И то, что вынесла на свѣтъ его душа, — Свои стихи на ней увидѣлъ въ эту пору.
Да, въ наше время есть такія сочиненья, Которыя, друзья, безъ всякаго сомнѣнья,
Откажется постичь не только что разсудокъ, Но даже не варитъ и заячій желудокъ.
-
(съ натуры).
Петръ Ивановичъ Дуроплясовъ, бывшій приказчикъ по чайной торговлѣ; пріѣхалъ изъ Мценска—мѣста своей родины— въ Москву, гдѣ онъ служилъ ранѣе, для пріисканія мѣста. Все его имущество заключалось въ томъ, что было на немъ надѣто: поношенный сюртукъ, потертыя брюки, старые сапоги и такая же рубашка-фантазія. Единственная новая вещь, кра
совавшаяся на немъ, былъ картузъ, подаренный ему уже въ Москвѣ знакомымъ приказчикомъ изъ магазина Сенковскаго.
Пріѣхавъ налегкѣ, безъ денегъ, безъ надеждъ на будущее, Петръ Ивановичъ ни мало не горевалъ, хотя надъ нимъ и трунили его пріятели. Въ особенности подсмѣивался другъ его,
Костя Пановъ, бывшій конторщикъ, тоже находившійся «не у дѣлъ».
— 1 ы, Петя, ужъ не убѣжалъ ли изъ острога?—освѣдомлялся онъ.
— Го-есть, какъ это изъ острога?—обижался Дуроплясовъ. — Да ужъ очень одѣгъ-то ты того... Или, можетъ, отъ долговъ изъ Мценска удралъ?—продолжалъ трунить Костя. Петръ Ивановичъ только отмалчивался.
Между тѣмъ жизнь его шла, нельзя сказать, чтобъ ужъ очень плохо. Каждое утро аккуратно онъ уходилъ въ «го
родъ», ища мѣста, и возвращался вечеромъ въ сообществѣ изрядной «мухи».
— Петя, какъ дѣла?—спросилъ его однажды Костя Пановъ. — Чудесно. Скоро поступаю въ магазинъ Попова на развѣску!
— Половики что ли развѣшивать будешь?
— Не половики, баранья твоя голова, а чай... Понимаешь? — Въ чемъ же ты поступишь? На дворѣ осень, а у тебя и лѣтняго пальтишка нѣтъ,—говорилъ Костя.
— Брату напишу—вышлетъ...
— Ну, запузыривай Матрешка, завтра по міру пойдемъ,— смѣялся Пановъ.
На другой день послѣ этого разговора Дуроплясовъ написалъ въ Мценскъ слѣдующее письмо:
«Любезный братецъ Иванъ Ивановичъ! Знамши, какъ я теперича безъ дѣдовъ и мерзну-отъ холода и голода, то увѣ
домляю тебя, что я поступаю къ Попову въ развѣску на 20 р. и прошу, милый братецъ, прислать мнѣ теплое пальто, которое въ тебѣ не нуждается».
Пославъ это письмо, Петръ Ивановичъ сталъ терпѣливо Ждать результата, который и не замедлилъ явиться черезъ четыре дня въ видѣ очень порядочнаго теплаго пальто, присланнаго его братомъ изъ Мценска.
Дуроплясовъ торжествовалъ.
— А что, бумажекъ пять подыметъ?—спрашивалъ онъ Костю, вертясь передъ зеркаломъ и осматривая со всѣхъ сторонъ отлично сидѣвшее на немъ пальто.
— Давай я сбѣгаю въ ссудную кассу Щербакова, — живо
утилизирую. ПоСхМОТриМЪ, сколько подыметъ? — говорилъ Пановъ.
— Нѣтъ, ужъ это, братъ, танцуй назадъ. Лучше давай—не надо... Завтра .безпремѣнно къ Попову, — отвѣчалъ Петръ Ивановичъ.
— Эго бѣлье-то... тьфу, чай-то развѣшивать? — Да, чай развѣшивать. Чего ты смѣешься?
— Ничего не смѣюсь. Кь Попову, такъ къ Попову. Дай Богъ нашему теляти да волка съѣсть... Значитъ, теперь, Петя, давай спрыснемъ твое пальто и новое мѣсто. Угощаешь? — спросилъ Костя.
— Это можно. Блондинку (полбутылку) могу купить. Пойдемъ на уголокъ, въ винную: тамъ и запузыримъ, — соглашался Дуроплясовъ.
Пріятели отправились къ знакомому «виночерпію», спросили № 26 и тутъ же роспили въ два пріема, по чайному стакану.
— Еще бы раздавить блондиночку,—предложилъ Костя.— Петя, есть деньги?
