ствуютъ реальности—положимъ, мои знакомыя вдовы принадлежатъ преимущественно, выражаясь языкомъ политической эко
номіи, къ „представительницамъ заработной платы“, проще—къ категоріи домашней прислуги и представительницъ швейной ма
шины-этимъ отчасти объясняется ихъ прозаическая реальность, вѣдь одеколонъ, даже фабрики Ралле—дорогъ.
Но и вдовы изъ представительницъ ничегонедѣланья, шатанья по пассажамъ и портнихамъ, также не оправдали моего идеала. Всѣ онѣ глубоко вѣрили и проводили свою вѣру практически въ пѣсенкѣ Мефистофеля:
„На землѣ весь родъ людской
Чтитъ одинъ кумиръ священный:
Онъ царитъ надъ всей вселенной“... Тотъ кумиръ—телецъ златой.
Мою чистую вѣру во вдовъ окончательно подорвалъ слѣдующій непріятный пассажъ, со мной приключившійся.
Получаю разъ отъ моего пріятеля Ѳеди Пустозвонова слѣдующее письмо:
„Дорогой рыцарь, сообщаю тебѣ пріятную новость: съ тобой хочетъ познакомиться интересная молодая вдова Пышнобюстова— на-дняхъ познакомился съ ней у Пыжиковыхъ; она безъ ума отъ твоихъ стиховъ и убѣждена, что авторъ такихъ чудныхъ виршъ
долженъ быть чуднымъ красавцемъ... Я, разумѣется, оставилъ ее на этотъ счетъ въ пріятномъ ожиданіи, благоразумно скрывъ о твоей бородавкѣ на носу,—вотъ она истинная дружба! Адресъ вдовушки: Тверская, д. N., кв. № 2.
Твой Ѳ. Пустозвоновъ“. P. S. А propos: мужъ ея былъ богатый мучникъ.
Надо замѣтить, что вся исторія происходила весной, когда все живое жаждетъ любви, а мнѣ кромѣ того недавно дала от
ставку одна экономка, вдова № 55, промѣнявъ меня, въ силу са
мыхъ низменныхъ соображеній, на отставного штабсъ-капитана геркулесовскихъ размѣровъ, съ сизымъ носомъ. Понятно поэтому: я находился тогда нѣсколько въ приподнятомъ настроеніи —
этимъ объясняется нѣкоторая торопливость моихъ послѣдующихъ поступковъ.
Получивши письмо отъ Пустозвонова, я моментально написалъ посланіе къ рекомендуемой имъ осиротѣлой вдовѣ мучника.
„Прелестная незнакомка! простите, что пишу, не зная васъ, но я знаю, что вы молодая вдова, и предо мной уже рисуется вашъ загадочный, чарующій образъ, и я уже начинаю говорить сти. хами:
Вы плѣнительны на диво...
Ахъ, идетъ какъ трауръ вамъ, Какъ раскинулся красиво
Крепъ по бархатнымъ плечамъ!..
— Ахъ, какъ я хотѣлъ бы съ вами познакомитьоя! А это такъ легко устроить: пріѣзжайте завтра въ три часа дня въ Лубянскій пассажъ,—первый входъ, если итти вверхъ къ Ильинскимъ воротамъ... Буду васъ ждать, но не дольше чѣмъ до пяти—съ безумной жаждой счастья...
Я, моя дорогая (простите за смѣлость эпитета) не зная васъ, сразу узнаю, среди другихъ опошленныхъ женскихъ лицъ, вашъ чудный, прекрасный образъ—мнѣ сердце подскажетъ.., Жду васъ, Ніобея“.
„Таинственный незнакомецъ“.
дамъ, въ которыхъ я, натасканнымъ по этой части взоромъ, сразу узналь вдовъ. Положеніе мое осложнялось—изъ этихъ семи не
знакомокъ каждая могла быть вдовой Пышнобюстовой. Надо было дѣйствовать. Я началъ съ полной высокой блондинки, которая, мнѣ показалось, стоитъ передъ витриной магазина, болѣе, чѣмъ требуется для опредѣленія достоинства моднаго дамскаго весенняго костюма.
— Мое сердце подсказываетъ, что это, вы, прелестная вдова Пышнобюстова,—началъ я залпомъ. Но блондинка, окинувъ меня уничтожающимъ взглядомъ, довольно громко проговорила:
— Вы читали распоряженіе г. оберъ-полицеймейстера, относисительио уличныхъ нахаловъ...
