Дарья Семеновна усадила хозяина за готовый уже самоваръ, обставленный бутылками вина и разными закусками. Владимиру Петровичу стало веселѣе и онъ успокоился: щека совсѣмъ перестала прыгать. Ему пріятно было въ этомъ уютномъ флигелишкѣ съ низенькимъ потолкомъ, маленькими окошками и поломъ, устланнымъ деревенскими самодѣльными коврами, сотканными изъ раз
ноцвѣтныхъ тряпокъ. Кругомъ старинная мебель, на окнѣ цвѣты, на стѣнахъ фотографіи, олеографіи и одна большая картина въ золотой рамѣ, очевидно, изъ барскаго дома. Жирный котъ жмурился и перебиралъ лапками на диванѣ. На столѣ густыя сливки, вареныя яйца, ватрушки съ творогомъ и жареная курица. Всюду сквозило сытое довольство.
„Все это отъ меня и черезъ меня, — подумалъ Текаловъ,— и котъ откормленъ моимъ молокомъ, и все, все мое“...
Какое-то раздражающее злобное чувство закипѣло въ немъ отъ этой мысли. Ему непріятна была эта щекотливая злоба; онъ укорялъ себя въ какихъ - то недоброжелательности и зависти къ
довольству своего слуги. Но все-таки этотъ жирный управляющій невольно представлялся ему въ видѣ паразита, напившагося его, хозяйской крови.
Отъ водки Текаловъ отказался, натуральнаго винограднаго вина не было, и онъ рѣшилъ выпить съ дороги рюмку вишневой наливки. Наливка была замѣчательная, очевидно, домашняго приготовленія.
„Изъ моихъ вишень , — мелькнуло въ головѣ Владимира Петровича.
Аппетитъ послѣ дороги у него былъ огромный и онъ, забывъ осторожность, ѣлъ сдобныя ватрушки. Дарья Семеновна бѣлыми, пухлыми руками разливала чай.
„Какая она красивая, сытая и какая бѣлоручка ,— подумалъ Текаловъ, поймавъ ея заискивающую, привѣтливую улыбку.
Дементій Сергѣичъ почтительно стоялъ около двери.
„Какъ съ нимъ обходиться?—затруднялся Текаловъ.—Сажать съ собою или не сажать? Не хотѣлось бы фамильярность заводить .
Въ Москвѣ онъ никогда не предлагалъ стулъ пріѣзжавшему управляющему и, выслушавъ отъ него жалобы на хозяйство, отправлялъ пить чай въ трактиръ.
-- Садитесь, что-жъ вы стоите?—кивнулъ онъ ему, наконецъ, головой на диванъ.
Дементій Сергѣичъ грузно опустился па заскрипѣвшій подъ нимъ диванъ, но сейчасъ же вскочилъ, какъ уколотый.
— Батюшки мои! Даша, я и забылъ... чай совсѣмъ сгорѣли!— крикнулъ онъ съ ужасомъ.
— Что случилось?— спросилъ Владимиръ Петровичъ, и щека у него запрыгала.
— Пирожки тамъ, въ печкѣ, остались, — плаксиво отвѣчалъ Акуловъ.
— ІІо... послушайте... рразвѣ ммможно такъ пу... пу... пугать изъ - за пу... пустяковъ! — вспылилъ Текаловъ. — Вы ммѳня за... ззаикой сдѣлаете...
Акуловъ ужасно сконфузился. Во - первыхъ, онъ, дѣйствительно, перепугалъ барина; во - вторыхъ, совсѣмъ не слѣдовало при немъ объяснять свои кулинарныя слабости.
IV.
Дарья Семеновна отправилась спасать пирожки. Слышно было какъ она гремѣла печной заслонкой, потомъ что - то уронила и разбила. Дементій Сергѣичъ не выдержалъ и бросился то же въ кухню. Текаловъ остался одинъ, если не считать кота, подобравшагося къ столу и старавшагося стащить курицу.
— Брысь! Я тебя!—махалъ на него рукой Владимиръ Петровичъ.
— Оставили меня тутъ, идіоты, караулить,—досадовалъ онъ. Въ сосѣдней комнатѣ шушукались и но временамъ раздавался
сдержанный смѣхъ. Въ щель пріотворенной двери кто-то подсматривалъ. Вотъ дверь, очевидно, отъ неосторожнаго толчка, распахнулась, и Текаловъ увидалъ двухъ прехорошенькихъ дѣвочекъ.
Застигнутыя врасплохъ, Маня и Саня растерянно смотрѣли па барина, того страшнаго барина, которымъ ихъ пугала мать. Но страха за свои уши онѣ никакого особеннаго не ощущали. Баринъ совсѣмъ не былъ чудовищемъ. Напротивъ, Владимиръ Петровичъ, съ его блѣднымъ, чистымъ лицомъ, выхоленными усиками и красивой прической, предсталъ передъ дѣтьми какимъ - то сказочнымъ иринцемъ-красавцемъ. Онъ, въ глазахъ дѣвочекъ, былъ го
раздо лучше и Ермила, и Никиты, и Потапа, и другихъ мужиковъ - работниковъ, бородастыхъ, лохматыхъ, съ ямистыми спинами и кривыми ногами.
