человѣка, который, странно раскрывъ ротъ, пѣлъ: „я невѣсту сопровожда-а-аю“. Пропоетъ п махнетъ рукой — разумѣется, обнаженной — изъ-подъ мантіи. И шествіе начинается, но тугъ
валторна въ аккордѣ речитатива дѣлаетъ не то, и дирижеръ, вздрогнувъ, какъ отъ совершившагося несчастья, стучитъ палочкой по пюпитру. Все останавливается, и дирижеръ, поворотившись къ оркестру, набрасывается на валторну, браня его самыми грубыми словами, какъ бранятся извозчики, з;і то, что онъ взялъ не ту ноту. И опять все начинается сначала. Индѣйцы съ аллебардами опять выходятъ, мягко шагая въ своей странной обуви, опять пѣвецъ ноетъ: „я не
вѣсту провожа-а-ато“. Но тутъ пары стали близко. Опять стукъ палочкой, брань, и опять сначала. Опять: „я невѣсту провожа-а-аю“, опять тотъ же жестъ обнаженной руки изъ-подъ мантіи, и пары, опять мягко ступая, съ аллебардами на плечахъ, нѣкоторыя съ серьезными и грустными лицами, нѣкоторыя переговариваясь и улыбаясь, разстанавливаются кругомъ и начинаютъ пѣть. Все, казалось бы, хо
рошо, но опять стучитъ палочка, и дирижеръ страдающимъ и озлобленнымъ голосомъ начинаетъ ругать хористовъ и хористокъ: оказывается, что при пѣніи хористы не поднимаютъ
изрѣдка рукъ въ знакъ одушевленія. „Что, вы умерли, что ли? Коровы! Что, вы мертвые, что не шевелитесь?“ — Опять сна
чала, опять: „невѣсту сопровожда-а-аю“, и опять хористки ноютъ съ грустными лицами и поднимаютъ, то одна, то другая, руки. I Іо двѣ хористки переговариваются — опять уси
ленный стукъ палочки. „Что, вы сюда разговаривать пришли ’ Можете дома сплетничать. Вы тамъ, въ красныхъ штанахъ, стать ближе. Смотрѣть на меня. Сначала“. Опять: „я не
вѣсту сопровожда-а-аю“. I! такъ продолжается часъ, два. три. Вся такая репетиція продолжается шесть часовъ сряду. Стуки палочки, повторенія, размѣщенія, поправки пѣвцовъ, оркестра, шествій, танцевъ и все приправленное злобной
бранью. Слова: „ослы, дураки, идіоты, свиньи“, обращенныя къ музыкантамъ и пѣвцамъ, я слышалъ въ продолженіе одного часа разъ сорокъ. И несчастный, физически и нравственно
валторна въ аккордѣ речитатива дѣлаетъ не то, и дирижеръ, вздрогнувъ, какъ отъ совершившагося несчастья, стучитъ палочкой по пюпитру. Все останавливается, и дирижеръ, поворотившись къ оркестру, набрасывается на валторну, браня его самыми грубыми словами, какъ бранятся извозчики, з;і то, что онъ взялъ не ту ноту. И опять все начинается сначала. Индѣйцы съ аллебардами опять выходятъ, мягко шагая въ своей странной обуви, опять пѣвецъ ноетъ: „я не
вѣсту провожа-а-ато“. Но тутъ пары стали близко. Опять стукъ палочкой, брань, и опять сначала. Опять: „я невѣсту провожа-а-аю“, опять тотъ же жестъ обнаженной руки изъ-подъ мантіи, и пары, опять мягко ступая, съ аллебардами на плечахъ, нѣкоторыя съ серьезными и грустными лицами, нѣкоторыя переговариваясь и улыбаясь, разстанавливаются кругомъ и начинаютъ пѣть. Все, казалось бы, хо
рошо, но опять стучитъ палочка, и дирижеръ страдающимъ и озлобленнымъ голосомъ начинаетъ ругать хористовъ и хористокъ: оказывается, что при пѣніи хористы не поднимаютъ
изрѣдка рукъ въ знакъ одушевленія. „Что, вы умерли, что ли? Коровы! Что, вы мертвые, что не шевелитесь?“ — Опять сна
чала, опять: „невѣсту сопровожда-а-аю“, и опять хористки ноютъ съ грустными лицами и поднимаютъ, то одна, то другая, руки. I Іо двѣ хористки переговариваются — опять уси
ленный стукъ палочки. „Что, вы сюда разговаривать пришли ’ Можете дома сплетничать. Вы тамъ, въ красныхъ штанахъ, стать ближе. Смотрѣть на меня. Сначала“. Опять: „я не
вѣсту сопровожда-а-аю“. I! такъ продолжается часъ, два. три. Вся такая репетиція продолжается шесть часовъ сряду. Стуки палочки, повторенія, размѣщенія, поправки пѣвцовъ, оркестра, шествій, танцевъ и все приправленное злобной
бранью. Слова: „ослы, дураки, идіоты, свиньи“, обращенныя къ музыкантамъ и пѣвцамъ, я слышалъ въ продолженіе одного часа разъ сорокъ. И несчастный, физически и нравственно