На станціи желѣзной дороги.

(Сцены съ натуры.)
11-ть часовъ вечера. Вокзалъ станціи полуосвѣщенъ чуть мерцающей лампой. На полу, въ общей комнатѣ, ле
жатъ въ разныхъ позахъ мужики, пріютившіеся такъ, что въ большинствѣ случаевъ одинъ служитъ подушкою другому. Мужиковъ лежитъ такимъ образомъ человѣкъ до тридцати, вслѣдствіе чего для пѣшеходовъ буквально нѣтъ мѣста ни на одинъ аршинъ. На лавкахъ помѣстились бо* лѣе счастливые люди. Такъ, напримѣръ, на одной изъ лавокъ, скорчивъ ноги, сидитъ купецъ, рядомъ съ нимъ лежитъ какая-то женщина съ ребенкомъ, далѣе покоится на лавкѣ стражъ вокзала, жандармъ и т. п. Внѣ вокзала, на открытой платформѣ, также пріютилось въ ожиданіи поѣзда, нѣсколько мужиковъ съ какими-то тяжеловѣсными инструментами, назначеніе которыхъ, при царящей темнотѣ, нѣтъ никакой возможности разобрать. У открытаго буфета столпилось человѣкъ восемь. Одинъ изъ нихъ наяриваетъ
во-всю смычкомъ на скрипкѣ, а два1 служилыхъ воина, ставъ другъ передъ другомъ, отхватываютъ трепака. Какой-то чиновникъ, въ сѣромъ военномъ пальто съ свѣт
лыми пуговицами, одобряетъ плясуновъ и музыканта и подчуетъ ихъ водкой.
— Проглотите, проглотите для бодрости, говоритъ чиновникъ музыканту и плясунамъ, показывая на налитыя на буфетѣ рюмки; тѣ быстро подходятъ къ прилавку, съ такой же быстротой берутъ рюмки и опрокидываютъ ихъ въ подлежащія мѣста.
„Ай, барыня, барыня! Сударыня—барыня!..
Затягиваетъ одинъ изъ пляшущихъ, выдѣлывая подъ пѣсню ногами самыя хитрыя колѣнца.

— Наяривай во всѣ лопатки, Агафонычъ!

„Ай, барыня, барыня...“
— Ты, братъ, врешь. Эта пѣсня совсѣмъ не такимъ голосомъ поется.

— Вотъ еще разговаривать я съ тобой буду!

„Ай, барыня, барыня...
— Давай намъ бутылку пива! — приказываетъ веселый чиновникъ.
— Сичасъ, сію минуточку; цѣлую дюжину представлю.. Эй, бѣгомъ за пивомъ!
— Нѣтъ, ты мнѣ не толкуй своихъ рацей. Мы видывали, братъ, виды-то почище тебя, наставительно объясняетъ пляшущій своему визави по пляскѣ, пріостанавливаясь и подбочениваясь фертомъ.
— Вотъ такъ да ни такъ... буду я съ тобой, кислая шерсть, еще разговаривать! — восклицаетъ другой плясунъ своему сотоварищу.
— Вотъ не кислая-то шерсть! Да ты, знаешь ли, что я былъ йодъ Востополемъ! Да ты знаешь ли, что я во што (показываетъ на свою оторванную руку) получилъ за Русь святую, значитъ.
— А теперича по міру скитаешься, а я-то по безсрочному хоша, а при мѣстѣ одначе, съ саркастической улыбкой говоритъ другой плясунъ.

Брешешь, гужаѣдъ! Мы не посрррамили земли Русской!.. Мы сррражались со славой!.. Мы, теперича, при

мѣрно сказать, такихъ басурмановъ, какъ ты, сажали на штыки!.. Ну, пифъ! пафъ! прр!.. Ну, отбивайся отъ непріятельской натиреліи! — закричалъ севастопольскій воинъ, помахивая на своего противника руками.
— Ха-ха-ха! Ай да Бисерный! Вотъ потѣшилъ, вотъ
~ Послушай. Женя, куда ты смотришь.. Вѣдь сцена правѣе..,
— Да?... но это очень дряхлая сцена.