III.
Имѣньишко, какъ называлъ Текаловъ родовое помѣстье отца, расположилось на небольшомъ холмѣ, вокругъ котораго шла до
вольно однообразная, ровная мѣстность, перерѣзанная только около самой усадьбы глубокимъ оврагомъ съ протекавшимъ па днѣ небольшимъ родниковымъ ручейкомъ. Около усадьбы, охва
тивъ ее кольцомъ, разбитъ паркъ съ вѣковыми вязами, липами и дубами. Паркъ давнымъ - давно запущенный и выглядывавшій глухимъ лѣсомъ.
Барскій домъ, одноэтажный каменный, какъ-то уныло выглядывалъ изъ вишневаго палисадника своими облупившимися бѣловатыми стѣнами, ржавой, когда-то красной крышей и заколо
ченными досками окнами. Близъ дома торчалъ ветхій деревянный флигелишко, а дальше, вокругъ широкаго двора, разбросаны разныя службы, большею частью глинобитныя, крытыя соломой.
Во флигелишкѣ жилъ управляющій, Дементій Сергѣевичъ Акуловъ, мѣщанинъ изъ дальняго сѣвернаго городка. Онъ уже нѣсколько лѣтъ служилъ у Текалова и прижился въ Стегачевѣ, какъ въ родномъ гнѣздышкѣ, вмѣстѣ съ женой и двумя дочками.
Акуловъ былъ человѣкъ „недалекій , покладистый, добрый и лѣнивый. Вся его круглая фигура, полное, красное лицо, обрамленное пушистой русой бородой и свиные заплывшіе глазки по
казывали апатію и полнѣйшее довольство собой. Жена была ему
подстать: бѣлая, рыхлая, флегматичная. Дѣвочки - погодки, семи
и восьми лѣтъ, Маня и Саня, были по характеру ни въ мать, ни ! въ отца: до нельзя рѣзвы и безпокойны. Ихъ звонкій смѣхъ и крикъ, вмѣстѣ съ крикомъ домашнихъ животныхъ, оживляли ти
шину усадьбы. Мать не могла совладать съ ними и послѣднее время только и грозила:
— Погодите, мерзавки! Вотъ пріѣдетъ баринъ—онъ вамъ всѣ уши оборветъ за баловство.
Дѣвочки притихали на короткое время, боясь барина, представлявшагося въ ихъ умѣ въ видѣ какого - то сказочнаго чудо
вища, способнаго отгрызть у нихъ уши. Отецъ и вовсе махнулъ на нихъ рукой; ему было не до того: его не слушались работники, какъ ни старался онъ быть съ ними строгимъ. Послѣднее время и онъ ухватился за пріѣздъ хозяина и то же грозилъ.
— Недолго вамъ нагличать, дармоѣды эдакіе! Вотъ пріѣдетъ баринъ —онъ васъ нашпигуетъ по-своему.
„Еще насплетничаетъ, толстопузый ,—думали работники и тоже на короткое время усерднѣе принимались за работу.
Акуловъ былъ честенъ, но честность эта была какая - то условная. Онъ не кралъ ничего хозяйскаго и сторожилъ добросовѣстно каждый хозяйскій предметъ. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ лѣ
нился, не заботился объ улучшеніи хозяйства, въ которомъ, положимъ, мало смыслилъ, и нисколько не огорчался разными не
удачами и несчастіями, касавшимися имѣнія, зная что жалованье свое онъ получитъ во всякомъ случаѣ и харчей натурой съ него хватитъ.
Сосѣдъ Корнухинъ прямо говорилъ текаловскому управляющему:
— Вы бы, Дементій Сергѣичъ, лучше воровали бы, да дѣло дѣлали. Чего вы и себя и хозяина морочите: какую-то дурацкую канитель тянете въ такомъ хорошенькомъ имѣніи?
Акуловъ конфузился, оправдывался и соглашался съ помѣщикомъ, что, дѣйствительно,надо въ Стегачевѣ сдѣлать то-то и
то - то, но самъ и пальцемъ о палецъ Не ударялъ для какого бы то і ни было улучшенія.
