II
Въ тотъ же день всѣ на дачахъ только и говорили о попугаѣ. Старая дѣва Фифишкина ни за что ни про что ударила свою болонку Мимчика, и когда бѣдный песикъ съ визгомъ забился подъ стулъ, прошипѣла:
— Тоже нѣжности... Недотрога! Вотъ если бы ты былъ попугаемъ!
— Хорошо бы намъ, Провъ Селиверстовичъ,попугая поймать,— говорила своему мужу, только что вернувшемуся со службы, толстая Анна Ивановна Трамбовкина.— А то гостиная —и безъ попу
гая... Вонъ по рощѣ у насъ попугай летаетъ бѣлый... Ловили бы его, чѣмъ лягушекъ то пугать удочкой.
— У насъ, матушка, и безъ попугая напугаютъ,—попробовалъ сострить Провъ Селиверстычъ.
— Что - съ? — грозно вопросила супруга. — Вы этотъ тонъ оставьте, вамъ дѣло говорятъ. Извольте ловить попугая!
— Но мамочка, какъ же это такъ? Вѣдь я не индѣецъ, — протестовалъ бѣдный мужъ.
— Возьмите Брэма и прочтите, какъ ловятъ попугаевъ... Вы мужчина, вы можете и на дерево влѣзть.
Провъ Селиверстовичъ ничего не отвѣтилъ и сокрушенно посмотрѣлъ на свое брюхо, позволявшее ему только пугать лягушекъ удочкой.
Гимназисты Бутылкины уже сооружали огромную западню, на какой-то дачѣ торопливо чистили большую заржавленную клѣтку, а двое дачниковъ даже отправились въ городъ, чтобы купить сѣть.
Дачный поселокъ ожилъ. Желаніе овладѣть попугаемъ и, такъ сказать, разжиться на чужой счетъ охватило всѣхъ. Страсти вы
лились наружу и даже самые солидные обитатели поселка, скры
вая другъ отъ друга свои намѣренія, задумчиво посматривали на деревья и терли себѣ лобъ двумя пальцами.
Но болѣе всѣхъ волновались Тромбончиковъ и Глаголенскій, соперники передъ прекрасной Офеліей.
— Надо этому ветеринару носъ утерѣть, — говорилъ своему товарищу Преполовенскому, Глаголенскій. — Только какъ, друже, поймать оную птицу?
— Сахаромъ бы приманить, да наметкой и накрыть. Только я бы не сталъ дарить. — Продалъ бы?
— Всеконечно. Четвертную за него дадутъ. Бѣлые тодюпугаи въ цѣнѣ.
— Это, конечно, хорошо,— согласился Глаголенскій.—Да нельзя, братецъ, обѣщалъ. Гимназисты вотъ еще мѣшать будутъ.
— Напустить на нихъ террору: ежели въ рощу съ сѣтями н снастями...
— И ты это устроишь? •— Могу.
— Молодчина. А на счетъ ветеринара я спокоенъ: онъ дрыхнуть любитъ, рано не встанетъ. А мы съ зарей. Но я думаю камнемъ его подбить лучше?
— Можно и камнемъ, согласился ГІреполовенскій.
Въ это самое время Тромбончиковъ ходилъ мрачно по комнатѣ, ерошилъ волосы и бормоталъ:
— Башмаковъ еще не износила...
Его сердце было глубоко уязвлено, что предложеніе его соперника, какого-то семинариста, игравшаго незначительную роль тѣни, было принято. Его поставили па одну доску.
— О женщины, ничтожество вамъ имя!—бормоталъ онъ, яростно дымя папироскою, и въ его душѣ самъ собою складывался ковар
ный планъ. Поймать попугая и подарить его Бутылкиной, чтобы она это знала. Или лучше повѣсить его въ клѣткѣ у себя на болконѣ. Пусть она ходитъ и смотритъ.
— Но, вѣдь, его могутъ поймать гораздо раньше Глаголенскій или гимназисты Бутылкины, пришла въ голову мысль.
— Чертъ, пробормоталъ Тромбончиковъ;—такъ убить его, убить
изъ монтекристо и послать ей. Великолѣпно! Это будетъ месть. Это будетъ чудная месть.
И онъ улыбнулся дьяволской улыбкой.
Въ этотъ день, ложась спать, барышня Булочкина бормотала полусоннымъ голосомъ:
— Миленькій, бѣленькій, попочка... Какъ бы я тебя любила... — Какъ!.. Ты позволила рисовать себя совершенно голой?.,
Ну, такъ что-же?,. Въ комнатѣ было хорошо натоплено,
рыхъ вы ВВвели напраслину, сказала королева, взглянувъ на Гамлета.
Это задѣло того за живое.
— Ну, и ловите себѣ, — огрызнулся онъ.
— Конечно... кого счастье, — меланхолично вздохнула тѣнь.— Если я поймаю, немедленно отнесу нашей несравненной Офеліи. — Кутья! — раздражительно подумалъ Гамлетъ и закурилъ папиросу.
Офелія съ улыбкой смотрѣла на соперниковъ.
