такъ это языкъ! Еще Тургеневъ безпощадно осмѣялъ это «грае, грае, ворапае» и съ тѣхъ поръ приговоръ надъ мало
россами былъ произнесенъ. Съ легкой руки Гоголя мы все
рисуемъ себѣ Украйну идеаллической, съ вишневыми садиками и деревенскими прудами, въ которые смотрится панночка. Старосвѣтскихъ помѣщиковъ давно смѣнили Колупаевы и Разуваевы. Винокура тоже нѣтъ теперь ангелъ, мой: вин
ная монополія и т. д. Конечно и піесы, исполняемыя ма
лороссами также далеки отъ дѣйствительной жизни, какъ пейзаны нашихъ тесъ отъ настоящихъ мужиковъ. Итакъ веселья настоящаго въ Москвѣ нѣтъ, а между тѣмъ такъ легко было же его достигнуть. Не театрами или кафешантанами, а собственными силами. Ты удивленно подымаешь брови? Милый мой, если каждый читатель Развлеченія: зная какой нибудь курьозъ, черкнетъ мнѣ въ редакцію нѣсколько словъ по адресу, Нѣкто О, то онъ можетъ быть убѣжденъ, что на слѣдующей недѣлѣ онъ найдетъ свою замѣтку въ моемъ письмѣ и мы съ нимъ дружно посмѣемся. А чѣмъ больше будутъ мои письма охватывать жизнь, тѣмъ больше будетъ кругъ людей* которые будутъ смѣяться, сознавая, что они смѣются не надъ вы
думкой или вздорами, а надъ лицами, которыя достойны этого наказанія. А что вы думаете? смѣхъ дѣйствительно наказаніе и французы, увѣряютъ, что лучше быть злымъ или грубымъ, чѣмъ смѣшнымъ. Итакъ господа дружнѣе за работу! Видите, другъ мой, какъ я разошелся, совсѣмъ не тотъ сталъ, что былъ на родинѣ. Москва удивительно ассимилирующій городъ и въ этомъ отношеніи она сильнѣе Питера. Я чувствую, что начинаю дѣлаться уже Москвичемъ и потому не ожи
дай меня на праздники домой. Натура моя развертывается и мнѣ уже не удовольствоваться тихими самейными радостями вашего городка. Ты пораженъ будешь еще болѣе, когда узнаешь, что должные три рубля я тебѣ высылаю.
Твой Нѣкто О.
Каждый разъ, съ особымъ рвеньемъ, Дѣти, отроки, юнцы —
Ни Трубу по воскесеньямъ Поспѣшаютъ, какъ дѣльцы. И корзинки съ голубями,
Въ сердцѣ чувствуя восторгъ, Тащатъ праздничными днями На барышническій торгъ.
Споры, мѣна, купля, счеты
Въ дѣтскомъ возрастѣ—тужу И гдѣ смыслъ такой охоты— Я ума не приложу.
* *
*
Много памятниковъ новыхъ,— Уваженья знакъ къ трудамъ,
Колоссальныхъ, недешевыхъ Открывать пришлося намъ. Но вопросъ о монументѣ
«Мертвыхъ душъ» творцу заглохъ, О какомъ то декадентѣ
Будто-бъ поднятый врасплохъ.
Хоть забвеньемъ не постигнутъ Сей вопросъ, какъ я сужу,
Скоро ль памятникъ воздвигнутъ— Я ума не приложу.
Сижу утромъ въ трактирѣ на одной изъ площадей и наблюдаю. Возлѣ меня приказчики съ извозчичьей биржи пьютъ пиво и разговорами занимаются.
Изъ окна видны кареты ихъ хозяевъ. Кучера сидятъ на козлахъ, да отъ холода руками помахиваютъ.
— Я вчера двѣ свадебныя поѣздки сдѣлалъ на однѣхъ лошадяхъ, — говоритъ одинъ приказчикъ, толстый, какъ бочка, и красный, какъ ракъ, другому, худому, поджарому мужиченкѣ съ раздвоенной губой.
— Молодецъ! Стало-быть выпьемъ?
— Можно. Санька! Давай Шустовки!
— Я, братъ, сейчасъ за 8 рублей посадилъ... И баринъ же хорошій!—слышится голосъ.
— А я вчера на тройкѣ хозяину барышъ далъ, да и самъ на чай заработалъ...
Пьютъ приказчики, разсказывая про свои барыши, а на биржѣ извозчики-кучера въ это время отъ холода руками помахиваютъ.
