— Я слышала, пасъ приняли въ оперу, несмотря на то, что на^спектаклѣ вы, говорятъ, „пустили пѣтуха ?
— Что жъ изъ этого,—я не курица! Если курица запоетъ пѣтухомъ, то ей рубятъ голову, а если теноръ ноетъ пѣтухомъ, его непремѣнно принимаютъ на сцену!

РЕЗОННО.

Я злой судьбой своей сраженъ,
Брожу смущенный, какъ въ туманѣ: Она имѣетъ „милліонъ ,
А у меня лишь „шищъ“ въ карманѣ! — Но все жъ мечтаю какъ-нибудь Я въ этомъ дѣлѣ ухитриться И „милліонъ „перетряхнуть“
Къ себѣ въ карманъ, гдѣ „шишъ таится! Н. К.

У доктора.

(Сцены изъ нижегордской ярмарки).
Утро. Девять часовъ. Въ коридорѣ гостиницы, гдѣ живетъ врачующій отъ запоя, ждутъ посѣтители. Коридорный,
нарочно приставленный, вводитъ посѣтителей по очереди и превозноситъ достоинства доктора. На деревянной ска
мейкѣ сидитъ какая-то старушка. Коридорный занимается больше ею, вслѣдствіе полученнаго полтинника на чай.
— И теперича, сударыня, возьмемъ, одно то: сколько у господина доктора благодарностей, такъ это даже страшно.
Всѣ стѣны увѣшаны. Каждый день по почтѣ онъ мерси получаетъ.
— Что же хорошо, стало быть, лѣчитъ? — вмѣшивается стоявшій у стѣны купецъ съ красной физіономіей и рыжей съ просѣдыо бородой.
— Стало быть, хорошо. Иные имъ по тыщѣ рублей за науку платятъ, чтобъ ихъ обучили. — Ну? Больно много по тыщѣ.
— Нѣтъ-съ немного, господинъ купецъ.
— Не разсчетъ, братецъ, тыщу давать-то. А много-ли они, энтотъ дохтуръ, за лѣченіе полагаютъ?
— По соглашенію, значитъ, кто какъ боленъ.
— А ежели я сейчасъ можетъ здоровъ, а черезъ недѣлю могу запить, излѣчитъ онъ аль нѣтъ?
— Это вы извольте ихъ самихъ спросить.
— То-то и есть, а берешься разсуждать, твое дѣло у антре стоять, а ты тутъ гордыбачишь.
Коридорный отходитъ.
— Вы, сударыня, — обращается купецъ къ старушкѣ, — по какимъ надобностямъ изволите здѣсь быть?
— Хочу вотъ на счетъ сына посовѣтоваться. — Такъ-съ. А я думалъ сами страдаете.
— Что ты, батюшка, что ты!? Въ умѣ ли ты? Въ мои-то года.
— Оно, конечно, въ ваши года только чулки вязать, но промежду прочимъ ручаться нельзя. Вашъ братъ баба насчетъ мадерной суспеціи собаку съѣла. Знаемъ небось, по супругѣ судимъ.
— Ты напрасно, батюшка, присталъ-то. Шелъ бы своей дорогой, а отъ тебя такихъ словъ никто слышать не желаетъ.
— Нѣтъ, позвольте, бабушка. Вижу я, что вы изъ нашего званія, и хочу я вамъ совѣтомъ помочь. Давно ли у васъ сынишка-то страдаетъ. — Годовъ пять.
— О?! Не хорошо, не хорошо. Это ему должно быть стыдно. А сколькихъ онъ лѣтъ?
— Годовъ ему подъ тридцать пять будетъ.
—• И? Это очинио не хорошо. Эдакіе года и вдругъ такими пустяками заниматься. Ежели бы ему подъ пятьдесятъ, это я понимаю...
— И подъ пятьдесятъ-то хорошаго мало.
— Кто въ какомъ карахтерѣ при этомъ находится. Сейчасъ у меня въ лавкѣ приказчикъ есть, такъ какъ запьетъ, животы съ нимъ со смѣху надорвешь, право. Такіе фасоны учиняетъ, что страсть! Въ прошломъ годѣ онъ себѣ за
мѣсто сапогъ чулки ваксой чистилъ, смѣху что было; такъ я вамъ скажу, въ кіятрѣ столько потѣхи не найдешь.
— Что же смѣшного? Это, напротивъ, сожалѣть надо.
— Зачѣмъ же жалѣть? Года свои онъ у насъ отжилъ,
ну, и смѣшитъ насъ теперь. Такъ вотъ оно что значитъ — карахтеръ. А вашъ каковъ?