титъ себѣ пулю въ лобъ, ну да вѣдь, кто Же безъ грѣха подумать-то, за то черезъ меня узнаются всѣ новости, всѣ закулисныя стороны жизни, близко знакомые со мной являют
ся желанными гостями. Да вотъ вы, напримѣръ, вы приняли меня холодно, не хотѣли даже отворить двери, а тѣмъ не менѣе я проникла сюда и черезъ какіе-нибудь полчаса, при
слушиваясь къ моему . старческому разговору подъ мельканіе иглъ моего чулка и кипѣніе кофейника вы также увлечетесь мной, какъ, если бы я была молода. Стоитъ мнѣ, напримѣръ, сказать только вамъ, что вашъ редакторъ, для котораго вы только что собирались писать, продаетъ свою газету и дѣлается антрепренеръ.
— Ну, а если я вамъ скажу, что хорошенькая барышня, Марья Ивановна, о которой вы мечтаете по вечерамъ, возвра
щаясь домой, вчера гуляла съ Николаемъ Николаевичемъ по Кузнецкому Мосту, развѣ вы мнѣ не останетесь за это благодарны?
— Благодаренъ! — сказалъ я, но что-то горькое, обидное сжало мнѣ горло.
— Вы теперь догадываетесь, кто я такая?
— Я знаю!—воскликнулъ я, — васъ проклинаютъ, но вами живутъ, вы произведеніе нашего россійскаго общества, интересующагося скандалами, не знающаго еще, что такое разго
воръ, но довольствующагося пересудомъ, вы являетесь, васъ встрѣчаютъ съ презрительной улыбкой, но вамъ низко кла
няются и жмутъ вамъ руку, вы стары по внѣшности, но вѣчно юны, о васъ еще писалъ Аристофанъ, императрица Екатерина
II въ своихъ комедіяхъ, васъ описывалъ Гоголь, Островскій, вы туманомъ расползаетесь по провинціи и отравляете всякое доброе и хорошее начинаніе.
— Ты угадалъ, кто я—сказала старуха.— Я — сплетня, и она засмѣялась тихимъ, старческимъ смѣхомъ, отъ котораго затряслось все ея тѣло. Я внимательно посмотрѣлъ на нее и, чѣмъ больше я вглядывался въ ея черты, тѣмъ больше убѣж
дался, что видѣлъ ее много разъ въ разныхъ городахъ, подъ различными обликами. Посидѣвъ еще минуту, она простилась и скрылась также незамѣтно, какъ и вошла, но у меня оста
лось воспоминаніе чего-то больного, обиднаго и горькаго. Я вспомнилъ разсказъ про редактора, бросающаго свою газету, а слѣдовательно и про то, что я могу лишиться куска хлѣба, про Марью Ивановну, въ которую я такъ вѣрилъ и слеза скатилась.на оберточную бумагу и расплылась круглыми пятнами.
— О чемъ вы тоскуете? —раздался внезапно въ моей комнатѣ бодрый голосъ, заставившій меня обернуться. Дверь бы
ла открыта, замокъ свороченъ въ сторону, а въ комнатѣ моей стоялъ молодой человѣкъ, очень элегантно одѣтый съ подвитыми усиками, модной прической мысикомъ, блестящими кольцами на рукахъ и подвернутыми панталонами.
Я посмотрѣлъ на него съ изумленіемъ.
— Что вамъ угодно, милостивый государь?—спросилъ я его. — Денегъ!—нагло улыбнулся онъ. — Но у меня ихъ нѣтъ! — Достаньте!
— Съ какой стати я буду давать вамъ свои трудовые гроши? —- Я иностранецъ,—продолжалъ незнакомецъ,—у, меня да
же нѣтъ еще русскаго имени, но меня боятся многіе. Стоитъ
только кому-нибудь въ теченіе своей жизни совершить темное дѣяніе, давно уже поросшее быльемъ, какъ я являюсь, пугаю его судомъ, полиціей, скандаломъ и онъ дѣлается моимъ вѣрнымъ рабомъ, данникомъ, не рѣшается никогда возвыситъ голоса и работаетъ только для меня, между тѣмъ какъ я проникаю всюду, куда мнѣ только хочется. Дверь у васъ была
заперта, но я взломалъ ее или могъ бы открыть подобраннымъ ключемъ. У меня множество агентовъ въ разныхъ сферахъ дѣятельности и потому бороться со мной чрезвычайно трудно.
