— Молчи, не твоего ума дѣло!.. Я чай во всей деревнѣ одинъ Гаврилка грамоту не забылъ, а то всѣ разучились, только одни кабаки читать могутъ!.. Зови Гаврилку-то!..
Старуха, вдругъ почему-то прослезившись, не спѣша вышла изъ избы...
III.
Черезъ четверть часа за большимъ деревяннымъ столомъ сидѣлъ плотный парень лѣтъ девятнадцати; въ рукахъ у него торчало письмо Ивана Михайловича, порядкомъ помятое и замусленное. Гаврилка откашлянулся, энергично почесалъ въ затылкѣ и конфузливо спросилъ: — Начинать что ли? — Валяй!
Сидѣвшіе кругомъ (народу собралось человѣкъ съ десять) насторожили свои уши.
— Дорожайшіе папенька и маменька... — началъ нараспѣвъ Гаврилка,—въ первыхъ строкахъ... нѣтъ не то ровно!., поль... зуюсь... он... ан... кондракомъ... по службѣ...
— Ага!., сказалъ Михайла себѣ подъ носъ.
— Службѣ... пишу вамъ маленькое... не разберешь тутъто!—добавилъ Гаврилка, щуря глаза.
— Разбирай!—крикнулъ кто-то сбоку. — Маленькую... бѣду!..
— О, Господи!—вздохнула мать Ивана. — Гм!..—крякнулъ Михайла. Гаврила продолжалъ:
— Служба моя... э-э-э... про... про... нѣтъ!—отчаянно произнесъ Таврило,—тутъ это слово совсѣмъ не по нашему! — Пропусти!—наставительно замѣтилъ Михайла.
— И я уже теперь на манеръ помощника ар... ар...
— Что такое?!—спросили въ одинъ голосъ старикъ и старуха. —• Такъ написано!—робко отвѣтилъ весь потный и красный Гаврилка.
Воцарилось тяжелое молчаніе...
Дрожащимъ голосомъ Гаврила читалъ далѣе: — И печати у меня на храненіи!..
— Довольно!—рѣзко крикнулъ старикъ... Теперь я уразумѣлъ!.. Надо будетъ самому ѣхать въ городъ и спасать моего Ивана!..
Всѣ молчали, опустивъ низко голову... Мать Ивана тихо всхлипывала, утираясь рукавомъ,..
(экспромты).
«Просвѣтить» не можетъ онъ,
Это каждый въ немъ замѣтитъ, Но за то со всѣхъ сторонъ Онъ читателя «освѣтитъ».
Хозяйству сельскому онъ учитъ,
Читатель съ нимъ и лѣсъ разводитъ, Онъ, словомъ, столько нагородитъ, Что всѣхъ читателей замучитъ.
Журнальчикъ этотъ, такъ сказать, Хотѣлъ бы сдѣлать васъ врачомъ:
Даетъ совѣты врачевать,
Но врядъ ли толкъ найдете въ немъ?
Графъ Нулинъ.
Сцена раздѣлена на модную мастерскую и магазинъ, съ цѣлью сразу заинтересовать зрителей. Феня, портниха, поетъ жестокіе романцы, ученица ея отдѣлываетъ «оперную шляпку», разводя огородъ на рѣшетѣ. Являются заказчицы и ругаются. Хозяйка магазина извиняется на франко-нижегородскомъ языкѣ. Въ магазинъ затесывается купчикъ.
— Наше вамъ-съ. Дозвольте комнатку у васъ снять.
— Гдѣ вамъ супротивъ Бориса Васильича, который до васъ у насъ квартировалъ!..—говоритъ Оля.—Онъ намъ по вечерамъ стихи Фофанова читалъ!.. Прелесть!.. Ничего, бывало, не поймешь, а занятно!..
— Что дурака слушать, давайте лучше «во лузяхъ» споемъ. Начинай, Феня, я попляшу.
Поютъ и пляшутъ. Является гусаръ. — Что вамъ угодно?
— Эншантэ. Представьте, я и самъ не знаю. Авторъ говоритъ, чѣмъ ералашнѣе, тѣмъ лучше. Вы, Оля, потрудитесь не вертѣться передо мной. По идеѣ автора, мы не должны отры
вать взора другъ отъ друга. Эй, машинистъ, давай занавѣсъ. Хорошенькаго по немножку.
