хочет сказать этим термитом Федоров-Давыдов? Как кажется, он имеет в. виду то чисто живописное начало, которое действительно появляется у Перова после Парижа: известную мягкость по сравнению с .прежней жесткостью, некоторую неопределенность контуров, впротивовес преж
ним четким контурам, то «окутывание» предметов воздухом, которое французы называют «envelope», и которое в Париже, в дни Перова, было особенно культивируемо барбязовцами и более других — Коро. Если это так, а Стр. 42-я
дает основание для такого предположения, то мысль верна, неудачен только термин, безнаде
жно запутывающий вопрос. Продолжает, однако, остав аться неясным:, кто же в конце концов бо
лее других повлиял на живопись Пероза в этом именно направлении?
Все говорит за то, что это был как раз тот самый Тассар, культурный живописец и подлинный «аявелопист» — «окутывалыцик воздухом», которого Федоров-Давыдов столь глубоко пре
зирает. Но как живописец Тассар, конечно., неизмеримо выше Перова.
В главе, трактующей о перовских портретах, почти нет анализа этих портретов, если не считать Стороны чисто композиционной, которой уделено значительное .внимание. Но анализа их как образцов высокого искусства, почти не имеющих аналогий во всей истории новой западноевропейской живописи, как шедевров ха
рактеристики и проникновения в сокровенную сущность портретируемого, — такого анализа здесь нет. Зато целые страницы уделены в де
сятый раз повторяемым рассуждениям «а тему об «ограниченности и противоречивости бур
жуазного. реализма» с его. стремлением к «об!- ективн О Сти», о «порочности буржуазного об’ективглзма», о. ело «классовой ограниченности», о «противопоставлении об’ективного наблюдения действительности и оценочного суждения о ней», о «буржуазном позитивизме», составляющем философскую основу натурализма, о «ползучем эмпиризме», о «неизбежном противо
речии личности и коллектива», и о тысяче других замечательных мыслей и сопоставлений, принадлежащих не автору исследования о Перове, а крупнейшим марксистам.
Этот механический набор мудрых мыслей, снова, как и раньше, густой пеленой закрывает
автору глаза на самые произведения Перова, на ег-о изумительные портреты. Он со ве ршето. забыл про. главный из них: портрет Погодина, забыл до того, что даже упоминает только -о. по
годинском кресле, перебирая все второстепенное. Случился такой анекдот потому, что в этом портрете не оказалось, (видимо, материала дл:я того, чтобы вновь и вновь повести речь о противоречиях в перовских жанрах и портретах. «Внутренние противоречия»—это вообще навяз
чивая идея Федорова-Давыдова, и свою задачу
историка искусства он считает невыполненной, если не поймает кого-либо из больших мастеров прошлого на противоречии.
По прочтении книги у читателя поднимается досадное чувство, стоило ли тратить столько труда, времени, знаний, и бесспорного дарова
ния, чтобы достигнуть столь малых результатов? Презираемые Федюровыад - Давыдовым книги
Соб К О все еще — увы! — остаются ’непревзойденными по обилию собранного .в ни:х биографического материала, и е диве таенным ценным
дополнением к ним являются работы О. А. Ляок ошской.
Досаднее всего, что, увлекшись своими построениями, он не сделал даже попытки дать жизненный и творческий образ Перова. Не чувствуется, чтобы его волновало и зажигало искусство этого великого мастера; он к нему холоден, едва ли его любит, может быть даже слег
ка презирает за всякие «внутренние противоречия», грошовый «радикализм» юности и «ренегатство» старости; ом для него — только повод для демонстрирования собственных, искусство
ведческих приемов, которыми он явно сам лю
буется и которые ему дороже «тьмы низких истин». Ему остается только от души пожелать писать попроще («где просто., там ангелов со сто»), сократив до необходимого минимума все те И1акус!слв012:едческ,ие фиоритуры, которые не относятся прямо и непосредственно к предмету, и перенеся центр тяжести от зыбких и сомни
тельных домыслов на исследование самых произве д аний искуюств а.
