(Изъ быта X — скихъ трущобъ.)
„Мёртвый въ гробѣ мирно спи, Жизнью пользуйся живущій*.
На окраинѣ города X., въ глухомъ переулкѣ, въ подземельѣ полуразвалившейся хибарки опочилъ вѣчнымъ сномъ пропойца, без
родный бродяга и профессоръ по части мелкаго мошенничества Терёха Кривой. Дѣло случилось зимой. Трещали лютые морозы, наворачивая горы снѣга, завывали неистово мятели. Сожители почив
шаго усиленно кутались въ истрепанную рвань, и съ грустью и тайной завистью поглядывали на покойничка, равнодушнаго те
перь и къ холоду и къ зною. Однако, честь - честью покойника нарядили въ заплатанные чистые порты и рубаху, кое - какъ напялили на него спинъжакъ, связали руки и наложили на раскры
тые глаза по мѣдному грошу. Родныхъ у Терехи не было, но зато подъ его покровительствомъ кормились и ютились двѣ его со
жительницы равно и давно любившія покойника, и дѣлившія съ съ нимъ ложе и каждую сотку. Онѣ-то и принялись теперь завы
вать на всѣ лады, вспоминая о добродѣтеляхъ умершаго. Долго бы онѣ плакали, да пришелъ сюда ассистентъ Терехи по пропой
нымъ дѣламъ и другъ его и, ругнувъ бабъ, властно приказалъ приниматься за дѣло.
— Гробъ надоть, къ попу за вѣнчикомъ, а вы шкуры барабанныя, только выть и умѣете,—-резонировалъ онъ. Ну, да ништо, къ попу я и самъ справлюсь, а вы, вдовы невѣнчанныя, оболкайтесь - ка въ травуръ: припру вѣнчикъ, по сбору пойдете по дворамъ на погребеніе, да на гробъ мужу, —добавилъ онъ толково.
Ретивый другъ, не мѣшкая, раздобылъ вѣнчикъ, захватилъ по пути полбутылочки винополіи, угостилъ вдовицъ и, вручивъ имъ вѣское доказательство смерти супруга и кормильца сиротъ, выпроводилъ ихъ для сбора подаяній. Къ вечеру отъ доброхот
ныхъ дателей на гробъ бѣдному человѣку вдовы принесли безъ малаго пятишницу, которая и была благополучно пропита за ночь. На другой день повторилось то же. Покойничка въ ночь перетащили въ.сарай, гдѣ онъ на 25° морозѣ великолѣпно закостянѣлъ, обѣщая пролежать въ нетронутомъ видѣ хоть до весны. На помощь плакальщицамъ подходили гости, и на второй день отъ собранной на гробъ суммы осталось одно пріятное воспоминаніе. Гроба не было.
— На што ему, братцы, покойнику-то, спиньжакъ, —философствовалъ одинъ изъ гостей, когда однажды не хватило закуски, не все равно, скажемъ, што голому, піто въ спиныкакѣ гнить, а
вепипь—деньги... И спиньжакъ гуртомъ стащили съ покойника, а ближайшій магъ и чародѣй лавочникъ благосклонно обратилъ его въ фунтъ колбасы и десятокъ огурцовъ... Цѣлую недѣлю соби
рали неутѣшныя вдовы на гробъ и на похороненіе мужа; цѣлую недѣлю въ хибаркѣ въ глухомъ переулкѣ предмѣстья города X. собирались по ночамъ гости и оттуда вырывались отрывки за
лихватской пѣсни и звуки гармоники. Поминки удались на славу. Только спустя .недѣлю какъ - то довѣдались мѣстные Лекоки о кончинѣ Терехи, и замороженное тѣло обрѣло себѣ, наконецъ, мѣсто вѣчнаго упокоенія.
Ф. П— въ.
Властъ всюду безсердечья злою...
Ты — добръ, но оглянись вокругъ; Тебя, какъ чудища какого,
Бѣгутъ и недругъ твой и другъ. Не споръ! Всесильно безсердечье. Живя съ волками, волкомъ вой,
И скажутъ — сердце человѣчье Ты понялъ умной головой.
Но если, полный всякихъ шикъ,
Не хочешь въ шкурѣ волчьей бытъ,
Кто жъ запретитъ тебѣ, эстетикъ, Овечью шкурку раздобыть?..
Ѳедя Доръ.
