ваться ему охотно, съ усердіемъ и безъ зависти: то какія достоинства, для царствованія мирнаго и непрекословнаго, надлежало имѣть новому Самодоржцу Россіи, возведеняому на тронъ болѣе сонмомъ клевретовъ, нежели отечествомъ едино
душпымъ, въ слѣдствіе измѣнъ, злодѣйствъ, буйности и разврата? Василій, льстивый царедворецъ Іоанновъ, сперва явный непріятель, а послѣ безсовѣстный угодникъ и все еще тайный зложелатель Борисовъ, достигнувъ вѣнца успѣхомъ кова, могъ быть только вторымъ Годуновымъ: лицемѣромъ, а не Героемъ добродѣтели, которая бываетъ главною силою и Властителей и народовъ въ опасностяхъ чрезвычайныхъ. Борисъ, воцаряясь, имѣлъ выгоду: Россія уже давно и счастливо ему повиновалась, еще не зная примѣровъ въ крамольствѣ. Но Василій имѣлъ другую выгоду: не былъ святоубійцею; обагренный единственно кровію ненавистною, и заслуживъ удивленіе Россіянъ дѣломъ блестящимъ, оказавъ въ низложеніи Самозванца и хитрость и неустрашимость, всегда плѣнительную для народа. Чъя судьба въ Исторіи равняется съ судьбою Шуйскаго? Кто съ мѣста казни восходилъ на тронъ, и знаки жестокой пытки
прикрывалъ на себѣ хламидою Царскою? Сіе воспоминаніе не вредило, но способствовало общему благорасположенію къ Василію: онъ страдалъ за отечество и Вѣру! Безъ сомнѣнія, уступая Борису въ воликихъ даровапіяхъ государственныхъ, Шуйскій славился однакожь разумомъ мужа Думнаго и свѣдѣніями книжными, столь удивительнымп для тогдашнихъ суевѣровъ, что его считали волхвомъ (2); съ наружностію невыгодною (будучп роста малаго, толстъ, несановптъ и лицемъ смуглъ; имѣя взоръ суровый, глаза красноватые и подслѣпые, ротъ широкій), даже съ качествами вообіце нелюбезными, съ холоднымъ сеодцемъ и чрезмѣрною скупостью, умѣлъ, какъ Вельможа, снискать любовь гражданъ (3), честною жизнью, ревностнымъ наблюденіемъ старыхъ обычаевъ, доступностыо, ласковымъ обхожденіемъ. Престолъ явилъ для современниковъ
слабость въ Шуйскомъ: зависимость отъ внушеній, склонность и къ легковѣрію, коѳго желаетъ зломысліе, и къ недовѣрчивости, которая охлаждаетъ усордіе. Но престолъ же явилъ для по
душпымъ, въ слѣдствіе измѣнъ, злодѣйствъ, буйности и разврата? Василій, льстивый царедворецъ Іоанновъ, сперва явный непріятель, а послѣ безсовѣстный угодникъ и все еще тайный зложелатель Борисовъ, достигнувъ вѣнца успѣхомъ кова, могъ быть только вторымъ Годуновымъ: лицемѣромъ, а не Героемъ добродѣтели, которая бываетъ главною силою и Властителей и народовъ въ опасностяхъ чрезвычайныхъ. Борисъ, воцаряясь, имѣлъ выгоду: Россія уже давно и счастливо ему повиновалась, еще не зная примѣровъ въ крамольствѣ. Но Василій имѣлъ другую выгоду: не былъ святоубійцею; обагренный единственно кровію ненавистною, и заслуживъ удивленіе Россіянъ дѣломъ блестящимъ, оказавъ въ низложеніи Самозванца и хитрость и неустрашимость, всегда плѣнительную для народа. Чъя судьба въ Исторіи равняется съ судьбою Шуйскаго? Кто съ мѣста казни восходилъ на тронъ, и знаки жестокой пытки
прикрывалъ на себѣ хламидою Царскою? Сіе воспоминаніе не вредило, но способствовало общему благорасположенію къ Василію: онъ страдалъ за отечество и Вѣру! Безъ сомнѣнія, уступая Борису въ воликихъ даровапіяхъ государственныхъ, Шуйскій славился однакожь разумомъ мужа Думнаго и свѣдѣніями книжными, столь удивительнымп для тогдашнихъ суевѣровъ, что его считали волхвомъ (2); съ наружностію невыгодною (будучп роста малаго, толстъ, несановптъ и лицемъ смуглъ; имѣя взоръ суровый, глаза красноватые и подслѣпые, ротъ широкій), даже съ качествами вообіце нелюбезными, съ холоднымъ сеодцемъ и чрезмѣрною скупостью, умѣлъ, какъ Вельможа, снискать любовь гражданъ (3), честною жизнью, ревностнымъ наблюденіемъ старыхъ обычаевъ, доступностыо, ласковымъ обхожденіемъ. Престолъ явилъ для современниковъ
слабость въ Шуйскомъ: зависимость отъ внушеній, склонность и къ легковѣрію, коѳго желаетъ зломысліе, и къ недовѣрчивости, которая охлаждаетъ усордіе. Но престолъ же явилъ для по