За • то въ семьѣ, въ домашнемъ своемъ хозяйствѣ, Дементій ! Сергѣичъ былъ идеаломъ. Онъ почти ничего не давалъ дѣлать своей красивой, холеной женѣ: самъ наблюдалъ чистоту во фли
гелишкѣ, суетился у печки и даже заштопывалъ самъ одежду. Онъ замѣчательно вкусно стряпалъ, и когда у него, напримѣръ, были затѣяны пироги, то во время готовленья къ нему лучше не подступаться. Въ это утро онъ не зналъ даже, что у него дѣлаютъ работники: пашутъ ли, косятъ ли, на гармоникѣ ли играютъ. Тутъ даже его лѣнь и апатія пропадали.
Любилъ еще управляющій постоять вечерокъ съ ружьемъ на тягѣ вальдшнеповъ или посидѣть въ шалашѣ на берегу озерка, подкарауливая утокъ. Жена его, Дарья Семеновна, смотрѣла на
охоту мужа подозрительно; особенно ее возмущало, когда супругъ возвращался съ охоты „попомъ , т. е, съ пустыми руками.
— Не бѣсишься ли ты съ жиру? Ужъ не за утками ли въ юбкахъ охоту устраиваешь, толсторожій? — раздраженно говорила она усталому, измученному и огорченному неудачей охотнику.
Но тотъ не обижался и только пыхтѣлъ, отиралъ потъ и безконечно пилъ квасъ.
Въ общемъ жизнь семьи управляющаго была покойная, сытная и здоровая. Ожидаемый пріѣздъ хозяина нѣсколько раз
строилъ душевный покой семьи. Впрочемъ, Акуловъ утѣшался мыслью, что „баринъ ничего въ деревенскихъ дѣлахъ не смыслитъ и что, проживъ лѣто, онъ опять уѣдетъ, оставивъ ихъ снова однихъ царствовать въ Стегачевѣ.
Получивъ телеграмму о высылкѣ лошадей на станцію, Дементій Сергѣичъ приказалъ вымыть тарантасъ, единственный выѣздной экипажъ въ имѣніи, и запречь парой. Но пару подо
брать было мудрено: одна лошадь хромала, у другой была сбита спина, третья расковалась, остальныя ногъ не таскали отъ работы. Пришлось работнику Ермилу ѣхать на одной лошади.
— Ты поаккуратнѣе, Ермилушка, съ бариномъ-то,—упрашивалъ Дементій Сергѣичъ,—не растревожь его какъ. Колеса-то, смотри, чтобы не скрипѣли, а то у тебя всегда съ музыкой... шлею - то
поправляй, а то она все на боку виситъ, словно лохмотья... черезъ канаву потише, да не давай мерину хвостъ задирать... то же эта музыка не понравится,
— Да какъ же ему не давать? — удивился Ермилъ. — Сами знаете, какъ ого кнутомъ стегнешь, такъ онъ и зачнетъ сейчасъ... Знамо, господина въ конфузъ приведетъ... Ужъ не Дымку ли намъ запрячь?
— Дуракъ! Дымка жереба... съ часу на часъ ждемъ. — Можетъ и съѣздитъ еще разокъ? Авось...
— На авоськѣ и поѣдешь тогда, дубина стоеросовая! — Да ничего и меринъ: хвостъ не бѣда,—успокоивалъ Ефимъ. Экипажъ уѣхалъ на станцію, а Дементій Сергѣичъ принялся приготовлять къ пріѣзду барина кушанья.
Онъ только-что успѣлъ посадить въ вольный духъ печи противень съ пирожками, какъ услыхалъ стукъ колесъ и крикъ Ермила:
— Тпррру, тпррру!.. Никакъ не остановишь мерина: къ конюшнѣ претъ, статуй деревянный...
Дементій Сергѣичъ выскочилъ на крыльцо и помогъ остановить лошадь, поднявшую уши, радостно ржавшую и поворачивавшую голову по направленію къ стойламъ.
Изъ тарантаса съ трудомъ вылѣзъ Текаловъ, весь разбитый дорожной тряской, запыленный, раздраженный, съ лицомъ мученика.
— Здравствуйте, здравствуйте!—силился онъ улыбнуться на привѣтствіе управляющаго, и, чувствуя болі. въ колѣнкахъ, направился къ барскому дому.