Апполонъ Ленинъ и его товарищъ Бугрѣевъ за самоваромъ заняты разрѣшеніемъ міровыхъ вопросовъ, когда именно подешевѣютъ устрицы и есть ли предѣлъ глупости ихъ кредиторовъ. Является Борисъ Васильевичъ.
— Откуда ты, прелестное дитя?—спрашиваетъ его гусаръ Ленинъ.
— Изъ-подъ творческаго пера автора. Я не дитя, а ходячая добродѣтель. Я—Суховъ, потому что могу изсушить и не такую еще сиропистую пьесу.
— Эншантэ. Давайте про русско-турецкую войну разговоры разговаривать. Авторъ велѣлъ. — Стрижено!.. — Брито!..
— Проклятіе!.. Не пообѣдай я въ одной изъ московскихъ кухмистерскйхъ и не заболѣй, показалъ бы я вамъ. Впрочемъ, давайте лучше анекдоты другъ другу разсказывать. Это веселѣе, да и при томъ же «въ настоящее время, когда»...
Вваливается пьяный купчикъ Трескачевъ, также снявшій комнату при модной компаніи. Въ его объятіяхъ двѣ бутылки шампанскаго.
— Изъ принципа ухожу! — заявляетъ Суховъ и уходитъ, поглаживая себя по головкѣ за свою добродѣтель.
— Полъимѣнія, гг. офицера, Омону прожертвовалъ, полъимѣнія лихачамъ роздалъ. Рыцынально я, а? Теперича хоша и бѣденъ, а всякую глупость сдѣлать въ состояніи!.. Кушьте!..— говорит ь Трескачевъ.
Шампанское выпивается, Трескачевъ изгоняется въ виду его безполезности. Гусаръ остается одинъ, ждетъ Ольгу и
[*)] Просятъ не смѣшивать съ новой пьесой «По разнымъ дорогамъ»,
соч. г. Аэйве.
Старуха, вдругъ почему-то прослезившись, не спѣша вышла изъ избы...
III.
Черезъ четверть часа за большимъ деревяннымъ столомъ сидѣлъ плотный парень лѣтъ девятнадцати; въ рукахъ у него торчало письмо Ивана Михайловича, порядкомъ помятое и замусленное. Гаврилка откашлянулся, энергично почесалъ въ затылкѣ и конфузливо спросилъ: — Начинать что ли? — Валяй!
Сидѣвшіе кругомъ (народу собралось человѣкъ съ десять) насторожили свои уши.
— Дорожайшіе папенька и маменька... — началъ нараспѣвъ Гаврилка,—въ первыхъ строкахъ... нѣтъ не то ровно!., поль... зуюсь... он... ан... кондракомъ... по службѣ...
— Ага!., сказалъ Михайла себѣ подъ носъ.
— Службѣ... пишу вамъ маленькое... не разберешь тутъто!—добавилъ Гаврилка, щуря глаза.
— Разбирай!—крикнулъ кто-то сбоку. — Маленькую... бѣду!..
— О, Господи!—вздохнула мать Ивана. — Гм!..—крякнулъ Михайла. Гаврила продолжалъ:
— Служба моя... э-э-э... про... про... нѣтъ!—отчаянно произнесъ Таврило,—тутъ это слово совсѣмъ не по нашему! — Пропусти!—наставительно замѣтилъ Михайла.
— И я уже теперь на манеръ помощника ар... ар...
— Что такое?!—спросили въ одинъ голосъ старикъ и старуха. —• Такъ написано!—робко отвѣтилъ весь потный и красный Гаврилка.
Воцарилось тяжелое молчаніе...
Дрожащимъ голосомъ Гаврила читалъ далѣе: — И печати у меня на храненіи!..
— Довольно!—рѣзко крикнулъ старикъ... Теперь я уразумѣлъ!.. Надо будетъ самому ѣхать въ городъ и спасать моего Ивана!..
Всѣ молчали, опустивъ низко голову... Мать Ивана тихо всхлипывала, утираясь рукавомъ,..
С. Андреевичъ. Мои посвященія журналамъ
(экспромты).