— 20 монетъ болтается.
— Ну, такъ давай царапнемъ.
— Эва! До завтра ты успѣешь три раза напиться и три раза выспаться,—урезонивалъ Костя.
— И то правда. Эй, ІІоликарпычъ, давай еще полд и новинки] Выпивъ еще чайный стаканъ водки, Петръ Ивановичъ замѣтно повеселѣлъ.
— Оно, положимъ, выпить бы и еще не мѣшало, да капиталовъ больше нѣтъ. Какъ ты думаешь, Костя?
— Что?
— Отчего не выпить. А деньги гдѣ? Спятъ.
— А это что?—указалъ Дуроплясовъ на свое пальто. — Да вѣдь тебѣ завтра къ Попову,— сказалъ Пановъ. — Къ чорту Попова!
И пить будемъ И гулять будемъ,
А въ часть попадемъ— Ночевать будемъ...
запѣлъ Петръ Ивановичъ, притопывая ногой.—Сейчасъ залобаню наілухо пальто и шабашъ. Все равно умирать-то...
Черезъ часъ Дуроплясовъ уже безъ пальто, въ одномъ сюртукѣ сидѣлъ въ сообществѣ своихъ пріятелей въ одномъ изъ трактировъ. Глаза его были мутны, какъ у мороженаго судака, языкъ заплетался.
— Шесть рублей дали... вотъ оно что. А то пять. Нѣтъ, брать, шалишь! Петръ Ивановъ знаетъ свое дѣло туго... Эй, половой! Заведи-ка «Перстенекъ»!
И не дожидаясь машины, Дуроплясовъ запѣлъ, поминутно икая:
На Тверскомъ бульварѣ .Приказчаки гуляли:
Отлично всѣ одѣты,
Въ карманахъ—ни монеты...
Машина заиграла. Петръ Ивановичъ, не слушая ее, тянулъ ни къ селу, ни къ городу:
Чѣмъ тебя я огорчила?
Ты отдай мой четвертакъ...
— Петя! Да ты выпей: будетъ орать-то, — сказалъ кто-то изъ компаніи.
— Нна-ли-вай... нна-до, какъ слѣдуетъ пальто спрыснуть... И спѣть можно...
Поздно вечеромъ Петръ Ивановичъ торжественно ѣхалъ на
Да, въ наше время есть такія сочиненья, Которыя, друзья, безъ всякаго сомнѣнья,
Откажется постичь не только что разсудокъ, Но даже не варитъ и заячій желудокъ.
Маркизъ Перецъ.
-
Спрыски.
(съ натуры).
Петръ Ивановичъ Дуроплясовъ, бывшій приказчикъ по чайной торговлѣ; пріѣхалъ изъ Мценска—мѣста своей родины— въ Москву, гдѣ онъ служилъ ранѣе, для пріисканія мѣста. Все его имущество заключалось въ томъ, что было на немъ надѣто: поношенный сюртукъ, потертыя брюки, старые сапоги и такая же рубашка-фантазія. Единственная новая вещь, кра
совавшаяся на немъ, былъ картузъ, подаренный ему уже въ Москвѣ знакомымъ приказчикомъ изъ магазина Сенковскаго.
Пріѣхавъ налегкѣ, безъ денегъ, безъ надеждъ на будущее, Петръ Ивановичъ ни мало не горевалъ, хотя надъ нимъ и трунили его пріятели. Въ особенности подсмѣивался другъ его,
Костя Пановъ, бывшій конторщикъ, тоже находившійся «не у дѣлъ».
— 1 ы, Петя, ужъ не убѣжалъ ли изъ острога?—освѣдомлялся онъ.
— Го-есть, какъ это изъ острога?—обижался Дуроплясовъ. — Да ужъ очень одѣгъ-то ты того... Или, можетъ, отъ долговъ изъ Мценска удралъ?—продолжалъ трунить Костя. Петръ Ивановичъ только отмалчивался.
Между тѣмъ жизнь его шла, нельзя сказать, чтобъ ужъ очень плохо. Каждое утро аккуратно онъ уходилъ въ «го
родъ», ища мѣста, и возвращался вечеромъ въ сообществѣ изрядной «мухи».
— Петя, какъ дѣла?—спросилъ его однажды Костя Пановъ. — Чудесно. Скоро поступаю въ магазинъ Попова на развѣску!
— Половики что ли развѣшивать будешь?
— Не половики, баранья твоя голова, а чай... Понимаешь? — Въ чемъ же ты поступишь? На дворѣ осень, а у тебя и лѣтняго пальтишка нѣтъ,—говорилъ Костя.
— Брату напишу—вышлетъ...
