Малый театръ. Поставщикъ нашъ Пьеръ Бобо кажется въ юі-й разъ сконфузился, состряпалъ намъ новую пьесу, но какъ слѣдуетъ не докончилъ ее, а главное забылъ подложить перцу и соли, отчего пьеса получилась совсѣмъ безвкусная. А мы было считали его за порядочнаго повара и хотѣли даже дать ему рекомендацію для поступленія на эту должность- Теперь, конечно, подождемъ, пусть еще немного постряпаетъ
и попечетъ, блины, можетъ поучиться этому у извѣстнѣйшаго драмопека Крылова-Александрова.
Театръ Солодовникова. Съ тѣхъ поръ, какъ мы «изобрѣлидневные спектакли, денежные фонды наши поднялись еще болѣе и на душѣ нашей стало отраднѣе и легче. Учащейся молодежью театръ на утреннихъ спектакляхъ набитъ, какъ боченокъ сельдями. Молодежь игрива и весела, а потому вызываетъ всѣхъ артистовъ чуть не по сто разъ. Если бы ар
тисты повторяли по просьбѣ дневной публики всѣ номера, то каждый спектакль дневной кончался бы у насъ не ранѣе, какъ недѣли черезъ двѣ.
Театръ Омонъ. Давненько мы не видались съ Москвой по случаю Нижегородской выставки, а потому Москвичи о насъ соскучились и идутъ къ намъ толпами. И это тѣмъ болѣе, что мы привезли не мало новыхъ «магнитовъ». Хорошо и вольготно живется намъ на свѣтѣ, кромѣ благодарности отъ публики ничего не видимъ.
Театръ Эрмитажъ. Вѣроятно теперь уже скоро своды наши огласятся свирѣпыми криками и рычаньемъ знаменитаго,Сальвини-сына. Говорятъ не хуже отца. Кому въ театрѣ жарко, при видѣ его игры сразу бросаетъ въ холодъ, вотъ какъ пробираетъ!

ОСО.

Въ Москвѣ осенью.

Смотрите здѣсь, взгляните тамъ, Вездѣ одно и то же:
Канавы, горы, грязь и хламъ И пьяныхъ рожи, рожи.

Шкуль.

КАРТИНКА.

Филиппъ Николаевичъ Зиминдраловъ стоялъ у дверей своего ренсковаго погреба и отъ скуки барабанилъ жирными
пальцами по стеклу, безучастно поглядывая на пожелтѣвшія деревья бульвара, съ котораго всякому прохожему бросалась въ глаза красная вывѣска на его заведеніи. Молодая жена его, кстати—недурненькая, сидѣла за «стойкой» и.мурлыкала какую-то пѣсню, а въ задней «посѣтительской» коморкѣ громыхалъ посудою подручный «молодецъ».
Дверь отворяется, входятъ три водовоза.
— Филиппу Миколаичу особенное! привѣтствуютъ они Зиминдралова.
— Здравствуйте гости дорогіе! здоровается тотъ, протягивая водовозамъ свою пухлую руку. —Чѣмъ прикажете потчевать? — Обнаковенно чѣмъ..,. Давай посудину Шустова съ с-мъ.
— Цѣлую?
— Знамо дѣлЬ—цѣлую. Что мы половиной-то будемъ мараться! Только допрежъ покажи посудинѵ-то: а то живо подсунешь намъ Серебрякова, али тамъ Работника.
— Зачѣмъ зря болтать; купцы хорошіе,—успокоивалъ водовозовъ Филиппъ Николаевичъ. — Пожалуйте въ коморку... Молодчикъ! Дай-ка купцамъ бутылку очищенной Шустова.
«Купцы» прошли за перегородку, куда мальчикъ живо принесъ бутылку сивухи, чайный стаканъ и три куска рѣдьки. — На много-ль дѣлить-то? спросилъ онъ.
— На четыре. Вонъ Силантій надо яво удовлетворить: золотой парень!
Въ коморку вошелъ Зиминдраловъ.
— Пейте, братцы, на здоровье, пока время есть. Вотъ будетъ скоро казенная водка - тогда ау! не выпьешь такъ, какъ у меня. Такъ-то!
— Ой-ли!—сказалъ одинъ изъ водовозовъ.—Дя ты, я чай, и казну-то обставишь въ лучшемъ видѣ...
Филиппъ Николаевичъ ехидно улыбнулся и самодовольно провелъ рукой по своей черной бородѣ.
— Нѣтъ, братъ тогда шутки плохи.
— А ты, Филиппъ Миколаичъ, свою молодуху-то въ сидѣлки тогда опредѣли, а самъ на манеръ подрушнаго у ней. Вотъ и будетъ гоже: тогда и орудуй попрежнему,—посовѣтывалъ одинъ водовозъ.
— Тамъ посмотримъ, А вы пейте, купцы, попроворнѣй.
— Мы ничаво. Такъ, къ примѣру баимъ... Подымай, дядя Петра!
Только что «дядя Петра» взялъ стаканъ и поднесъ его къ губамъ, зажмурившись предварительно,—дверь отворилась и на порогѣ показались акцизные чиновники, а за ними слѣдомъ— понятые.
«Молодецъ» бросился убирать недопитую еще бутылку; жена Филиппа Николаевича поблѣднѣла и стояла въ недоумѣ
ніи; самъ Зиминдраловъ торчалъ какъ вкопанный, изображая восклицательный знакъ; водовозы стояли съ разинутыми ртами.
— Влопался! - тихо сказалъ одинъ изъ нихъ.

Сержъ Епифанчикъ Современное дитя.

(пародія).
Однажды въ хорошую лѣтнюю пору Я изъ дому вышелъ пройтись, погулять И вдругъ, своему не повѣрилъ я взору,
Встрѣчаю ребенка лѣтъ въ шесть или пять.
Идетъ тротуаромъ, во рту папироса.
«Какъ смѣешь табакъ ты, плутишка, курить?» «Тебѣ что за дѣло!» Сказалъ онъ мнѣ, косо Взглянувъ на меня. «А, еще ты грубить!...
«Вотъ я тебѣ выдеру уши, плутишка!»
«Не смѣешь ты драться негодный, нахалъ!»
Отвѣтилъ мнѣ басомъ со смѣхомъ мальчишка И прочь огы меня поскорѣй убѣжалъ.

МЕЛОЧИ.

На вокзалѣ.

Братъ брата провожаетъ. Оба пьяны, что называется вдребезги. .
— Прощай, милый братецъ!—говоритъ одинъ, плача и обнимая другого.—Теперь долго-не увидимся...
— Да я и сейчасъ тебя не вижу!—рыдая отвѣчаетъ другой.

Съ натуры.

... Въ читальномъ залѣ Румянцевскаго музея служители и швейцары одѣты въ сѣрыя куртки съ голубыми петлицами и золо