Игорь Грабарь
СИДОРОВ, А. А., проф. Борис Данилович Королев. Вып. 3-й из серии монографий советских художников, С 36 илл. — М. Изд. «Всекохудожник». 1934. 96 стр. 6 р. 3200 экз.
Среди мастеров советского ваяния трудно было бьг указать фигуру более благодарную для критической монографии чем Б. Д. Королев.
В плане индивидуальной характеристики творчество его привлекает сравнительным обилием первоклассных работ, рисующих художника ши
рокого дарования и .незаурядного пластического мышлений . Развиваясь Со стороны темы и жан
ра многоплан но., творчество это позволяет все же выделить и «ведущую» тему мастера (образ революционера) и его «излюбленный» жанр (мон ум е н т а л bn ы й портрет).
В общем русле реалистического движения нашей скульптуры1 искусство Королева проходит струей весьма яркой эмоциональности. По лирической взволнованности пластического, ощу
щения темы, по .напряжению жизненности обра
за. Королев Стоит особняком среди той плеяды шести-семи имен, которые образуют авангард советской скульптуры сегодняшнего дня.. Все эти особенности теорчеокого облика художника являются богатой предпосылкой для характери
стики индивидуального мастера, для создания живого и. увлекательного монографического очерка.
С другой стороны., творческая практика Королева с особой наглядностью и полнотой воплотила в себе черты, весьма характерные для раз
вития советской скульптуры в целом, для ее стилевых тенденций и всей ее проблематики. Королев является, весьма типичным представите
лем того кадра скульпторов среднего поколения, которые проделали школьную учобу до рево
люции (его. ученический период заканчивается накануне империалистической войны), но творческий рост я .созревание которых целиком про
шли под знаком Октября. В частности фигура Королева очень типична для .передовой шеренги тех, тогда еще молодых, художников октябрьского перелома, которые с первых же дней советской власти- с увлечением стали сотрудни
чать с лей, будучи поражены широтой вновь открывавшихся перспектив и сами поражая сво
ним четким контурам, то «окутывание» предметов воздухом, которое французы называют «envelope», и которое в Париже, в дни Перова, было особенно культивируемо барбязовцами и более других — Коро. Если это так, а Стр. 42-я
дает основание для такого предположения, то мысль верна, неудачен только термин, безнаде
жно запутывающий вопрос. Продолжает, однако, остав аться неясным:, кто же в конце концов бо
лее других повлиял на живопись Пероза в этом именно направлении?
Все говорит за то, что это был как раз тот самый Тассар, культурный живописец и подлинный «аявелопист» — «окутывалыцик воздухом», которого Федоров-Давыдов столь глубоко пре
зирает. Но как живописец Тассар, конечно., неизмеримо выше Перова.
В главе, трактующей о перовских портретах, почти нет анализа этих портретов, если не считать Стороны чисто композиционной, которой уделено значительное .внимание. Но анализа их как образцов высокого искусства, почти не имеющих аналогий во всей истории новой западноевропейской живописи, как шедевров ха
рактеристики и проникновения в сокровенную сущность портретируемого, — такого анализа здесь нет. Зато целые страницы уделены в де
сятый раз повторяемым рассуждениям «а тему об «ограниченности и противоречивости бур
жуазного. реализма» с его. стремлением к «об!- ективн О Сти», о «порочности буржуазного об’ективглзма», о. ело «классовой ограниченности», о «противопоставлении об’ективного наблюдения действительности и оценочного суждения о ней», о «буржуазном позитивизме», составляющем философскую основу натурализма, о «ползучем эмпиризме», о «неизбежном противо
речии личности и коллектива», и о тысяче других замечательных мыслей и сопоставлений, принадлежащих не автору исследования о Перове, а крупнейшим марксистам.