Въ тотъ же день всѣ на дачахъ только и говорили о попугаѣ. Старая дѣва Фифишкина ни за что ни про что ударила свою болонку Мимчика, и когда бѣдный песикъ съ визгомъ забился подъ стулъ, прошипѣла:
— Тоже нѣжности... Недотрога! Вотъ если бы ты былъ попугаемъ!
— Хорошо бы намъ, Провъ Селиверстовичъ,попугая поймать,— говорила своему мужу, только что вернувшемуся со службы, толстая Анна Ивановна Трамбовкина.— А то гостиная —и безъ попу
гая... Вонъ по рощѣ у насъ попугай летаетъ бѣлый... Ловили бы его, чѣмъ лягушекъ то пугать удочкой.
— У насъ, матушка, и безъ попугая напугаютъ,—попробовалъ сострить Провъ Селиверстычъ.
— Что - съ? — грозно вопросила супруга. — Вы этотъ тонъ оставьте, вамъ дѣло говорятъ. Извольте ловить попугая!
— Но мамочка, какъ же это такъ? Вѣдь я не индѣецъ, — протестовалъ бѣдный мужъ.
— Возьмите Брэма и прочтите, какъ ловятъ попугаевъ... Вы мужчина, вы можете и на дерево влѣзть.
Провъ Селиверстовичъ ничего не отвѣтилъ и сокрушенно посмотрѣлъ на свое брюхо, позволявшее ему только пугать лягушекъ удочкой.
Гимназисты Бутылкины уже сооружали огромную западню, на какой-то дачѣ торопливо чистили большую заржавленную клѣтку, а двое дачниковъ даже отправились въ городъ, чтобы купить сѣть.
Дачный поселокъ ожилъ. Желаніе овладѣть попугаемъ и, такъ сказать, разжиться на чужой счетъ охватило всѣхъ. Страсти вы
лились наружу и даже самые солидные обитатели поселка, скры
вая другъ отъ друга свои намѣренія, задумчиво посматривали на деревья и терли себѣ лобъ двумя пальцами.
Но болѣе всѣхъ волновались Тромбончиковъ и Глаголенскій, соперники передъ прекрасной Офеліей.
— Надо этому ветеринару носъ утерѣть, — говорилъ своему товарищу Преполовенскому, Глаголенскій. — Только какъ, друже, поймать оную птицу?
— Сахаромъ бы приманить, да наметкой и накрыть. Только я бы не сталъ дарить. — Продалъ бы?
— Всеконечно. Четвертную за него дадутъ. Бѣлые тодюпугаи въ цѣнѣ.
— Это, конечно, хорошо,— согласился Глаголенскій.—Да нельзя, братецъ, обѣщалъ. Гимназисты вотъ еще мѣшать будутъ.
— Напустить на нихъ террору: ежели въ рощу съ сѣтями н снастями...
— И ты это устроишь? •— Могу.
— Молодчина. А на счетъ ветеринара я спокоенъ: онъ дрыхнуть любитъ, рано не встанетъ. А мы съ зарей. Но я думаю камнемъ его подбить лучше?
— Можно и камнемъ, согласился ГІреполовенскій.
Въ это самое время Тромбончиковъ ходилъ мрачно по комнатѣ, ерошилъ волосы и бормоталъ:
— Башмаковъ еще не износила...
Его сердце было глубоко уязвлено, что предложеніе его соперника, какого-то семинариста, игравшаго незначительную роль тѣни, было принято. Его поставили па одну доску.
— О женщины, ничтожество вамъ имя!—бормоталъ онъ, яростно дымя папироскою, и въ его душѣ самъ собою складывался ковар
ный планъ. Поймать попугая и подарить его Бутылкиной, чтобы она это знала. Или лучше повѣсить его въ клѣткѣ у себя на болконѣ. Пусть она ходитъ и смотритъ.
— Но, вѣдь, его могутъ поймать гораздо раньше Глаголенскій или гимназисты Бутылкины, пришла въ голову мысль.
— Чертъ, пробормоталъ Тромбончиковъ;—такъ убить его, убить
изъ монтекристо и послать ей. Великолѣпно! Это будетъ месть. Это будетъ чудная месть.
И онъ улыбнулся дьяволской улыбкой.
Въ этотъ день, ложась спать, барышня Булочкина бормотала полусоннымъ голосомъ:
— Миленькій, бѣленькій, попочка... Какъ бы я тебя любила... — Какъ!.. Ты позволила рисовать себя совершенно голой?.,
Ну, такъ что-же?,. Въ комнатѣ было хорошо натоплено,
рыхъ вы ВВвели напраслину, сказала королева, взглянувъ на Гамлета.
Это задѣло того за живое.
— Ну, и ловите себѣ, — огрызнулся онъ.
— Конечно... кого счастье, — меланхолично вздохнула тѣнь.— Если я поймаю, немедленно отнесу нашей несравненной Офеліи. — Кутья! — раздражительно подумалъ Гамлетъ и закурилъ папиросу.
Офелія съ улыбкой смотрѣла на соперниковъ.