Евтушевский тяжело вздохнул, повертел яйцо в руке и стал шлифовать его о брюки. Яйцо заблестело иуще прежнего. Лучи лампы отражались на его поверхности лампадным, церковным блеском. Евтушевский не проронил ни слова.
Председатель лже-артели озабоченно бегал вокруг старого дудочника. Он очень волновался, давил ногами клетки и чуть даже не наступил на притихшую курочку.
Евтушевский молчал, тупо глядя на драгоценное яйцо. — Мосье Евтушевский! — закричал Подлинник.— Почему вы молчите? Я же вам раз яснил, что в курице никакого золота не может быть. Слышите, мосье Евтушевский?
Но владелец чудесной курицы продолжал хранить молчание.
— Он ее зарежет!—закричал Подлинник.
— Зарежет и ничего не найдет!—добавила мадам.
— Откуда же берется золото? — раздался надтреснутый, полный низменной страсти, голос Евтушевского.
— Вот дурак!—заорал разозленный лже-председатсль.— Оттуда и берется.
— Нет, вы скажите, откуда оттуда?
Мосье Подлинник с ужасом почувствовал, что ответить на этот вопрос не может. Минуты две он озадаченно сопел, а потом сказал:
— Хорошо. Мне вы не верите. Не надо. Но председателю общества «Геть неграмотность» вы можете поверить? Ученому человеку вы доверяете? Евтушевский не ответил.
Супруги Подлинник ушли, оставив старого дудочника наедине со своими тяжелыми мыслями. Всю ночь маленькое окошечко домика было освещено. Из дома неслось кудахтанье курицы, которой Евтушевский не давал спать. Он поминутно брал ее на руки и окидывал безумным взглядом.
К утру весь Волоколамск уже знал о чудесном яйце. Супруги Подлинник провели остаток вечера в визитах. Всюду, под строжайшим секретом, они сообщали, что курица Евтушевского снесла три фунта золота и что никакого жульниче
ства здесь быть не может, так как на золоте есть клеймо пробирной палатки.
Общее мнение было таково, что Волоколамску предстоит блестящая будущность. Началось паломничество к домику Евтушевского. Но проникнуть в дом никому не удалось—дудочник не отвечал на стук в двери.
Наконец, к дверям домика протиснулись Подлинники, ведя с собой председателя смешанного русско-украинского общества «Геть неграмотность» товарища Балюстрадникова. Это был человек очень худой и такой высокий, что в городе его называли человеко-верстой.
После долгих препирательств Евтушевский открыл дверь, и делегация, провожаемая завистливыми взорами толпы, вошла в достопримечательное отныне жилище Евтушевского.
— Гм, — заметил Балюстрадников и сразу же взялся за яйцо.
Он поднес его к глазам, почти к самому потолку, с видом человека, которому приходится но нескольку раз в день видеть свеже-снесенные, еще теплые золотые яйца.
Не правда-ли, мосье Балюстрадников,—начал Подлинник,—это глупо, то, что хочет сделать мосье Евтушевский? Он хочет зарезать курицу, которая несет золотые яйца.
— Хочу,—прошептал Евтушевский.
За ночь пи понял все. Он уже нс сомневался в том, что курица начинена золотом и пет никакого смысла тратиться на ее прокорм п ждать, когда она соблаговолит разрешиться новым яйцом.
Председатель общества «Геть неграмотность» погрузился в размышления.
— Надо резать! — вымолвил он, наконец.
Евтушевский, словно бы освобожденный от заклятья, стал гоняться за курицей, которая в бегстве скользила, припадала на одну ножку, летала над столами и билась об оконное стекло.
Подлинник был в ужасе.
— Зачем резать?—кричал он, наседая на «Геть неграмотность».
«Геть» иронически улыбнулся. Он сел и покачал ногой, заложенной за ногу.
А как же иначе? Ведь курица питается не золотом. Значит, все золото, которое она может снести, находится в ней. Значит, нужно резать.
— Но позвольте... — вскричал Подлинник. — Не позволю! — ответил Балюстрадников.
— Спросите, кого угодно. И все вам скажут, что нельзя резать курицу, которая несет золотые яйца.
— Пожалуйста. Под окном весь Колоколамск. Я не возражаю против здоровой критики моих предложений. Спросите.
Председатель лже-артели ударил по окрнной раме, как Рауль де-Нанжи в четвертом действии оперы «Гугеноты», и предстал перед толпой.
Граждане! — завопил он. — Что делать с курицей?
И среди кристальной тишины раздался бодрый голосок стоящего впереди всех старичка с седой бородой ниже колен. — А что с ей делать, с курицей-то? — Заре-езать! — закричали все.
— В таком случае я в долю! — воскликнул мосье Подлинник и ринулся за курицей, которая никак не давалась в руки дудочника.
В происшедшем замешательстве курица выскочила в окно и, пролетев над толпой, поскакала по Бездокладной улице. Преследователи, стукаясь головами о раму, выбросились на улицу и начали погоню.
Через минуту соотношение сил определилось так.
По пустой, нудной улице, подымая пыль, катилась курица «Барышня». В десяти метрах от нее на длинных ногах поспешал человек-верста. 3® ним, голова в голову, мчались Евтушевский с Подлинником, а еще позади нестройной ку
чей с криками бежали колоколамцы. Кавалькаду замыкала мадам Подлинник со столовым ножом в руке.
На площади «Барышню», вмешавшуюся в общество простых колоколамскнх кур, схватили, умертвили и выпотрошили. Золота в ней не было ни на грош.
Кто-то высказал предположение, что зарезали не ту курицу. И, действительно, внешним своим видом «Барышня» ничем не отличалась от прочих колоколамскнх кур.
Тогда началось поголовное избиение домашней птицы. Сгоряча резали и потрошили даже гусей и уток. Особенно свирепствовал председатель общества «Геть неграмо ность». В общей свалке и неразберихе он зарезал индюка, принадлежавшего председателю общества «Геть рукопожатие».
Золотого фарша нигде не нашли.
Смеющегося Евтушевского увезли на телеге в психо-больницу.
Когда милиция явилась в дом Евтушевского, чтобы описать оставшееся после него имущество, с подгнившего бре
венчатого потолка тяжело, как гиря, упал и покатился но полу какой то круглый предмет, обернутый в бумажку.
В бумажке оказалось золотое яйцо, точь в точь, как первое. Была и 66 проба. Но кроме этого, на яйце были калиграфически выгравированы слова: «С новым годом ».
На бумажке была надпись:
«Передать С. Т. Ев(ушевскому. Дорогой сын! Эти два яйца—все, что осталось у меня после долгой беспорочной службы в пробирной палатке. Когда-нибудь эти яички тебя порадуют. Твой папа Тигрий Евтушевский».
Ф. Толстоевский