ницей Тамерлана въ Самаркандѣ. Интересные архитектурные этюды—картины «Галлерея во дворцѣ Эмира Бухарскаго» и «Регистанъ (площадь) въ Самаркандѣ

даютъ фонъ для соотвѣтствующихъ бытовыхъ картинъ: «Представляютъ трофеи» и «Торжествуютъ».

Зато въ цѣломъ рядѣ картинъ, рисующихъ Средне- Азіатскую войну, архитектуры нѣтъ: здѣсь одна только война со всѣми ея ужасами, болѣе или менѣе одинако

выми для всѣхъ эпохъ и народовъ. Эта идея нашла себѣ яркое выраженіе въ «Апоѳеозѣ войны»—картинѣ исторически вѣрной и взятой изъ эпохи Тамерлана, когда побѣдители воздвигали на ноляхъ битвы мону

менты изъ человѣческихъ череповъ. Между тѣмъ, подъ свѣжимъ впечатлѣніемъ франко-прусской бойни, художникъ пришелъ къ убѣжденію, что граница между настоя

щимъ и прошедшимъ не такъ ужъ велика, что жестокость и безчеловѣчіе, неизбѣжные спутники войны, одинаковы повсюду, и посвятилъ свой трудъ «всѣмъ великимъ завоевателямъ, прошедшимъ, настоящимъ и буду

щимъ». Въ ряду батальныхъ картинъ, снабжавшихся обыкновенно художникомъ краткими пояснительными за

мѣчаніями, докладчикъ отмѣтилъ: «Смертельно раненаго(Ой братцы, убили! Ой смерть моя пришла!), «Парламентеровъ» (Сдавайся!—Убирайся къ чорту!), двѣ картины у крѣпостной стѣны: «Пусть войдутъ!», гдѣ русская колонна приготовилась отразить непріятельское на

паденіе сквозь брешь въ стѣнѣ, и «Вошли!», съ резуль

татами этого неудачнаго для врага нападенія, «окружили, преслѣдуютъ» съ горстью храбрецовъ, окруженныхъ со

всѣхъ сторонъ и отступающихъ съ боемъ, «Забытаго»— безпомощно раскинувшійся среди пустыни трупъ сол

дата, который собираются клевать коршуны. Послѣднія три картины возбудили много неблагопріятныхъ для художника толковъ, даже среди добрыхъ друзей, обвиняв

шихъ В. В. въ тенденціозности и сочинительствѣ, граничившими съ клеветой на русскую армію. Раздражен

ный нападками, онъ снялъ эти картины съ выставки и уничтожилъ.

Рядъ связанныхъ съ такими неосновательными обвиненіями непріятностей заставилъ Верещагина охладѣть къ Петербургу, откуда онъ ѣдетъ прямо въ Индію. Путе

шествіе это было чрезвычайно тяжко: кромѣ трудности пути, художникъ страдалъ и отъ климата, и отъ условій жизни. Но желѣзная воля этого человѣка поборола всѣ препятствія; работалъ онъ здѣсь интенсивно и собралъ немало чисто архитектурнаго матеріала, привезеннаго,

по обычаю, для обработки въ Парижъ, въ окрестностяхъ котораго, именно въ Maisons Laffitte, къ этому времени В. В. обзавелся землей и построилъ домикъ съ двумя огромными мастерскими. Одна изъ нихъ въ 11 саж. длиной, со свѣтомъ сбоку, льющимся сквозь сплошную стеклянную стѣну, назначалась для работы зимою; дру

гая, также огромная, круглой формы и открытая, съ не

большимъ, прикрытымъ лишь сверху отъ дождя и солнца, сегментомъ, вся поворачивалась по рельсамъ на централь

ной оси, что обезпечивало требуемое для данной картины

освѣщеніе, независимо отъ различныхъ часовъ дня и временъ года. Къ веснѣ 1877 г. въ этихъ мастерскихъ стояло уже нѣсколько колоссальныхъ картинъ на сюжеты индійской поэмы, идея которой—торжество тамъ, гдѣ не

давно было униженіе, показывающее, чего можетъ достичь горсть культурныхъ людей съ огромной дикой страной.