*
* *
Въ 11 часу въ трактиръ этотъ гуськомъ потянулись музыканты изъ «вольнопрактикующихъ». Вскорѣ они заполонили всю «дворянскую» залу.
Слышатся восклицанія. — Скрипкѣ почтеніе!
— А! Флейта, здравствуй! — Контробасъ, выпьемъ?
— Ну васъ къ чорту, — огрызается контробасъ —■ сердитый старикъ съ бородой грязноватаго цвѣта и глазами, какъ у мороженаго судака.
— Эй, барабанъ! Морской житель! Чай будешь пить?
«Морской житель»—маленькій, юркій человѣчекъ съ еврейской физіономіей, не отвѣчая на вопросъ, юркнулъ въ бильардную комнату.
Къ буфету подходитъ первая скрипка—массивный мужчина, бритый и велитъ налить за гривенникъ столовой водки.
— Чѣмъ прикажете закусить, Петръ Петровичъ?—спрашиваетъ буфетчикъ.
— Ветчинки, да позаконннѣе, понимаете?
— Какъ не понять... Мальчикъ, дай-ка побольше горячей ветчины на закуску!—кричитъ буфетчикъ.
Половой бросается на кухню.
За «конторкой» стоитъ самъ хозяинъ или его сынъ—очень красивый юноша съ женской физіономіей и очень симпатичный. То и дѣло слышатся возгласы половыхъ: — Пятнадцать чайныхъ и три стакана! — Рябиновки № 14! — 2 рюмки водки!
— Рюмку коньяку, позвольте сдачи!
И юноша-хозяинъ за всѣмъ глядитъ, всѣмъ толково распоряжается, всѣхъ удовлетворяетъ и съ каждымъ привѣтливо кланяется.
— Вотъ бы у кого поучиться многимъ нашимъ торговцамътрактирщикамъ,—подумалъ я, вспомнивъ нѣкоего господина.
>!• >!<
Прошелъ по всѣмъ бульварамъ, начиная со Срѣтенскаго и кончая Тверскимъ. На каждомъ почти изъ нихъ пріютились грязныя палаточки, въ которыхъ продаются яблоки, виноградъ, орѣхи, подсолнухи, разныя сласти.
Удобно, хорошо. Погуляешь, купишь яблокъ, сядешь на
скамеечку и жуй себѣ на здоровье.
россами былъ произнесенъ. Съ легкой руки Гоголя мы все
рисуемъ себѣ Украйну идеаллической, съ вишневыми садиками и деревенскими прудами, въ которые смотрится панночка. Старосвѣтскихъ помѣщиковъ давно смѣнили Колупаевы и Разуваевы. Винокура тоже нѣтъ теперь ангелъ, мой: вин
ная монополія и т. д. Конечно и піесы, исполняемыя ма
лороссами также далеки отъ дѣйствительной жизни, какъ пейзаны нашихъ тесъ отъ настоящихъ мужиковъ. Итакъ веселья настоящаго въ Москвѣ нѣтъ, а между тѣмъ такъ легко было же его достигнуть. Не театрами или кафешантанами, а собственными силами. Ты удивленно подымаешь брови? Милый мой, если каждый читатель Развлеченія: зная какой нибудь курьозъ, черкнетъ мнѣ въ редакцію нѣсколько словъ по адресу, Нѣкто О, то онъ можетъ быть убѣжденъ, что на слѣдующей недѣлѣ онъ найдетъ свою замѣтку въ моемъ письмѣ и мы съ нимъ дружно посмѣемся. А чѣмъ больше будутъ мои письма охватывать жизнь, тѣмъ больше будетъ кругъ людей* которые будутъ смѣяться, сознавая, что они смѣются не надъ вы
думкой или вздорами, а надъ лицами, которыя достойны этого наказанія. А что вы думаете? смѣхъ дѣйствительно наказаніе и французы, увѣряютъ, что лучше быть злымъ или грубымъ, чѣмъ смѣшнымъ. Итакъ господа дружнѣе за работу! Видите, другъ мой, какъ я разошелся, совсѣмъ не тотъ сталъ, что былъ на родинѣ. Москва удивительно ассимилирующій городъ и въ этомъ отношеніи она сильнѣе Питера. Я чувствую, что начинаю дѣлаться уже Москвичемъ и потому не ожи
дай меня на праздники домой. Натура моя развертывается и мнѣ уже не удовольствоваться тихими самейными радостями вашего городка. Ты пораженъ будешь еще болѣе, когда узнаешь, что должные три рубля я тебѣ высылаю.
Твой Нѣкто О.