— Не сюда-съ... Вотъ на это крылечко пожалуйте, — указалъ Акуловъ на флигелишко, — а тамъ ничего нѣтъ - съ.
— Какъ ничего нѣтъ? — спросилъ Владимиръ Петровичъ, и лѣвую щеку у него задергало.
— Не жилой-съ, съ коихъ поръ, въ него и не войдешь теперь. — Но вѣдь я просилъ приготовить?
— Надо - съ ремонтировать какъ слѣдуетъ, а такъ невозможно - съ: полы и тѣ провалились, а не то что потолки.
— Чччертъ зззнаетъ что та... та... такое! — окончательно вышелъ изъ себя Текаловъ.
Онъ съ ужасомъ замѣтилъ, что заикается.
„Еще новая нервная прелесть,— подумалъ онъ,— вотъ тебѣ и деревня—успокоительница! Тутъ не только вылѣчишься, а пряме
хонько въ гробъ угодишь.. Вотъ и довѣряйся всѣмъ этимъ докторамъ .
Видя, что баринъ пріѣхалъ очень сердитымъ, Дементій Сергѣичъ сталъ молчаливо сторониться отъ него, чтобы еще больше не раздразнить какимъ - нибудь неудачнымъ отвѣтомъ.
— Ты его дорогой не растревожилъ ли, дуракъ? — спросилъ онъ Ефима, проводивъ барина во флигель и сдавъ на попеченіе женѣ,—Не тряхнулъ ли въ канавѣ? Чего онъ спину-то разогнуть не можетъ?
— Только одинъ разъ и вывалилъ, Дементій Сергѣичъ, вотъ вамъ Богъ, одинъ разъ... Знаете, тамъ, на поворотѣ, возля мостика...
— У У У, мерзавецъ! — потрясъ кулаками управляющій,— Просилъ вѣдь: аккуратнѣе, пень лѣсной!
— Я - то при чемъ, Дементій Сергѣичъ? Колесо подвернулось
подъ грядку, ну, тарантасъ и тарарахнулъ на бокъ...
(Юмористическая повѣсть).
(Продолженіе. — См. № 38).
Имѣньишко, какъ называлъ Текаловъ родовое помѣстье отца, расположилось на небольшомъ холмѣ, вокругъ котораго шла до
вольно однообразная, ровная мѣстность, перерѣзанная только около самой усадьбы глубокимъ оврагомъ съ протекавшимъ па днѣ небольшимъ родниковымъ ручейкомъ. Около усадьбы, охва
тивъ ее кольцомъ, разбитъ паркъ съ вѣковыми вязами, липами и дубами. Паркъ давнымъ - давно запущенный и выглядывавшій глухимъ лѣсомъ.
Барскій домъ, одноэтажный каменный, какъ-то уныло выглядывалъ изъ вишневаго палисадника своими облупившимися бѣловатыми стѣнами, ржавой, когда-то красной крышей и заколо
ченными досками окнами. Близъ дома торчалъ ветхій деревянный флигелишко, а дальше, вокругъ широкаго двора, разбросаны разныя службы, большею частью глинобитныя, крытыя соломой.
Во флигелишкѣ жилъ управляющій, Дементій Сергѣевичъ Акуловъ, мѣщанинъ изъ дальняго сѣвернаго городка. Онъ уже нѣсколько лѣтъ служилъ у Текалова и прижился въ Стегачевѣ, какъ въ родномъ гнѣздышкѣ, вмѣстѣ съ женой и двумя дочками.
Акуловъ былъ человѣкъ „недалекій , покладистый, добрый и лѣнивый. Вся его круглая фигура, полное, красное лицо, обрамленное пушистой русой бородой и свиные заплывшіе глазки по
казывали апатію и полнѣйшее довольство собой. Жена была ему
подстать: бѣлая, рыхлая, флегматичная. Дѣвочки - погодки, семи
и восьми лѣтъ, Маня и Саня, были по характеру ни въ мать, ни ! въ отца: до нельзя рѣзвы и безпокойны. Ихъ звонкій смѣхъ и крикъ, вмѣстѣ съ крикомъ домашнихъ животныхъ, оживляли ти
шину усадьбы. Мать не могла совладать съ ними и послѣднее время только и грозила:
— Погодите, мерзавки! Вотъ пріѣдетъ баринъ—онъ вамъ всѣ уши оборветъ за баловство.