Поэмѣ не суждено было осуществиться цѣликомъ; наиболѣе характерны картины: «Вершины Гималаи» и

«Будущій императоръ Индіи»—процессія въ честь принца Уэльскаго.

Самъ В. В. былъ склоненъ видѣть въ индійской архитектурѣ прародительницу русской, поэтому особый интересъ для насъ представляютъ, если можно такъ выра

зиться, его архитектурныя картины Индіи. Картина «У окна гробницы святого»—воздвигнутаго великимъ моголомъ Акбаромъ памятника надъ останками своего друга Селима Шисли,—изображаетъ бесѣду съ потом

ками этого благочестиваго человѣка. Весь памятникъ сдѣланъ изъ чистаго бѣлаго мрамора. Построенныя 6 вѣковъ тому назадъ изъ краснаго песчаника «Ворота Аллаудинъ въ старомъ Дели» удивительно хорошо сохра

нились. «Домъ Бербуль въ Футепоръ Сикри» представвляетъ образецъ индо-мавританской архитектурѣ.

Зданія такъ массивны, дедали такъ изящно и тонко выполнены, что сооруженіе представляется выточеннымъ изъ слоновой кости. «Главная мечеть въ Футепоръ Сикри» стоитъ на западной сторонѣ громаднаго двора и окружена прелестными галлереями съ нѣсколькими другими мечетями и огромными воротами. «Мечеть-жемчу

жина въ Агрѣ», отстроенная въ 1654 г., вся изъ бѣлаго мрамора, въ мавританскомъ стилѣ, почти совершенно лишена украшеній: ихъ замѣняетъ красота линій и матеріала. «Таджъ вечеромъ» изображаетъ великолѣп

ный, не имѣющій себѣ равнаго и въ Европѣ, памятникъ, воздвигнутый Шахомъ Джетакомъ на могилѣ жены. Пос

троенный изъ бѣлаго мрамора, монументъ этотъ покрытъ сверху до низу орнаментами изъ лазореваго камня,

малахита, сердалика и другихъ драгоцѣнныхъ камней. Входная дверь сдѣлана изъ массивнаго серебра, а на самой могилѣ вставленъ громадный брилліантъ.

Но какъ ни интересны индійскіе сюжеты, они не были такъ близки художнику, какъ сюжеты войны 1877—78 гг. въ Болгаріи. Здѣсь В. В. состоялъ все время въ отрядѣ Скобелева, изображеннаго имъ въ кар

тинѣ «Шипка Шепово». Къ этой эпохѣ относятся картины «Шпіонъ» (пойманный и уличенный), извѣст

ный триптихъ «На Шипкѣ все спокойно», «Два ястреба

(пойманные башибузукъ и албанецъ), «Побѣдители»— турки, обирающіе трупы русскихъ солдатъ—и «Побѣж

денные»— безконечное поле, усѣянное тѣлами, надъ которыми священникъ служитъ панихиду.

Послѣ Русско-Турецкой войны Верещагинъ въ 1883- 1884 гг. былъ въ Палестинѣ и собралъ матеріалы для серіи картинъ изъ жизни Христа, вызвавшихъ много толковъ въ Вѣнѣ, Берлинѣ, Лондонѣ и Нью-Іоркѣ, но не выставленныхъ въ Россіи.

По возвращеніи на родину В. В. поселился въ Москвѣ, гдѣ выстроилъ себѣ домъ и мастерскую, и приступилъ къ. новымъ трудамъ: «Двѣнадцатый годъ», послѣднимъ, которыя художникъ показалъ публикѣ. Сюда от

носятся четыре картины: «Наполеонъ на Воробьевыхъ горахъ», «Вступленіе въ Москву», «Пожаръ Москвы» и «Наполеонъ съ арміей по дорогѣ изъ Москвы».

Но и въ Москвѣ, въ собственномъ домѣ, среди семьи подвижный и дѣятельный характеръ не даетъ покоя В. В.: онъ ѣдетъ въ Японію. Не успѣлъ онъ вернуться

домой, начинается война, и онъ стремится на Дальный Востокъ, откуда ему не суждено было вернуться.