ДА Д ЮШK A.

I.

У двери большаго амбара въ одномъ изъ оптовыхъ московскихъ рядовъ, сидитъ толстый, солидный купецъ,
одѣтый «по нѣмецки» и въ цилиндрѣ, но съ волосами на головѣ остриженными въ скобку и съ большой, окладистой, сивой бородою. Это московскій купецъ и фабрикантъ Семенъ Кириловичъ Закоблучинъ. Передъ амба
ромъ, на сложенныхъ кипахъ товара, происходитъ игра въ шашки,—двое рядскихъ играютъ,—кругомъ человѣкъ пять, шесть зрителей. Изъ зрителей одинъ ѣстъ съ чай
наго блюдечка руками бѣлужину съ хрѣномъ и краснымъ уксусомъ, другой грызетъ орѣхи.
— Эхъ, Викулъ Митричъ, въ любки бы тебѣ ста новиться-то!... замѣчаетъ одинъ изъ наблюдателей.
— А ты тово, знаешь—третьяго подъ столъ, обращается къ совѣтчику партнеръ Викулы Дмитріевича,— вотъ такъ,—прибавляетъ онъ, ставя шашку.
— Вы такъ... постукивая пальцами по борту шашечницы, ворчитъ Викулъ Дмитріевичъ,—вы такъ... ладно, коли такъ... Коли такъ, вы, судырь мой... такъ ладно...
— Да ходи! будетъ раздумывать-то. — Постой, дай, братецъ, подумать.

— Што, ай запнулся? вмѣшался сидѣвшій у амбара Семенъ Кириловичъ Закоблучинъ и хотѣлъ уже подойти къ игрокамъ.

— Кха-а! крякнулъ кто-то сиплымъ басомъ.
Закоблучицъ, бѣгло взглянувъ по сторонамъ, ушелъ въ амбаръ. Изъ-за кипъ показалась громадная, широкорожая, не бритая фигура, въ истертомъ сѣромъ драповомъ халатѣ, подпоясанномъ веревкою, въ стоптан
ныхъ опоркахъ на ногахъ и въ рваной соломенной шляпѣ на головѣ.
— Кха! крякнулъ онъ вновь и остановился противъ амбара Закоблучина.
Противъ обыкновенія, никто изъ стоявшихъ у шашечницы рядскихъ ни съ однимъ словомъ не обратился къ этому пропойцѣ, напротивъ всѣ казались нѣсколько смущенными и стоявшіе ближе къ амбару Закоблучина отошли подалѣе.
— Кха-а! еще разъ крякнулъ бродяга.
— Што ты тутъ... прошипѣлъ Семенъ Кириловичъ, стоя за дверью амбара.

— Къ тебѣ... пробасила фигура.

— Ступай па улицу, я сейчасъ выйду, да дальше отойди, — также какъ и прежде* прошипѣлъ Закоблучинъ.
— Гмъ-мъ, промычалъ пропойца и развалистой походкой двинулся по направленію къ выходу изъ ряда.
Минутъ черезъ пять ушелъ изъ амбара и Семенъ Кириловичъ. Выйдя на улицу и пройдя немного, онъ издали замѣтилъ стоявшую па тротуарѣ фигуру пропойцы. Закоблучинъ махнулъ ему рукой: ступай молъ дальше.
Фигура тою же развалистою походкой поплелась далѣе и скоро повернула въ одинъ изъ переулковъ. Скоро въ тотъ же переулокъ вошелъ и Закоблучинъ.
Подлецъ этакой! зыкнулъ Закоблучинъ на пропойцу. — Подлецъ, мрачно протяпулъ тотъ, —будешь подлецомъ... тебѣ хорошо...
— А тебѣ? Ай дорога загорожена? Негодяй! Чаво ты здѣсь болтаешься?! — Къ тебѣ...
— Ко мнѣ. Надоѣлъ ты мнѣ, тварь негодная. Платье то далъ, гдѣ оно?
— Пропилъ, откровенно сознался пропойца.
— Пропилъ, передразнилъ Закоблучинъ, —еще одѣлъ каналью, который разъ ужъ это? Долго ли ты будешь мучить-то меня? Што тебѣ еще нужно?

— Слышь, братъ, ты мнѣ помоги.

— Въ чемъ это? Въ чемъ тебѣ помогать-то? Ужъ помогалъ, помогалъ, надоскучило индо. ГІа худую яму видно не наготовишься хламу.
— Что жъ дѣлать-то теперь?
— Да пропади ты пропадомъ! Мнѣ то што до тебя за дѣло, што ты мнѣ братъ-то? Што-жъ ты думаешь, я съ тобой все и буду возжаться? — Гмъ, гмъ...
— Ну што еще за дѣла? Говори скорѣй, мнѣ недосугъ.

— Жить такъ нельзя.

— Какъ это нельзя? Да говори толкрмъ, чертовъ чертъ!
— Иачпортъ требуютъ, да спрашиваютъ, чѣмъ занимаюсь, а ежели ни пачпорта, ни занятій, то изъ Москвы выгонятъ.
— Давно-бъ тебя нора поганой метлой отсюда. — А ты суди по человѣчеству...
— Какъ я еще судить-то буду? Ты только водку лопаешь, да срамничаешь, на кой же ты лядъ здѣсь? Здѣсь такого-то навозу и безъ тебя много.
— Я, братъ, остепениться хочу... — Видали мы твое стененство-то! — Пѣтъ, ей-ей, право хочу.
— Иу ладно, приходи домой ко миѣ, тамъ и потолкуемъ.
— Да ворота заперты у тебя, а дворникъ на дворъ
не пускаетъ.