Разъ въ запальчивости и раздраженіи я нанесъ обиду дѣйствіемъ полисмену при отправленіи послѣднимъ служебныхъ обязанностей.
По 31-й ст. Уст. о наказ. мнѣ грозилъ трехмѣсячный арестъ. Но я былъ въ видномъ чинѣ, и отправиться въ кутузку мнѣ не хотѣлось, тѣмъ болѣе, что я обладаю хорошимъ состояніемъ...
Итакъ я пошелъ къ адвокату.
Послѣдній обѣщался сдѣлать меня чище снѣга альпійскихъ вершинъ.
И я успокоился...
Наступилъ и день судный. Вмѣстѣ съ адвокатомъ мы явились въ камеру мирового судьи.
Не стану передавать обычныхъ судебныхъ формальностей и допроса свидѣтелей.
Улики противъ меня были на-лицо.
ІІослѣдне слово было дано моему защитнику. И онъ произнесъ его.
Слово это длилось цѣлый часъ съ четвертью! И что же было это только за слово!..
Защитникъ мой сослался прежде всего на то, что я человѣкъ невмѣняемый, что я кретинъ, идіотъ... Положе
ніе это онъ доказывалъ наслѣдственностію, утверждая, что моя мать была потаскушка, а отецъ пилъ запоями. Затѣмъ ніъ много говорилъ о томъ, что самъ я предаюсь распутству, что я съ 15-лѣтняго возраста состоялъ въ альфоносахъ и т. д. и т. д.
— Посмотрите на гнусную физіономію моего кліэнта и вы убѣдитесь, что кліэнтъ мой невмѣняемъ!..
Такъ закончилъ свою блестящую рѣчь мой „плевака“. Тѣмъ не менѣе къ аресту меня все-таки приговорили... А гонораръ адвокату я выдалъ впередъ...
Развѣ я не идіотъ?.. Зачѣмъ было идти противъ явныхъ уликъ?
Конечно!.. Идіотъ, идіотъ!..
Это выяснилось и при судоговореніи...
Да... истина есть результатъ судоговоренія!.. И это великая истина!..
А. Баловъ.
— Ты пишешь такъ же, какъ Рѣпинъ...
— Неужели?
— Да, онъ тоже пишетъ всегда яа
лицевой сторонѣ холста.
„Мёртвый въ гробѣ мирно спи, Жизнью пользуйся живущій*.
На окраинѣ города X., въ глухомъ переулкѣ, въ подземельѣ полуразвалившейся хибарки опочилъ вѣчнымъ сномъ пропойца, без
родный бродяга и профессоръ по части мелкаго мошенничества Терёха Кривой. Дѣло случилось зимой. Трещали лютые морозы, наворачивая горы снѣга, завывали неистово мятели. Сожители почив
шаго усиленно кутались въ истрепанную рвань, и съ грустью и тайной завистью поглядывали на покойничка, равнодушнаго те
перь и къ холоду и къ зною. Однако, честь - честью покойника нарядили въ заплатанные чистые порты и рубаху, кое - какъ напялили на него спинъжакъ, связали руки и наложили на раскры
тые глаза по мѣдному грошу. Родныхъ у Терехи не было, но зато подъ его покровительствомъ кормились и ютились двѣ его со
жительницы равно и давно любившія покойника, и дѣлившія съ съ нимъ ложе и каждую сотку. Онѣ-то и принялись теперь завы
вать на всѣ лады, вспоминая о добродѣтеляхъ умершаго. Долго бы онѣ плакали, да пришелъ сюда ассистентъ Терехи по пропой
нымъ дѣламъ и другъ его и, ругнувъ бабъ, властно приказалъ приниматься за дѣло.
— Гробъ надоть, къ попу за вѣнчикомъ, а вы шкуры барабанныя, только выть и умѣете,—-резонировалъ онъ. Ну, да ништо, къ попу я и самъ справлюсь, а вы, вдовы невѣнчанныя, оболкайтесь - ка въ травуръ: припру вѣнчикъ, по сбору пойдете по дворамъ на погребеніе, да на гробъ мужу, —добавилъ онъ толково.