Дѣвочки притихали на короткое время, боясь барина, представлявшагося въ ихъ умѣ въ видѣ какого - то сказочнаго чудо
вища, способнаго отгрызть у нихъ уши. Отецъ и вовсе махнулъ на нихъ рукой; ему было не до того: его не слушались работники, какъ ни старался онъ быть съ ними строгимъ. Послѣднее время и онъ ухватился за пріѣздъ хозяина и то же грозилъ.
— Недолго вамъ нагличать, дармоѣды эдакіе! Вотъ пріѣдетъ баринъ —онъ васъ нашпигуетъ по-своему.
„Еще насплетничаетъ, толстопузый ,—думали работники и тоже на короткое время усерднѣе принимались за работу.
Акуловъ былъ честенъ, но честность эта была какая - то условная. Онъ не кралъ ничего хозяйскаго и сторожилъ добросовѣстно каждый хозяйскій предметъ. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ лѣ
нился, не заботился объ улучшеніи хозяйства, въ которомъ, положимъ, мало смыслилъ, и нисколько не огорчался разными не
удачами и несчастіями, касавшимися имѣнія, зная что жалованье свое онъ получитъ во всякомъ случаѣ и харчей натурой съ него хватитъ.
Сосѣдъ Корнухинъ прямо говорилъ текаловскому управляющему:
— Вы бы, Дементій Сергѣичъ, лучше воровали бы, да дѣло дѣлали. Чего вы и себя и хозяина морочите: какую-то дурацкую канитель тянете въ такомъ хорошенькомъ имѣніи?
Акуловъ конфузился, оправдывался и соглашался съ помѣщикомъ, что, дѣйствительно,надо въ Стегачевѣ сдѣлать то-то и
то - то, но самъ и пальцемъ о палецъ Не ударялъ для какого бы то і ни было улучшенія.
За • то въ семьѣ, въ домашнемъ своемъ хозяйствѣ, Дементій ! Сергѣичъ былъ идеаломъ. Онъ почти ничего не давалъ дѣлать своей красивой, холеной женѣ: самъ наблюдалъ чистоту во фли
гелишкѣ, суетился у печки и даже заштопывалъ самъ одежду. Онъ замѣчательно вкусно стряпалъ, и когда у него, напримѣръ, были затѣяны пироги, то во время готовленья къ нему лучше не подступаться. Въ это утро онъ не зналъ даже, что у него дѣлаютъ работники: пашутъ ли, косятъ ли, на гармоникѣ ли играютъ. Тутъ даже его лѣнь и апатія пропадали.
Любилъ еще управляющій постоять вечерокъ съ ружьемъ на тягѣ вальдшнеповъ или посидѣть въ шалашѣ на берегу озерка, подкарауливая утокъ. Жена его, Дарья Семеновна, смотрѣла на
охоту мужа подозрительно; особенно ее возмущало, когда супругъ возвращался съ охоты „попомъ , т. е, съ пустыми руками.
— Не бѣсишься ли ты съ жиру? Ужъ не за утками ли въ юбкахъ охоту устраиваешь, толсторожій? — раздраженно говорила она усталому, измученному и огорченному неудачей охотнику.
Но тотъ не обижался и только пыхтѣлъ, отиралъ потъ и безконечно пилъ квасъ.
Въ общемъ жизнь семьи управляющаго была покойная, сытная и здоровая. Ожидаемый пріѣздъ хозяина нѣсколько раз
строилъ душевный покой семьи. Впрочемъ, Акуловъ утѣшался мыслью, что „баринъ ничего въ деревенскихъ дѣлахъ не смыслитъ и что, проживъ лѣто, онъ опять уѣдетъ, оставивъ ихъ снова однихъ царствовать въ Стегачевѣ.
Получивъ телеграмму о высылкѣ лошадей на станцію, Дементій Сергѣичъ приказалъ вымыть тарантасъ, единственный выѣздной экипажъ въ имѣніи, и запречь парой. Но пару подо
брать было мудрено: одна лошадь хромала, у другой была сбита спина, третья расковалась, остальныя ногъ не таскали отъ работы. Пришлось работнику Ермилу ѣхать на одной лошади.