— Кто же вы?—воскликнулъ я.
— Шантажъ!—гордо вытянулся онъ.
Признаюсь тебѣ, что я въ первую минуту вздрогнулъ, но, не чувствуя за собой ничего дурного, рѣшилъ бороться.
— Я не знаю ничего за собой дурного!
— А ваши записки къ Марьѣ Ивановнѣ? Я вздрогнулъ.
— Вотъ видите,—продолжалъ молодой человѣкъ,—и придется вамъ заплатить мнѣ немалую толику къ празднику, такъ какъ мнѣ теперь очень нужны деньги. Нѣтъ у васъ денегъ, все равно, я возьму вещами, ихъ всегда можно превратить въ благородный металлъ.
И каюсь, что я уже полѣзъ въ комодъ, чтобы достать отцовскіе часы, которые храню, казъ зѣницу ока, какъ въ две
ряхъ моихъ показалась еще новая фигура. Это былъ простой мужикъ, въ тулупѣ, весь заиндевѣвшій, въ высокой шапкѣ съ кнутомъ въ рукахъ и въ валенкахъ. Лицо его дышало здо
ровьемъ, сѣрые глаза искрились веселостью и добродушіемъ, небольшая русая бородка окаймляла его щеки и дѣлала лицо еще симпатичнѣе.
— А, старый знакомый!—воскликнулъ онъ при видѣ молодого человѣка, который поблѣднѣлъ и засуетился. — Ты и сюда успѣлъ пробраться. Вонъ отсюда!
И я не успѣлъ опомниться, какъ молодой человѣкъ схвативъ цилиндръ, исчезъ съ быстротой молніи изъ моего скромнаго номера.
— Вы не въ обидѣ, что я его выгналъ? — разсмѣялся мужичокъ.
— Помилуйте. Я долженъ благодарить васъ! — За что же?
— Вы облагодѣтельствовали меня! Вырвали изъ рукъ злодѣя! ;— Помилуйте!—пожалъ плечами мужикъ,—важное ли это дѣло, не такое совершали.
— Кто же вы такой?—спросилъ я его.
— Я?—Здоровый русскій смѣхъ,—сказалъ онъ, вступая въ мою комнату, ивъ ней какъ-то разомъ стало свѣтлей.—Меня боятся всѣ эти ваши непрошенные гости и иностранка Рек
лама, которую я развинчиваю, стараясь доказать всѣмъ ея пустоту, и Сплетня, которая превращается въ невинную шутку, благодаря одному моему слову и всѣ только удивляются, что могли вѣрить такому вздору, и Шантажъ, изъ котораго я
дѣлаю просто прошеніе милостыни. Всѣ эти господа боятся русскаго здороваго смѣха, безобиднаго, но остраго, не муча
щагося надъ каламбурами и остротами, но отъ души и если васъ, господа, и безпокоятъ эти гости, врывающіеся то силой, то хитростью, то не пугайтесь ихъ, не разговаривайте съ ними, а просто открывайте шире ротъ, оскаливайте зубы и смѣйтесь во всю силу легкихъ, а теперь прощайте, мнѣ еще пред
стоитъ много дѣла и я ухожу, пожелавъ вамъ веселыхъ праздниковъ съ старинными обрядами, гаданіями, длинными вечера
ми и наступающимъ Новымъ Годомъ! И, пожавъ крѣпко мою руку, онъ скрылся, весело насвистывая и пощелкивая кнутомъ.
Не успѣла дверь за нимъ запереться, какъ я проснулся.
Такъ обыкновенно оканчивается святочный разсказъ, но такъ какъ настоящій разсказъ предназначается не для печати, а для тебя, мой другъ то пожелаемъ другъ другу хорошихъ
праздниковъ и веселья, можетъ - быть, въ этомъ году мы будемъ смѣяться больше, чѣмъ въ прошломъ. Хотя смѣхъ не есть синонимъ счастья. Смѣяться можно и сквозь слезы.