Покраснѣвъ, какъ матерія бордо, я началъ ретироваться отъ юридической блондинки заднимъ ходомъ, но при этомъ маневри
рованьи наступилъ на чью-то ногу. Владѣтельница этой ноги
громко запретестовала противъ попиранія ея владѣльческихъ правъ и назвала меня невѣжей.
Переконфуженный, я ударился въ противоположный конецъ галлереи. Тамъ на лавкѣ сидѣла пикантная брюнетка въ глубо
комъ траурѣ; она (не лавка, а брюнетка) посмотрѣла на меня съ большимъ любопытствомъ.
Оиа—шептало мнѣ сердце—и я подсѣлъ. „Вы плѣнительны на диво...
Ахъ, идетъ какъ трауръ вамъ“... Обратился я къ ней со стихами.
Эффектъ получился неожиданный—звонкая пощечина огласила стѣны пассажа. Къ довершенію всего экзальтированная, грубая брюнетка визгливымъ голосомъ обратилась къ проходящей компаніи: „Господа, избавьте маня отъ этого нахала“... При этомъ она перстомъ указывала на меня... Я стоялъ съ покраснѣвшей щекой, чувствуя себя въ положеніи сома, вытащеннаго изъ воды... Начала собираться толпа любопытныхъ скотовъ, жадныхъ до зрѣ
лищъ,—всѣ съ восхищеніемъ ожидали конца комедіи, появленія г. городового и процессіи въ участокъ.
Но въ этотъ критическій моментъ ко мпѣ подлетѣла наштукатуренная дама, въ которой не трудно было узнать фею Тверского бульвара.
— Я—Пышнобюстова! -отрекомендовалась она, схвативъ меня подъ руку. Пойдемте въ ресторанъ, угостите коньякомъ: со вчерашняго вечера капли во рту не было...
И она меня увлекла къ великому огорченію зрителей, жаждавшихъ скандала.
— Что это вы,—тараторила она уже въ ресторанѣ,—ерунду всякую мнѣ написали.—Пришли бы прямо ко мнѣ, принесли бы закусокъ и мы мило бы провели время... Мой адресъ вы, навѣрно, въ Нѣмецкомъ клубѣ узнали отъ Пустозвонова,— онъ, подлецъ, такъ мнѣ обѣщанныхъ десяти рублей и но отдалъ... Если вы такой же скряга, какъ онъ, тогда лучше ко мнѣ не приходите...
Я сидѣлъ, какъ ошпаренный, слушая несмолкаемую тр*- скотню „погибшаго, но милаго созданья“.
Затѣмъ, бросивъ десятирублевку лакею, я выбѣжалъ изъ ресторана, оставивъ „интересную вдову богатаго мучника“ въ пріятномъ tête-a-tête съ бутылкой коньяку...
Такъ былъ жестоко, поруганъ мой „вдовій идеалъ“...
На-дняхъ ко мнѣ заходилъ Ѳедя Пустозвоновъ — я велѣлъ горничной не принимать.
Мечтательный рыцарь.
Пославъ съ посыльнымъ письмо, я весь вечеръ былъ въ какомъ-то экстазѣ, предвкушая свиданіе съ очаровательной вдо
вушкой. Ночью мнѣ приснилась вдова Пышнобюстова въ видѣ Клеопатры, египетской царицы, возлюбленной поэта Емельянова- Коханскаго. Всю ночь меня мучилъ кошмаръ: вдова—царица Клео
патра—влюбилась въ меня и хотѣла наставить рога Коханскому, а онъ самъ, въ какой-то ужасной буркѣ, бѣгалъ за мной съ ножомъ...
На слѣдующее утро, въ желанный день свиданія, я, выпивъ чуть не цѣлую склянку natri bromati и приложивши къ спинѣ пузырь со льдомъ, нѣсколько успокоился. Но къ двумъ часамъ ледъ въ пузырѣ растаялъ, и меня опять стало разбирать.
Надо было ѣхать. Намазавъ нещадно усы венгерской помадой, выливши на всѣ части своего тѣла флаконъ „шипръ“, на
нявъ, не торгуясь, лихача, я на крыльяхъ любви полетѣлъ въ Лубянскій пассажъ.