— Ты поаккуратнѣе, Ермилушка, съ бариномъ-то,—упрашивалъ Дементій Сергѣичъ,—не растревожь его какъ. Колеса-то, смотри, чтобы не скрипѣли, а то у тебя всегда съ музыкой... шлею - то
поправляй, а то она все на боку виситъ, словно лохмотья... черезъ канаву потише, да не давай мерину хвостъ задирать... то же эта музыка не понравится,
— Да какъ же ему не давать? — удивился Ермилъ. — Сами знаете, какъ ого кнутомъ стегнешь, такъ онъ и зачнетъ сейчасъ... Знамо, господина въ конфузъ приведетъ... Ужъ не Дымку ли намъ запрячь?
— Дуракъ! Дымка жереба... съ часу на часъ ждемъ. — Можетъ и съѣздитъ еще разокъ? Авось...
— На авоськѣ и поѣдешь тогда, дубина стоеросовая! — Да ничего и меринъ: хвостъ не бѣда,—успокоивалъ Ефимъ. Экипажъ уѣхалъ на станцію, а Дементій Сергѣичъ принялся приготовлять къ пріѣзду барина кушанья.
Онъ только-что успѣлъ посадить въ вольный духъ печи противень съ пирожками, какъ услыхалъ стукъ колесъ и крикъ Ермила:
— Тпррру, тпррру!.. Никакъ не остановишь мерина: къ конюшнѣ претъ, статуй деревянный...
Дементій Сергѣичъ выскочилъ на крыльцо и помогъ остановить лошадь, поднявшую уши, радостно ржавшую и поворачивавшую голову по направленію къ стойламъ.
Изъ тарантаса съ трудомъ вылѣзъ Текаловъ, весь разбитый дорожной тряской, запыленный, раздраженный, съ лицомъ мученика.
— Здравствуйте, здравствуйте!—силился онъ улыбнуться на привѣтствіе управляющаго, и, чувствуя болі. въ колѣнкахъ, направился къ барскому дому.
— Не сюда-съ... Вотъ на это крылечко пожалуйте, — указалъ Акуловъ на флигелишко, — а тамъ ничего нѣтъ - съ.
— Какъ ничего нѣтъ? — спросилъ Владимиръ Петровичъ, и лѣвую щеку у него задергало.
— Не жилой-съ, съ коихъ поръ, въ него и не войдешь теперь. — Но вѣдь я просилъ приготовить?
— Надо - съ ремонтировать какъ слѣдуетъ, а такъ невозможно - съ: полы и тѣ провалились, а не то что потолки.
— Чччертъ зззнаетъ что та... та... такое! — окончательно вышелъ изъ себя Текаловъ.
Онъ съ ужасомъ замѣтилъ, что заикается.
„Еще новая нервная прелесть,— подумалъ онъ,— вотъ тебѣ и деревня—успокоительница! Тутъ не только вылѣчишься, а пряме
хонько въ гробъ угодишь.. Вотъ и довѣряйся всѣмъ этимъ докторамъ .
Видя, что баринъ пріѣхалъ очень сердитымъ, Дементій Сергѣичъ сталъ молчаливо сторониться отъ него, чтобы еще больше не раздразнить какимъ - нибудь неудачнымъ отвѣтомъ.
— Ты его дорогой не растревожилъ ли, дуракъ? — спросилъ онъ Ефима, проводивъ барина во флигель и сдавъ на попеченіе женѣ,—Не тряхнулъ ли въ канавѣ? Чего онъ спину-то разогнуть не можетъ?
— Только одинъ разъ и вывалилъ, Дементій Сергѣичъ, вотъ вамъ Богъ, одинъ разъ... Знаете, тамъ, на поворотѣ, возля мостика...
— У У У, мерзавецъ! — потрясъ кулаками управляющій,— Просилъ вѣдь: аккуратнѣе, пень лѣсной!
— Я - то при чемъ, Дементій Сергѣичъ? Колесо подвернулось
подъ грядку, ну, тарантасъ и тарарахнулъ на бокъ...
Въ деревнѣ.
(Юмористическая повѣсть).
(Продолженіе. — См. № 38).