Этот механический набор мудрых мыслей, снова, как и раньше, густой пеленой закрывает
автору глаза на самые произведения Перова, на ег-о изумительные портреты. Он со ве ршето. забыл про. главный из них: портрет Погодина, забыл до того, что даже упоминает только -о. по
годинском кресле, перебирая все второстепенное. Случился такой анекдот потому, что в этом портрете не оказалось, (видимо, материала дл:я того, чтобы вновь и вновь повести речь о противоречиях в перовских жанрах и портретах. «Внутренние противоречия»—это вообще навяз
чивая идея Федорова-Давыдова, и свою задачу
историка искусства он считает невыполненной, если не поймает кого-либо из больших мастеров прошлого на противоречии.
По прочтении книги у читателя поднимается досадное чувство, стоило ли тратить столько труда, времени, знаний, и бесспорного дарова
ния, чтобы достигнуть столь малых результатов? Презираемые Федюровыад - Давыдовым книги
Соб К О все еще — увы! — остаются ’непревзойденными по обилию собранного .в ни:х биографического материала, и е диве таенным ценным
дополнением к ним являются работы О. А. Ляок ошской.
Досаднее всего, что, увлекшись своими построениями, он не сделал даже попытки дать жизненный и творческий образ Перова. Не чувствуется, чтобы его волновало и зажигало искусство этого великого мастера; он к нему холоден, едва ли его любит, может быть даже слег
ка презирает за всякие «внутренние противоречия», грошовый «радикализм» юности и «ренегатство» старости; ом для него — только повод для демонстрирования собственных, искусство
ведческих приемов, которыми он явно сам лю
буется и которые ему дороже «тьмы низких истин». Ему остается только от души пожелать писать попроще («где просто., там ангелов со сто»), сократив до необходимого минимума все те И1акус!слв012:едческ,ие фиоритуры, которые не относятся прямо и непосредственно к предмету, и перенеся центр тяжести от зыбких и сомни
тельных домыслов на исследование самых произве д аний искуюств а.
Игорь Грабарь
СИДОРОВ, А. А., проф. Борис Данилович Королев. Вып. 3-й из серии монографий советских художников, С 36 илл. — М. Изд. «Всекохудожник». 1934. 96 стр. 6 р. 3200 экз.
Среди мастеров советского ваяния трудно было бьг указать фигуру более благодарную для критической монографии чем Б. Д. Королев.
В плане индивидуальной характеристики творчество его привлекает сравнительным обилием первоклассных работ, рисующих художника ши
рокого дарования и .незаурядного пластического мышлений . Развиваясь Со стороны темы и жан
ра многоплан но., творчество это позволяет все же выделить и «ведущую» тему мастера (образ революционера) и его «излюбленный» жанр (мон ум е н т а л bn ы й портрет).
В общем русле реалистического движения нашей скульптуры1 искусство Королева проходит струей весьма яркой эмоциональности. По лирической взволнованности пластического, ощу
щения темы, по .напряжению жизненности обра
за. Королев Стоит особняком среди той плеяды шести-семи имен, которые образуют авангард советской скульптуры сегодняшнего дня.. Все эти особенности теорчеокого облика художника являются богатой предпосылкой для характери
стики индивидуального мастера, для создания живого и. увлекательного монографического очерка.
С другой стороны., творческая практика Королева с особой наглядностью и полнотой воплотила в себе черты, весьма характерные для раз
вития советской скульптуры в целом, для ее стилевых тенденций и всей ее проблематики. Королев является, весьма типичным представите
лем того кадра скульпторов среднего поколения, которые проделали школьную учобу до рево
люции (его. ученический период заканчивается накануне империалистической войны), но творческий рост я .созревание которых целиком про
шли под знаком Октября. В частности фигура Королева очень типична для .передовой шеренги тех, тогда еще молодых, художников октябрьского перелома, которые с первых же дней советской власти- с увлечением стали сотрудни
чать с лей, будучи поражены широтой вновь открывавшихся перспектив и сами поражая сво