Остаюсь другъ твой нѣкто О.
ся желанными гостями. Да вотъ вы, напримѣръ, вы приняли меня холодно, не хотѣли даже отворить двери, а тѣмъ не менѣе я проникла сюда и черезъ какіе-нибудь полчаса, при
слушиваясь къ моему . старческому разговору подъ мельканіе иглъ моего чулка и кипѣніе кофейника вы также увлечетесь мной, какъ, если бы я была молода. Стоитъ мнѣ, напримѣръ, сказать только вамъ, что вашъ редакторъ, для котораго вы только что собирались писать, продаетъ свою газету и дѣлается антрепренеръ.
— Неужели?—воскликнулъ я,—садитесь пожалуйста.
— Ну, а если я вамъ скажу, что хорошенькая барышня, Марья Ивановна, о которой вы мечтаете по вечерамъ, возвра
щаясь домой, вчера гуляла съ Николаемъ Николаевичемъ по Кузнецкому Мосту, развѣ вы мнѣ не останетесь за это благодарны?
— Благодаренъ! — сказалъ я, но что-то горькое, обидное сжало мнѣ горло.
— Вы теперь догадываетесь, кто я такая?
— Я знаю!—воскликнулъ я, — васъ проклинаютъ, но вами живутъ, вы произведеніе нашего россійскаго общества, интересующагося скандалами, не знающаго еще, что такое разго
воръ, но довольствующагося пересудомъ, вы являетесь, васъ встрѣчаютъ съ презрительной улыбкой, но вамъ низко кла
няются и жмутъ вамъ руку, вы стары по внѣшности, но вѣчно юны, о васъ еще писалъ Аристофанъ, императрица Екатерина
II въ своихъ комедіяхъ, васъ описывалъ Гоголь, Островскій, вы туманомъ расползаетесь по провинціи и отравляете всякое доброе и хорошее начинаніе.
— Ты угадалъ, кто я—сказала старуха.— Я — сплетня, и она засмѣялась тихимъ, старческимъ смѣхомъ, отъ котораго затряслось все ея тѣло. Я внимательно посмотрѣлъ на нее и, чѣмъ больше я вглядывался въ ея черты, тѣмъ больше убѣж
дался, что видѣлъ ее много разъ въ разныхъ городахъ, подъ различными обликами. Посидѣвъ еще минуту, она простилась и скрылась также незамѣтно, какъ и вошла, но у меня оста
лось воспоминаніе чего-то больного, обиднаго и горькаго. Я вспомнилъ разсказъ про редактора, бросающаго свою газету, а слѣдовательно и про то, что я могу лишиться куска хлѣба, про Марью Ивановну, въ которую я такъ вѣрилъ и слеза скатилась.на оберточную бумагу и расплылась круглыми пятнами.
— О чемъ вы тоскуете? —раздался внезапно въ моей комнатѣ бодрый голосъ, заставившій меня обернуться. Дверь бы
ла открыта, замокъ свороченъ въ сторону, а въ комнатѣ моей стоялъ молодой человѣкъ, очень элегантно одѣтый съ подвитыми усиками, модной прической мысикомъ, блестящими кольцами на рукахъ и подвернутыми панталонами.
Я посмотрѣлъ на него съ изумленіемъ.
— Что вамъ угодно, милостивый государь?—спросилъ я его. — Денегъ!—нагло улыбнулся онъ. — Но у меня ихъ нѣтъ! — Достаньте!
— Съ какой стати я буду давать вамъ свои трудовые гроши? —- Я иностранецъ,—продолжалъ незнакомецъ,—у, меня да
же нѣтъ еще русскаго имени, но меня боятся многіе. Стоитъ
только кому-нибудь въ теченіе своей жизни совершить темное дѣяніе, давно уже поросшее быльемъ, какъ я являюсь, пугаю его судомъ, полиціей, скандаломъ и онъ дѣлается моимъ вѣрнымъ рабомъ, данникомъ, не рѣшается никогда возвыситъ голоса и работаетъ только для меня, между тѣмъ какъ я проникаю всюду, куда мнѣ только хочется. Дверь у васъ была
заперта, но я взломалъ ее или могъ бы открыть подобраннымъ ключемъ. У меня множество агентовъ въ разныхъ сферахъ дѣятельности и потому бороться со мной чрезвычайно трудно.