Злободневные куплеты.
Каждый разъ, съ особымъ рвеньемъ, Дѣти, отроки, юнцы —
Ни Трубу по воскесеньямъ Поспѣшаютъ, какъ дѣльцы. И корзинки съ голубями,
Въ сердцѣ чувствуя восторгъ, Тащатъ праздничными днями На барышническій торгъ.
Споры, мѣна, купля, счеты
Въ дѣтскомъ возрастѣ—тужу И гдѣ смыслъ такой охоты— Я ума не приложу.
* *
*
Много памятниковъ новыхъ,— Уваженья знакъ къ трудамъ,
Колоссальныхъ, недешевыхъ Открывать пришлося намъ. Но вопросъ о монументѣ
«Мертвыхъ душъ» творцу заглохъ, О какомъ то декадентѣ
Будто-бъ поднятый врасплохъ.
Хоть забвеньемъ не постигнутъ Сей вопросъ, какъ я сужу,
Скоро ль памятникъ воздвигнутъ— Я ума не приложу.
Маркизъ Перецъ.
Изъ записной книжки пролетарія.
Сижу утромъ въ трактирѣ на одной изъ площадей и наблюдаю. Возлѣ меня приказчики съ извозчичьей биржи пьютъ пиво и разговорами занимаются.
Изъ окна видны кареты ихъ хозяевъ. Кучера сидятъ на козлахъ, да отъ холода руками помахиваютъ.
— Я вчера двѣ свадебныя поѣздки сдѣлалъ на однѣхъ лошадяхъ, — говоритъ одинъ приказчикъ, толстый, какъ бочка, и красный, какъ ракъ, другому, худому, поджарому мужиченкѣ съ раздвоенной губой.
— Молодецъ! Стало-быть выпьемъ?
— Можно. Санька! Давай Шустовки!
— Я, братъ, сейчасъ за 8 рублей посадилъ... И баринъ же хорошій!—слышится голосъ.
— А я вчера на тройкѣ хозяину барышъ далъ, да и самъ на чай заработалъ...
Пьютъ приказчики, разсказывая про свои барыши, а на биржѣ извозчики-кучера въ это время отъ холода руками помахиваютъ.
*
* *
Въ 11 часу въ трактиръ этотъ гуськомъ потянулись музыканты изъ «вольнопрактикующихъ». Вскорѣ они заполонили всю «дворянскую» залу.
Слышатся восклицанія. — Скрипкѣ почтеніе!
— А! Флейта, здравствуй! — Контробасъ, выпьемъ?
— Ну васъ къ чорту, — огрызается контробасъ —■ сердитый старикъ съ бородой грязноватаго цвѣта и глазами, какъ у мороженаго судака.
— Эй, барабанъ! Морской житель! Чай будешь пить?
«Морской житель»—маленькій, юркій человѣчекъ съ еврейской физіономіей, не отвѣчая на вопросъ, юркнулъ въ бильардную комнату.
Къ буфету подходитъ первая скрипка—массивный мужчина, бритый и велитъ налить за гривенникъ столовой водки.
— Чѣмъ прикажете закусить, Петръ Петровичъ?—спрашиваетъ буфетчикъ.
— Ветчинки, да позаконннѣе, понимаете?
— Какъ не понять... Мальчикъ, дай-ка побольше горячей ветчины на закуску!—кричитъ буфетчикъ.
Половой бросается на кухню.
За «конторкой» стоитъ самъ хозяинъ или его сынъ—очень красивый юноша съ женской физіономіей и очень симпатичный. То и дѣло слышатся возгласы половыхъ: — Пятнадцать чайныхъ и три стакана! — Рябиновки № 14! — 2 рюмки водки!
— Рюмку коньяку, позвольте сдачи!
И юноша-хозяинъ за всѣмъ глядитъ, всѣмъ толково распоряжается, всѣхъ удовлетворяетъ и съ каждымъ привѣтливо кланяется.
— Вотъ бы у кого поучиться многимъ нашимъ торговцамътрактирщикамъ,—подумалъ я, вспомнивъ нѣкоего господина.
>!• >!<
Прошелъ по всѣмъ бульварамъ, начиная со Срѣтенскаго и кончая Тверскимъ. На каждомъ почти изъ нихъ пріютились грязныя палаточки, въ которыхъ продаются яблоки, виноградъ, орѣхи, подсолнухи, разныя сласти.
Удобно, хорошо. Погуляешь, купишь яблокъ, сядешь на
скамеечку и жуй себѣ на здоровье.