Нѣчто желѣзнодорожное.

Служащіе на Московско-Курской и Нижегородской желѣзныхъ дорогахъ не получаютъ нигроша процентовъ на свои сбереженія въ сберегательно-вспомогательной кассѣ этихъ дорогъ.
А между тѣмъ у многихъ старыхъ служащихъ эти сбереженія составляютъ нѣсколько тысячъ рублей.
Нѣсколько тысячъ рублей капитала и нигроша процентовъ!.. Удивительное безкорыстіе со стороны служащихъ!..
Въ 1900 году сберѳгательно-воспомогательная касса дорогъ понесла 191,665 руб. 41 коп. убытка, „вслѣдствіе паденія денежнаго курса процентныхъ бумагъ“.
Такъ напечатано въ журналѣ комитета кассы за JN» 2 отъ 19-го апрѣля 1901 года.
Какіе ужъ проценты послѣ этого!..
Мы вообще любимъ всякіе юбилеи, а желѣзныя дороги чувствуютъ къ нимъ прямо-таки болѣзненное влеченіе.
Прослужилъ человѣкъ 20 лѣтъ, какимъ то чудомъ не проворовался,—и юбилей!..
Юбилеи мелюзги, конечно, не справляются, а если и справляются, такъ просто,—безъ всякой помпы.
Какому-нибудь дорожному мастеру „за тридцатилѣтшою безупречную и плодотворную дѣятельность“ выдается лишь мѣсячный окладъ жалованья (45 руб.).
Впрочемъ, виноватъ, посылается еще отъ имени начальника дорогъ лаконическая телеграмма: „Поздравляю“.
«Imaginer vous!., дорожному мастеру, и вдругъ поздравительная телеграмма отъ его превосходительства. Лестно, чортъ побери!,.
Въ отношеніи тѣхъ, кто чиномъ повыше, такъ называемыхъ желѣзнодорожныхъ заправилъ, дѣло обстоитъ иначе.
Ихъ юбилеи справляются „торжественно и чудно“, со всевозможными подношеніями и возліяніями.
Подношенія бываютъ неожиданныя и традиціонныя.
Неожиданныя подношенія дѣлаются отъ подрядчиковъ, поставщиковъ и заказчиковъ.
Недавно правителю одной дороги одинъ изъ этихъ господъ (станціонный буфетчикъ) поднесъ отъ избытка чувствъ на нѣсколько тысячъ государственныхъ процентныхъ бумагъ[*)].
Да и какъ поднесъ!..
Въ присутствіи г. начальника дорогъ, начальниковъ службъ и отдѣловъ и всѣхъ прочихъ служащихъ, поднесъ въ папкѣ съ кованой серебряной крышкой...
Воѣ умилились, конечно, а правитель дѣлъ даже слезу пустилъ. Традиціонныя подношенія отъ сослуживцевъ—товарищей и сослуживцевъ-подчиненныхъ, т. о. всякой молюзги.
Съ мелюзгой въ этихъ случаяхъ, обыкновенно, поступаютъ такъ.
Непосредственный начальникъ (конечно, не юбиляръ, поппі soit gui mal у pense!) призываетъ одного изъ современныхъ Ака
кіевъ Акакіевичей къ себѣ въ кабинетъ и, держа въ рукѣ перо, спрашиваетъ:
— Сколько получаешь жалованья?
(„Вы“ въ желѣзнодорожномъ обиходѣ употребляется лишь по отношенію къ избраннымъ).
— Двадцать пять,—робко отвѣчаетъ Акакій Акакіевичъ.
— Значитъ, два съ полтиной! Безапелляціонно рѣшаетъ начальникъ и ставитъ эту цифру въ подписномъ листѣ противъ фамиліи своей жертвы.
Затѣмъ призывается другой, третій, четвертый и т. д. Протестовать, само собой, не полагается.
Съ одного два съ полтиной, а съ другого, глядишь и пять рублей.
Апъ, въ общемъ и составилась изрядная сумма, вполнѣ достаточная, чтобъ пріобрѣсти для поднесенія почтенному юбиляру вполнѣ приличный подарокъ „въ знакъ бозкорыотиой любви и уваженія !
Въ день юбилея слезы умиленія, аплодисменты и крики „ура“ и „браво“.
— Но, позвольте, скажетъ, пожалуй, иной читатель, вѣдь существуетъ приказъ г. министра путей сообщенія запрещающій подобныя подношенія!
Гм... Оно, конечно, существуетъ и, entre nous, довольно таки строгій.
Но, господа, приказы самй но себѣ, а установившіяся традиціи въ желѣзнодорожномъ мірѣ сами по себѣ.
Вѣдь и такой приказъ былъ, чтобы со всѣми низшими служащими начальство не иначе какъ на „вы“ обращалось... Мало ли что!..
Жизнь сильнѣе всякихъ приказовъ!..
Наконецъ, всѣ эти юбилейныя подношенія не отъ чего другого, какъ отъ избытка чувствъ.
Dіхі.

Пѣсня „о штиблетахъ“

Приходитъ конецъ для надежды, Конецъ для житейской дороги, А тѣло все проситъ одежды, И обуви требуютъ ноги...
Больной я живу, какъ отпѣтый,
Свободный отъ жизненной ноши,— А новыя нужны штиблеты, И новыя нужны калоши....
Я чувствую — пѣсни допѣты, Аккорды звучатъ перестали,
И всѣ развалились штиблеты,
Калоши безъ задниковъ стали... Во всемъ роковыя примѣты,
И вотъ на послѣдніе «гроши» Иду покупать я штиблеты, Иду покупать и калогии.
И куплены мной, и надѣты,
При снѣгѣ послѣдней пороши,
Послѣднія въ жизни штиблеты, Послѣднія въ жизни калогии. Весна наступила... Въ поэтахъ,
Kam въ мухахъ не станетъ нехватки, А я, въ своихъ новыхъ гитиблетахъ, Веснѣ покажу свои пятки.
Допустггмъ, что мнѣ не штиблеты, А туфли надѣнутъ, а все же
Мнгъ больно, что пѣсни допѣты, И пѣтъ ихъ въ могилѣ не гоже...
Но... споригпь съ безспорнымъ не будешь! Я счастливъ и тѣмъ, умирая,
Что знаю — меня не забудешь Одна ты, голубка родная!... . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .. . . . . . . .. . . .
Къ тому здѣсь поставлены точгси, Что въ пѣснѣ о новыхъ гитиблетахъ, Пожалуй, закрались бьг строчки О болѣе высшихъ «сгожетахъ». Въ полетѣ (фантазіи гордомъ Видѣнья волшебныя встали,
И громкимъ, предсмертнымъ аккордомъ Всѣ трупы души зазвучали...
[*)] Подлинный фактъ, который могутъ подтвердить сотни желѣз
нодорожныхъ служащихъ въ Москвѣ.