На мое несчастье въ Лубянскомъ пассажѣ, обыкновенно безлюдномъ, въ этотъ день была масса праздношатающихся дамъ. Въ первой галлереѣ пассажа, гдѣ я назначилъ свиданіе, ходило взадъ и впередъ, какъ будто кого ожидая, штукъ семь молодыхъ
номіи, къ „представительницамъ заработной платы“, проще—къ категоріи домашней прислуги и представительницъ швейной ма
шины-этимъ отчасти объясняется ихъ прозаическая реальность, вѣдь одеколонъ, даже фабрики Ралле—дорогъ.
Но и вдовы изъ представительницъ ничегонедѣланья, шатанья по пассажамъ и портнихамъ, также не оправдали моего идеала. Всѣ онѣ глубоко вѣрили и проводили свою вѣру практически въ пѣсенкѣ Мефистофеля:
„На землѣ весь родъ людской
Чтитъ одинъ кумиръ священный:
Онъ царитъ надъ всей вселенной“... Тотъ кумиръ—телецъ златой.
Мою чистую вѣру во вдовъ окончательно подорвалъ слѣдующій непріятный пассажъ, со мной приключившійся.
Получаю разъ отъ моего пріятеля Ѳеди Пустозвонова слѣдующее письмо:
„Дорогой рыцарь, сообщаю тебѣ пріятную новость: съ тобой хочетъ познакомиться интересная молодая вдова Пышнобюстова— на-дняхъ познакомился съ ней у Пыжиковыхъ; она безъ ума отъ твоихъ стиховъ и убѣждена, что авторъ такихъ чудныхъ виршъ
долженъ быть чуднымъ красавцемъ... Я, разумѣется, оставилъ ее на этотъ счетъ въ пріятномъ ожиданіи, благоразумно скрывъ о твоей бородавкѣ на носу,—вотъ она истинная дружба! Адресъ вдовушки: Тверская, д. N., кв. № 2.
Твой Ѳ. Пустозвоновъ“. P. S. А propos: мужъ ея былъ богатый мучникъ.
Надо замѣтить, что вся исторія происходила весной, когда все живое жаждетъ любви, а мнѣ кромѣ того недавно дала от
ставку одна экономка, вдова № 55, промѣнявъ меня, въ силу са
мыхъ низменныхъ соображеній, на отставного штабсъ-капитана геркулесовскихъ размѣровъ, съ сизымъ носомъ. Понятно поэтому: я находился тогда нѣсколько въ приподнятомъ настроеніи —
этимъ объясняется нѣкоторая торопливость моихъ послѣдующихъ поступковъ.
Получивши письмо отъ Пустозвонова, я моментально написалъ посланіе къ рекомендуемой имъ осиротѣлой вдовѣ мучника.
„Прелестная незнакомка! простите, что пишу, не зная васъ, но я знаю, что вы молодая вдова, и предо мной уже рисуется вашъ загадочный, чарующій образъ, и я уже начинаю говорить сти. хами:
Вы плѣнительны на диво...
Ахъ, идетъ какъ трауръ вамъ, Какъ раскинулся красиво
Крепъ по бархатнымъ плечамъ!..
— Ахъ, какъ я хотѣлъ бы съ вами познакомитьоя! А это такъ легко устроить: пріѣзжайте завтра въ три часа дня въ Лубянскій пассажъ,—первый входъ, если итти вверхъ къ Ильинскимъ воротамъ... Буду васъ ждать, но не дольше чѣмъ до пяти—съ безумной жаждой счастья...
Я, моя дорогая (простите за смѣлость эпитета) не зная васъ, сразу узнаю, среди другихъ опошленныхъ женскихъ лицъ, вашъ чудный, прекрасный образъ—мнѣ сердце подскажетъ.., Жду васъ, Ніобея“.
„Таинственный незнакомецъ“.
дамъ, въ которыхъ я, натасканнымъ по этой части взоромъ, сразу узналь вдовъ. Положеніе мое осложнялось—изъ этихъ семи не
знакомокъ каждая могла быть вдовой Пышнобюстовой. Надо было дѣйствовать. Я началъ съ полной высокой блондинки, которая, мнѣ показалось, стоитъ передъ витриной магазина, болѣе, чѣмъ требуется для опредѣленія достоинства моднаго дамскаго весенняго костюма.
— Мое сердце подсказываетъ, что это, вы, прелестная вдова Пышнобюстова,—началъ я залпомъ. Но блондинка, окинувъ меня уничтожающимъ взглядомъ, довольно громко проговорила:
— Вы читали распоряженіе г. оберъ-полицеймейстера, относисительио уличныхъ нахаловъ...