— Кто же вы?—воскликнулъ я.
— Шантажъ!—гордо вытянулся онъ.
Признаюсь тебѣ, что я въ первую минуту вздрогнулъ, но, не чувствуя за собой ничего дурного, рѣшилъ бороться.
— Я не знаю ничего за собой дурного!
— А ваши записки къ Марьѣ Ивановнѣ? Я вздрогнулъ.
— Вотъ видите,—продолжалъ молодой человѣкъ,—и придется вамъ заплатить мнѣ немалую толику къ празднику, такъ какъ мнѣ теперь очень нужны деньги. Нѣтъ у васъ денегъ, все равно, я возьму вещами, ихъ всегда можно превратить въ благородный металлъ.
И каюсь, что я уже полѣзъ въ комодъ, чтобы достать отцовскіе часы, которые храню, казъ зѣницу ока, какъ въ две
ряхъ моихъ показалась еще новая фигура. Это былъ простой мужикъ, въ тулупѣ, весь заиндевѣвшій, въ высокой шапкѣ съ кнутомъ въ рукахъ и въ валенкахъ. Лицо его дышало здо
ровьемъ, сѣрые глаза искрились веселостью и добродушіемъ, небольшая русая бородка окаймляла его щеки и дѣлала лицо еще симпатичнѣе.
— А, старый знакомый!—воскликнулъ онъ при видѣ молодого человѣка, который поблѣднѣлъ и засуетился. — Ты и сюда успѣлъ пробраться. Вонъ отсюда!
И я не успѣлъ опомниться, какъ молодой человѣкъ схвативъ цилиндръ, исчезъ съ быстротой молніи изъ моего скромнаго номера.
— Вы не въ обидѣ, что я его выгналъ? — разсмѣялся мужичокъ.
— Помилуйте. Я долженъ благодарить васъ! — За что же?
— Вы облагодѣтельствовали меня! Вырвали изъ рукъ злодѣя! ;— Помилуйте!—пожалъ плечами мужикъ,—важное ли это дѣло, не такое совершали.
— Кто же вы такой?—спросилъ я его.
— Я?—Здоровый русскій смѣхъ,—сказалъ онъ, вступая въ мою комнату, ивъ ней какъ-то разомъ стало свѣтлей.—Меня боятся всѣ эти ваши непрошенные гости и иностранка Рек
лама, которую я развинчиваю, стараясь доказать всѣмъ ея пустоту, и Сплетня, которая превращается въ невинную шутку, благодаря одному моему слову и всѣ только удивляются, что могли вѣрить такому вздору, и Шантажъ, изъ котораго я
дѣлаю просто прошеніе милостыни. Всѣ эти господа боятся русскаго здороваго смѣха, безобиднаго, но остраго, не муча
щагося надъ каламбурами и остротами, но отъ души и если васъ, господа, и безпокоятъ эти гости, врывающіеся то силой, то хитростью, то не пугайтесь ихъ, не разговаривайте съ ними, а просто открывайте шире ротъ, оскаливайте зубы и смѣйтесь во всю силу легкихъ, а теперь прощайте, мнѣ еще пред
стоитъ много дѣла и я ухожу, пожелавъ вамъ веселыхъ праздниковъ съ старинными обрядами, гаданіями, длинными вечера
ми и наступающимъ Новымъ Годомъ! И, пожавъ крѣпко мою руку, онъ скрылся, весело насвистывая и пощелкивая кнутомъ.
Не успѣла дверь за нимъ запереться, какъ я проснулся.
Такъ обыкновенно оканчивается святочный разсказъ, но такъ какъ настоящій разсказъ предназначается не для печати, а для тебя, мой другъ то пожелаемъ другъ другу хорошихъ
праздниковъ и веселья, можетъ - быть, въ этомъ году мы будемъ смѣяться больше, чѣмъ въ прошломъ. Хотя смѣхъ не есть синонимъ счастья. Смѣяться можно и сквозь слезы.
Остаюсь другъ твой нѣкто О.