Ретивый другъ, не мѣшкая, раздобылъ вѣнчикъ, захватилъ по пути полбутылочки винополіи, угостилъ вдовицъ и, вручивъ имъ вѣское доказательство смерти супруга и кормильца сиротъ, выпроводилъ ихъ для сбора подаяній. Къ вечеру отъ доброхот
ныхъ дателей на гробъ бѣдному человѣку вдовы принесли безъ малаго пятишницу, которая и была благополучно пропита за ночь. На другой день повторилось то же. Покойничка въ ночь перетащили въ.сарай, гдѣ онъ на 25° морозѣ великолѣпно закостянѣлъ, обѣщая пролежать въ нетронутомъ видѣ хоть до весны. На помощь плакальщицамъ подходили гости, и на второй день отъ собранной на гробъ суммы осталось одно пріятное воспоминаніе. Гроба не было.
— На што ему, братцы, покойнику-то, спиньжакъ, —философствовалъ одинъ изъ гостей, когда однажды не хватило закуски, не все равно, скажемъ, што голому, піто въ спиныкакѣ гнить, а
вепипь—деньги... И спиньжакъ гуртомъ стащили съ покойника, а ближайшій магъ и чародѣй лавочникъ благосклонно обратилъ его въ фунтъ колбасы и десятокъ огурцовъ... Цѣлую недѣлю соби
рали неутѣшныя вдовы на гробъ и на похороненіе мужа; цѣлую недѣлю въ хибаркѣ въ глухомъ переулкѣ предмѣстья города X. собирались по ночамъ гости и оттуда вырывались отрывки за
лихватской пѣсни и звуки гармоники. Поминки удались на славу. Только спустя .недѣлю какъ - то довѣдались мѣстные Лекоки о кончинѣ Терехи, и замороженное тѣло обрѣло себѣ, наконецъ, мѣсто вѣчнаго упокоенія.
Ф. П— въ.
Властъ всюду безсердечья злою...
Ты — добръ, но оглянись вокругъ; Тебя, какъ чудища какого,
Бѣгутъ и недругъ твой и другъ. Не споръ! Всесильно безсердечье. Живя съ волками, волкомъ вой,
И скажутъ — сердце человѣчье Ты понялъ умной головой.
Но если, полный всякихъ шикъ,
Не хочешь въ шкурѣ волчьей бытъ,
Кто жъ запретитъ тебѣ, эстетикъ, Овечью шкурку раздобыть?..
Ѳедя Доръ.
Что есть истина?
Разъ въ запальчивости и раздраженіи я нанесъ обиду дѣйствіемъ полисмену при отправленіи послѣднимъ служебныхъ обязанностей.
По 31-й ст. Уст. о наказ. мнѣ грозилъ трехмѣсячный арестъ. Но я былъ въ видномъ чинѣ, и отправиться въ кутузку мнѣ не хотѣлось, тѣмъ болѣе, что я обладаю хорошимъ состояніемъ...
Итакъ я пошелъ къ адвокату.
Послѣдній обѣщался сдѣлать меня чище снѣга альпійскихъ вершинъ.
И я успокоился...
Наступилъ и день судный. Вмѣстѣ съ адвокатомъ мы явились въ камеру мирового судьи.
Не стану передавать обычныхъ судебныхъ формальностей и допроса свидѣтелей.
Улики противъ меня были на-лицо.
ІІослѣдне слово было дано моему защитнику. И онъ произнесъ его.
Слово это длилось цѣлый часъ съ четвертью! И что же было это только за слово!..
Защитникъ мой сослался прежде всего на то, что я человѣкъ невмѣняемый, что я кретинъ, идіотъ... Положе
ніе это онъ доказывалъ наслѣдственностію, утверждая, что моя мать была потаскушка, а отецъ пилъ запоями. Затѣмъ ніъ много говорилъ о томъ, что самъ я предаюсь распутству, что я съ 15-лѣтняго возраста состоялъ въ альфоносахъ и т. д. и т. д.
— Посмотрите на гнусную физіономію моего кліэнта и вы убѣдитесь, что кліэнтъ мой невмѣняемъ!..
Такъ закончилъ свою блестящую рѣчь мой „плевака“. Тѣмъ не менѣе къ аресту меня все-таки приговорили... А гонораръ адвокату я выдалъ впередъ...
Развѣ я не идіотъ?.. Зачѣмъ было идти противъ явныхъ уликъ?
Конечно!.. Идіотъ, идіотъ!..
Это выяснилось и при судоговореніи...
Да... истина есть результатъ судоговоренія!.. И это великая истина!..
А. Баловъ.
— Ты пишешь такъ же, какъ Рѣпинъ...
— Неужели?
— Да, онъ тоже пишетъ всегда яа
лицевой сторонѣ холста.