Покраснѣвъ, какъ матерія бордо, я началъ ретироваться отъ юридической блондинки заднимъ ходомъ, но при этомъ маневри
рованьи наступилъ на чью-то ногу. Владѣтельница этой ноги
громко запретестовала противъ попиранія ея владѣльческихъ правъ и назвала меня невѣжей.
Переконфуженный, я ударился въ противоположный конецъ галлереи. Тамъ на лавкѣ сидѣла пикантная брюнетка въ глубо
комъ траурѣ; она (не лавка, а брюнетка) посмотрѣла на меня съ большимъ любопытствомъ.
Оиа—шептало мнѣ сердце—и я подсѣлъ. „Вы плѣнительны на диво...
Ахъ, идетъ какъ трауръ вамъ“... Обратился я къ ней со стихами.
Эффектъ получился неожиданный—звонкая пощечина огласила стѣны пассажа. Къ довершенію всего экзальтированная, грубая брюнетка визгливымъ голосомъ обратилась къ проходящей компаніи: „Господа, избавьте маня отъ этого нахала“... При этомъ она перстомъ указывала на меня... Я стоялъ съ покраснѣвшей щекой, чувствуя себя въ положеніи сома, вытащеннаго изъ воды... Начала собираться толпа любопытныхъ скотовъ, жадныхъ до зрѣ
лищъ,—всѣ съ восхищеніемъ ожидали конца комедіи, появленія г. городового и процессіи въ участокъ.
Но въ этотъ критическій моментъ ко мпѣ подлетѣла наштукатуренная дама, въ которой не трудно было узнать фею Тверского бульвара.
— Я—Пышнобюстова! -отрекомендовалась она, схвативъ меня подъ руку. Пойдемте въ ресторанъ, угостите коньякомъ: со вчерашняго вечера капли во рту не было...
И она меня увлекла къ великому огорченію зрителей, жаждавшихъ скандала.
— Что это вы,—тараторила она уже въ ресторанѣ,—ерунду всякую мнѣ написали.—Пришли бы прямо ко мнѣ, принесли бы закусокъ и мы мило бы провели время... Мой адресъ вы, навѣрно, въ Нѣмецкомъ клубѣ узнали отъ Пустозвонова,— онъ, подлецъ, такъ мнѣ обѣщанныхъ десяти рублей и но отдалъ... Если вы такой же скряга, какъ онъ, тогда лучше ко мнѣ не приходите...
Я сидѣлъ, какъ ошпаренный, слушая несмолкаемую тр*- скотню „погибшаго, но милаго созданья“.
Затѣмъ, бросивъ десятирублевку лакею, я выбѣжалъ изъ ресторана, оставивъ „интересную вдову богатаго мучника“ въ пріятномъ tête-a-tête съ бутылкой коньяку...
Такъ былъ жестоко, поруганъ мой „вдовій идеалъ“...
На-дняхъ ко мнѣ заходилъ Ѳедя Пустозвоновъ — я велѣлъ горничной не принимать.
Мечтательный рыцарь.
Пославъ съ посыльнымъ письмо, я весь вечеръ былъ въ какомъ-то экстазѣ, предвкушая свиданіе съ очаровательной вдо
вушкой. Ночью мнѣ приснилась вдова Пышнобюстова въ видѣ Клеопатры, египетской царицы, возлюбленной поэта Емельянова- Коханскаго. Всю ночь меня мучилъ кошмаръ: вдова—царица Клео
патра—влюбилась въ меня и хотѣла наставить рога Коханскому, а онъ самъ, въ какой-то ужасной буркѣ, бѣгалъ за мной съ ножомъ...
На слѣдующее утро, въ желанный день свиданія, я, выпивъ чуть не цѣлую склянку natri bromati и приложивши къ спинѣ пузырь со льдомъ, нѣсколько успокоился. Но къ двумъ часамъ ледъ въ пузырѣ растаялъ, и меня опять стало разбирать.
Надо было ѣхать. Намазавъ нещадно усы венгерской помадой, выливши на всѣ части своего тѣла флаконъ „шипръ“, на
нявъ, не торгуясь, лихача, я на крыльяхъ любви полетѣлъ въ Лубянскій пассажъ.
На мое несчастье въ Лубянскомъ пассажѣ, обыкновенно безлюдномъ, въ этотъ день была масса праздношатающихся дамъ. Въ первой галлереѣ пассажа, гдѣ я назначилъ свиданіе, ходило взадъ и впередъ, какъ будто кого ожидая, штукъ семь молодыхъ