— Чего вы прячетесь? Подойдите сюда, милыя!—поманилъ къ себѣ дѣвочекъ Текаловъ—Я вамъ конфетокъ дамъ.
Онъ досталъ изъ кармана пиджака коробочку съ шеколадиыми конфектами и отдалъ ее подскочившей Манѣ.
— Вы ужъ тутъ, баловницы? Поспѣли?—крикнула на дочерей вернувшаяся Дарья Семеновна.—Поблагодарите барина за гостинчикъ-то, свинушки эдакія!
Но дѣвочкамъ было не до благодарности; онѣ подняли такой шумъ при раздѣлѣ конфѳктъ, что ихъ пришлось выгнать на дворъ.
— Хоть бы вы, Владимиръ Петровичъ, съ ними построже какъ... совсѣмъ отъ рукъ отбились, больно озорливы,—жаловалась мать.
„Экое дурачье,—подумалъ Текаловъ,—экая дубоватая, наглая деревенщина! Только и не доставало мнѣ — съ дѣтьми возиться, дѣтей ихъ воспитывать .
И щека у него заплясала отъ раздраженія.
— Что у васъ сегодня дѣлаютъ работники? — спросилъ онъ, разставшагося, наконецъ, съ кухней, управляющаго.
Спросилъ Текаловъ, таісъ-себѣ, чтобы только что-нибудь сказать, а самъ нисколько не интересовался работой. Но вопросъ этотъ былъ ужасенъ для Акулова, такъ какъ, занявшись стряп
ней, онъ совсѣмъ забылъ про работниковъ, по своему обыкновенію, и не зналъ положительно, гдѣ они теперь.
— Пашутъ,-отвѣчалъ онъ наудачу.
— Въ лѣсъ ушли дрова готовить! — крикнулъ изъ кухни Ермилъ, принесшій багажъ барина-—Мы еще авчерась вспахали все. Акуловъ сконфузился, а Текаловъ подумалъ:
„Хорошъ, однако, управитель, не знающій что у него дѣлается въ хозяйствѣ , И онъ все подозрительнѣе относился къ Акулову.
Поблагодаривъ за чай, онъ подсѣлъ къ открытому окну. На зеленой лужайкѣ, пестрѣвшей лѣтними цвѣтами, прыгали дѣвочки. Саня строила Манѣ гримасу, Маня кричала:
— Не такъ, не такъ! Онъ вотъ этой щекой коробится... Чай, я видѣла лучше тебя.
И то же строила гримасу.
Текаловъ догадался, что дѣвочки передразнивали его. Ему стало неловко и обидно; дѣти его злили. Къ тому же онъ почувствовалъ спазмы отъ сдобныхъ лепешекъ, отрыжку съ изжогой, и ему сдѣлалось очень тяжело.
Вышедшій на дворъ Акуловъ прогналъ дочерей съ глазъ, а самъ принялся на виду у барина поправлять изгородку-Текаловъ отвернулся отъ окна и спросилъ Дарыо Семеновну.
— Гдѣ - жъ, однако, вы помѣстите меня? Пока домъ не поправили?
— Вотъ въ этой комнатѣ. Пожалуйте, посмотрите.
Текаловъ посмотрѣлъ приготовленную ему комнату, маленькую, душную, обвѣшанную образами съ лампадками и съ огромной деревянной кроватью.
— Но вѣдь это... ваша спальня? — догадался онъ.
— Мы себѣ въ сѣняхъ устроимъ... теперь тепло. А тутъ вамъ будетъ даже очень хорошо.
— Ну, что-жъ дѣлать!—вздохнулъ Текаловъ.
Опъ надѣлъ шляпу и вышелъ на воздухъ. Дѣвочки подошли къ барину и уставились на него своими бойкими, задорными глазенками. Подошелъ и Акуловъ. Въ сопровожденіи этой свиты Владимиръ Петровичъ двинулся дальше по двору.
Посреди двора стоялъ теленокъ съ бубенчиками на шеѣ. — Какой хорошенькій! — протянулъ къ нему руку Текаловъ. Теленокъ замычалъ, подошелъ къ барину и захватилъ въ
свой беззубый ротъ его палецъ. Потомъ лизнулъ полу чесучеваго пиджака, оставивъ на немъ слюнявую зеленоватую полосу. •
— Испортилъ костюмъ, проклятый! — отскочилъ отъ теленка Владимиръ Петровичъ.
Управляющій кинулся вытирать барина своимъ грязнымъ носовымъ платкомъ и еще больше размазалъ зеленоватое пятно. — Ничего, ничего! — защищался отъ него Текаловъ.
„Вотъ онѣ, деревенскія прелести, и начались , — подумалъ онъ съ желчью.
Въ мутной, вонючей лужѣ около конюшни плескались утки. Тутъ же, на берегу, весь облѣпленный грязью, расположился худой, паршивый поросенокъ.
— Это нашъ, мой поросенокъ?—спросилъ Текаловъ.