— Ну, запузыривай Матрешка, завтра по міру пойдемъ,— смѣялся Пановъ.
На другой день послѣ этого разговора Дуроплясовъ написалъ въ Мценскъ слѣдующее письмо:
«Любезный братецъ Иванъ Ивановичъ! Знамши, какъ я теперича безъ дѣдовъ и мерзну-отъ холода и голода, то увѣ
домляю тебя, что я поступаю къ Попову въ развѣску на 20 р. и прошу, милый братецъ, прислать мнѣ теплое пальто, которое въ тебѣ не нуждается».
Пославъ это письмо, Петръ Ивановичъ сталъ терпѣливо Ждать результата, который и не замедлилъ явиться черезъ четыре дня въ видѣ очень порядочнаго теплаго пальто, присланнаго его братомъ изъ Мценска.
Дуроплясовъ торжествовалъ.
— А что, бумажекъ пять подыметъ?—спрашивалъ онъ Костю, вертясь передъ зеркаломъ и осматривая со всѣхъ сторонъ отлично сидѣвшее на немъ пальто.
— Давай я сбѣгаю въ ссудную кассу Щербакова, — живо
утилизирую. ПоСхМОТриМЪ, сколько подыметъ? — говорилъ Пановъ.
— Нѣтъ, ужъ это, братъ, танцуй назадъ. Лучше давай—не надо... Завтра .безпремѣнно къ Попову, — отвѣчалъ Петръ Ивановичъ.
— Эго бѣлье-то... тьфу, чай-то развѣшивать? — Да, чай развѣшивать. Чего ты смѣешься?
— Ничего не смѣюсь. Кь Попову, такъ къ Попову. Дай Богъ нашему теляти да волка съѣсть... Значитъ, теперь, Петя, давай спрыснемъ твое пальто и новое мѣсто. Угощаешь? — спросилъ Костя.
— Это можно. Блондинку (полбутылку) могу купить. Пойдемъ на уголокъ, въ винную: тамъ и запузыримъ, — соглашался Дуроплясовъ.
Пріятели отправились къ знакомому «виночерпію», спросили № 26 и тутъ же роспили въ два пріема, по чайному стакану.
— Еще бы раздавить блондиночку,—предложилъ Костя.— Петя, есть деньги?
— 20 монетъ болтается.
— Ну, такъ давай царапнемъ.
— А какъ же я завтра къ ГІопову-то?
— Эва! До завтра ты успѣешь три раза напиться и три раза выспаться,—урезонивалъ Костя.
— И то правда. Эй, ІІоликарпычъ, давай еще полд и новинки] Выпивъ еще чайный стаканъ водки, Петръ Ивановичъ замѣтно повеселѣлъ.
— Оно, положимъ, выпить бы и еще не мѣшало, да капиталовъ больше нѣтъ. Какъ ты думаешь, Костя?
— Что?
— Да вотъ насчетъ выпивки...
— Отчего не выпить. А деньги гдѣ? Спятъ.
— А это что?—указалъ Дуроплясовъ на свое пальто. — Да вѣдь тебѣ завтра къ Попову,— сказалъ Пановъ. — Къ чорту Попова!
И пить будемъ И гулять будемъ,
А въ часть попадемъ— Ночевать будемъ...
запѣлъ Петръ Ивановичъ, притопывая ногой.—Сейчасъ залобаню наілухо пальто и шабашъ. Все равно умирать-то...
Черезъ часъ Дуроплясовъ уже безъ пальто, въ одномъ сюртукѣ сидѣлъ въ сообществѣ своихъ пріятелей въ одномъ изъ трактировъ. Глаза его были мутны, какъ у мороженаго судака, языкъ заплетался.
— Шесть рублей дали... вотъ оно что. А то пять. Нѣтъ, брать, шалишь! Петръ Ивановъ знаетъ свое дѣло туго... Эй, половой! Заведи-ка «Перстенекъ»!
И не дожидаясь машины, Дуроплясовъ запѣлъ, поминутно икая:
На Тверскомъ бульварѣ .Приказчаки гуляли:
Отлично всѣ одѣты,
Въ карманахъ—ни монеты...
Машина заиграла. Петръ Ивановичъ, не слушая ее, тянулъ ни къ селу, ни къ городу:
Чѣмъ тебя я огорчила?
Ты отдай мой четвертакъ...
— Петя! Да ты выпей: будетъ орать-то, — сказалъ кто-то изъ компаніи.
— Нна-ли-вай... нна-до, какъ слѣдуетъ пальто спрыснуть... И спѣть можно...
Поздно вечеромъ Петръ Ивановичъ торжественно ѣхалъ на