Пасхаловъ толковалъ барышнѣ что то о музыкѣ Калинникова *), называлъ его безвременно погибшимъ талантли


вымъ композиторомъ и въ доказательство своихъ словъ сыгралъ барышнѣ мелодію изъ „Переписки съ друзьями11.
Но оказалось, что слава Калинникова до Сызрани еще не дошла и барышня, ничего рѣшительно не понявъ изъ словъ ІТасхалова, ^сѣлась за рояль и начала играть „Мой костеръ въ туманѣ свѣтитъ ...
Генералъ, какой-то полковникъ и акцизный составляли партію въ винтъ и искали четвертаго партнера.
— На пароходѣ очень опасно играть въ карты,— говорилъ генералъ,—можно на непріятность налетѣть! Шуллеровъ много ѣздитъ. И онъ обвелъ садящую публику сво
ими „грозными очами , какъ бы ища шуллеровъ. Мы трое, разумѣется, можемъ смѣло сѣсть играть, такъ какъ наша форма есть полная гарантія... М-м... да!
— Виноватъ, господа! Могу я предложить свои услуги быть четвертымъ партнеромъ,— сказалъ подошедшій къ нимъ лысый господинъ. Рекомендуюсь: не шуллеръ!


Компанія пріятно и конфузливо улыбнулась, представилась и изъявила согласіе принять „не шуллера .


Чтобы имѣть болѣе вѣса въ глазахъ партнеровъ, „не шуллеръ разсказалъ имъ, что онъ служитъ на Сормов
скихъ заводахъ, получаетъ жалованья въ годъ 12.000 тыс., и что „это жалованье сравнительно маленькое и едва хва
таетъ на пропитаніе и что, у нихъ на заводахъ, оклады есть гораздо болѣе ...


Компанія усѣлась и играла вплоть до Казани. Сормовецъ всѣхъ обыгралъ.


Сызранскій чиновникъ съ чиновницей вели себя все время вполнѣ прилично. Всю дорогу ѣли и пили чай безъ
конца. Чиновница изображала изъ себя все время мар- і кизу, говорила въ носъ и важно разваливалась въ креслахъ. Несмотря на это, посторонніе барыни со зломъ говорили:
Сразу видна торговка!
Купчиха по десять разъ въ день мѣняла свои платья и разгуливалась по палубѣ, чтобы обратить нннманіе своими костюмами.
Какой смыслъ былъ въ этомъ, неизвѣстно; но такъ какъ она была курноса, то у всѣхъ почему-то возбуждала смѣхъ.


Въ Казани вся эта публика оставила пароходъ и поналѣзла новая.


Сѣла какая то компанія купцовъ, ѣхавшая въ Нижній на ярмарку, моментально потребовала себѣ водки, зернистой икры, балыку и на всю ночь запила.
Почти па всѣхъ станціяхъ отъ Казани до Нижняго пароходъ на пристани встрѣчали съ музыкой.
Музыка эта была ни что иное, какъ граммофонъ.
Какая-нибудь оборванная женщина или мужчина, окруженные кучею оборванныхъ ребятишекъ, заводили
граммофонъ, наверху котораго была надпись: „пожертвуйте несчастному семейству! Граммофонъ хрипѣлъ, сипѣлъ, свистѣлъ и выводилъ большею частію русскую пѣсню въ родѣ:
Разненастный день суббота Нельзя въ нолѣ работать...
Публика бросала съ палубы на пристань деньги, оборванныя дѣти подбирали ихъ, а граммофонъ продолжалъ хрипѣть вплоть до отвала парохода.
*) Недавно умершій молодой композиторъ.
Новый русскій способъ просить милостыню на итальянскій ладъ!
Ровно черезъ три дня я очутился въ Нижнемъ-Новгородѣ на ярмаркѣ, о которой до слѣдующаго №.
(Окончаніе слѣдуетъ).
Мефистофель.
Современный Вильгельмъ-Телль.


ДВА ФОТОГРАФА.




Онъ снималъ усердно, рьяно Аппаратомъ массу вздора: И ручей среди тумана, И деревья у забора.




Но попалъ, въ тѣни «Засады»,




Онъ громилѣ какъ-то въ руки,—


Снялъ съ бѣдняги безъ пощады


Тотъ жилетъ, пиджакъ и брюки...


Князь Марусинъ.