„Электричество“.
«Просвѣтить» не можетъ онъ,
Это каждый въ немъ замѣтитъ, Но за то со всѣхъ сторонъ Онъ читателя «освѣтитъ».
„Сельское хозяйство и лѣсоводство“.
Хозяйству сельскому онъ учитъ,
Читатель съ нимъ и лѣсъ разводитъ, Онъ, словомъ, столько нагородитъ, Что всѣхъ читателей замучитъ.
„Практическая медицина“.
Журнальчикъ этотъ, такъ сказать, Хотѣлъ бы сдѣлать васъ врачомъ:
Даетъ совѣты врачевать,
Но врядъ ли толкъ найдете въ немъ?
Графъ Нулинъ.
Кто въ лѣсъ, кто по дрова [*)].
Сиропистое варенье съ пылу-съ жару въ 5 сладостяхъ.
Сладость первая—малиновая.
Сцена раздѣлена на модную мастерскую и магазинъ, съ цѣлью сразу заинтересовать зрителей. Феня, портниха, поетъ жестокіе романцы, ученица ея отдѣлываетъ «оперную шляпку», разводя огородъ на рѣшетѣ. Являются заказчицы и ругаются. Хозяйка магазина извиняется на франко-нижегородскомъ языкѣ. Въ магазинъ затесывается купчикъ.
— Наше вамъ-съ. Дозвольте комнатку у васъ снять.
— Гдѣ вамъ супротивъ Бориса Васильича, который до васъ у насъ квартировалъ!..—говоритъ Оля.—Онъ намъ по вечерамъ стихи Фофанова читалъ!.. Прелесть!.. Ничего, бывало, не поймешь, а занятно!..
— Что дурака слушать, давайте лучше «во лузяхъ» споемъ. Начинай, Феня, я попляшу.
Поютъ и пляшутъ. Является гусаръ. — Что вамъ угодно?
— Эншантэ. Представьте, я и самъ не знаю. Авторъ говоритъ, чѣмъ ералашнѣе, тѣмъ лучше. Вы, Оля, потрудитесь не вертѣться передо мной. По идеѣ автора, мы не должны отры
вать взора другъ отъ друга. Эй, машинистъ, давай занавѣсъ. Хорошенькаго по немножку.
Сладость вторая—черносмородинная.
Апполонъ Ленинъ и его товарищъ Бугрѣевъ за самоваромъ заняты разрѣшеніемъ міровыхъ вопросовъ, когда именно подешевѣютъ устрицы и есть ли предѣлъ глупости ихъ кредиторовъ. Является Борисъ Васильевичъ.
— Откуда ты, прелестное дитя?—спрашиваетъ его гусаръ Ленинъ.
— Изъ-подъ творческаго пера автора. Я не дитя, а ходячая добродѣтель. Я—Суховъ, потому что могу изсушить и не такую еще сиропистую пьесу.
— Эншантэ. Давайте про русско-турецкую войну разговоры разговаривать. Авторъ велѣлъ. — Стрижено!.. — Брито!..
— Проклятіе!.. Не пообѣдай я въ одной изъ московскихъ кухмистерскйхъ и не заболѣй, показалъ бы я вамъ. Впрочемъ, давайте лучше анекдоты другъ другу разсказывать. Это веселѣе, да и при томъ же «въ настоящее время, когда»...
Вваливается пьяный купчикъ Трескачевъ, также снявшій комнату при модной компаніи. Въ его объятіяхъ двѣ бутылки шампанскаго.
— Изъ принципа ухожу! — заявляетъ Суховъ и уходитъ, поглаживая себя по головкѣ за свою добродѣтель.
— Полъимѣнія, гг. офицера, Омону прожертвовалъ, полъимѣнія лихачамъ роздалъ. Рыцынально я, а? Теперича хоша и бѣденъ, а всякую глупость сдѣлать въ состояніи!.. Кушьте!..— говорит ь Трескачевъ.
Шампанское выпивается, Трескачевъ изгоняется въ виду его безполезности. Гусаръ остается одинъ, ждетъ Ольгу и
[*)] Просятъ не смѣшивать съ новой пьесой «По разнымъ дорогамъ»,
соч. г. Аэйве.