столицѣ фонари, И на Тверскомъ снуетъ Marie,
Кишитъ кокотокъ цѣлый рой...
Тореадоръ, смѣлѣй на бой!
2.
Рѣчь кончилъ грозный прокуроръ:
„Преступникъ сей — прохвостъ и воръ . Рѣчь слышимъ стороны другой... Тореадоръ, смѣлѣй на бой!
3.
Старинный паркъ... ночь... тишина... Красавецъ — онъ, вдова — она... Темно въ аллеѣ вѣковой... Тореадоръ, смѣлѣй па бой!
4.
Таганка спитъ глубокимъ сномъ, Заснулъ купца Ослова домъ.
Не спитъ громила въ кладовой... Тореадоръ, смѣлѣй на бой!
5.
Онъ первый разъ пришелъ на балъ—
Лишь съ стуломъ прежде танцовалъ — Пыхтитъ, потѣетъ нашъ герой... Тореадоръ, смѣлѣй на бой!
Мечтательный рыцарь.
- Ну, принималъ пилюли вашъ братъ?
— Нѣтъ, докторъ. Вы приказали принимать ихъ ему за обѣдомъ, а ему въ эти дни все не приходилось обѣдать.
Противъ моей квартиры, почти изъ окна въ окно, жило одно самоѳ ординарное семейство, состоявшее изъ старухи - матери, бабушки, имѣвшей по крайнему расчету не менѣе 150 лѣтъ и преаппѳтитнѣйшей дочки. Семейство это жило той архаическипатріархальной жизнью, какою вообще живутъ мирные обыватели
глухихъ провинціальныхъ городовъ. Заботясь главнымъ образомъ о спасеніи своихъ многогрѣшныхъ душъ, мои неинтересные vis-à-vis жили вполнѣ затворнической жизнью, выползая изъ своей тѣсной кельи лишь по экстраординарнымъ надобностямъ. Нечего говорить
0 томъ, что „Московскихъ Вѣдомостей мои сосѣди не читали, о существованіи Максима Горькаго „слыхомъ не слыхали , а отъ театра и прочихъ бѣсовскихъ прелестей открещивались и отплевывались какъ отъ дьявольскаго навожденія.
Дочка, которая носила поэтичное имя Пелагеи, относительно театра и всего иного прочаго держалась другихъ взглядовъ. Это, пожалуй, безъ комментаріевъ будетъ понятно. Ее неудержимо тя
нуло на улицу, гдѣ гуляютъ такія расфранченныя барышни и кавалеры, гдѣ кипитъ и блещетъ своими приманками безпокой
ная, пестрая жизнь. Но тяжелый неослабный надзоръ строгихъ богомолокъ связывалъ ее по рукамъ и по ногамъ. Единственнымъ выходомъ изъ этого тяжелаго положенія было замужество. И Поля мечтала о немъ съ жаромъ 18 лѣтней затворницы. Въ каждомъ случайно познакомившемся съ ней молодомъ, холостомъ человѣкѣ она непремѣнно видѣла жениха. „Этотъ... должно-быть,
этотъ, думала она каждый разъ, слушая съ замираніемъ сердца потокъ белиберды, несвязно несущійся изъ устъ какого-нибудь га
лантерейнаго человѣка, обязательно провожавшаго ее изъ церкви, куда Поля украдкой бѣгала смотрѣть вѣнчаніе, до угла ея улицы. Вплоть до дома провожатый не допускался: а вдругъ да „бабенька съ маменькой увидятъ?! Нѣтъ... нѣтъ прощайте! и такъ теперь всю ночь зудѣть будутъ!11
Мое переселеніе на квартиру взбудоражило любопытство чуть ли не всей Гурьевской улицы. Да оно, впрочемъ, понятно: пере
ѣзжалъ не какой-ннбудь тамъ несчастный конторщикъ, а графъ, персона во всякомъ случаѣ высокаго полета, да притомъ еще мо
лодой, холостой и „на личность пріятный11. Хотя графу жить на 15 рублевой квартирѣ какъ-то и не особо къ лицу, ну да мало ли какихъ оказій въ жизни не случается. Это ничего! Вонъ, къ примѣру скажемъ, Мамонтовъ.., на что ужъ!., милліонами воро
чалъ, то-ись прямо въ золотѣ купался, а подошла, значитъ, точка и... яко нагъ, яко благъ, яко нѣтъ ни гвоздя. Такъ-то-сь! Вещь
обнаковенная! Но, однако, несмотря на подобныя примирительныя разсужденія, мои будущіе сосѣди и знакомые все-же смотрѣли на меня довольно косо.
— Ударъ, мои милые! одинъ паспортъ только съ собой и привезъ! Самъ на одномъ извозчикѣ пріѣхалъ, а на другомъ паспортъ привезъ. Должно — мотыга! Такъ какой - нибудь... пьянчужка. Врутъ, что графъ. Все бы графы на фатерахъ стояли!
Поля очевидно не раздѣляла мнѣній большинства. Когда я, разложивъ аккуратнѣйшимъ образомъ на уступленномъ мнѣ квар
тирной хозяйкой столѣ свой паспортъ, отворилъ окно, въ тотъ же самый моментъ отворилась окно и въ противоположномъ флигелѣ, и на улицу, словно что-то высматривая, далеко высунулась полная фигура Поли.
„Ммм... -покрутилъ я задумчиво свои общипанные усы, замѣтивъ невинную демонстрацію,—это недурно!11 Хотя чистоісровнѣйшая плебейка... но формы, формы, чортъ возьми!!
Побродивъ разсѣяннымъ взглядомъ по улицѣ, Поля тотчасъ же захлопнула окно, не удостоивъ меня даже взглядомъ, и къ мо
ему полному огорченію задернула бѣлую занавѣску. Хорошаго, значитъ, по немножку! Я уже былъ готовъ подумать, что моя
сдобная сосѣдка не замѣтила меня, какъ вдругъ мой отуманенный взоръ ясно различилъ надъ занавѣской верхнюю часть женскаго лица, отчетливо выдѣлявшагося на бѣломъ фонѣ стоявшей въ глубинѣ комнаты печки. Не было сомнѣнія, что этотъ высокій—не плебейскій—лобъ и хохолъ рыжихъ волосъ принадлежали Полѣ.
Конечно, мы въ скоромъ времени познакомились.
— И вамъ не скучно?—участливо спрашивалъ я, гуляя какъ-то

На свободу.

(Изъ дневника „порядочнаго человѣка.)