не могли доискаться причины его раздражительности, но дѣло вскорѣ объяснилъ намъ самъ Никандръ Семеновичъ.
— Иду я вчера по улицѣ, навстрѣчу мнѣ попадается студентъ, бывшій мой ученикъ.
— Что,— спрашиваю я его,— греческій-то языкъ пригодился, скажите мнѣ спасибо?
— Ни чорта,—говоритъ,—не пригодился; если бы не училъ его, такъ было бы лучше, не было бы въ головѣ лишней ерунды?!
— Хотѣлъ я ему завязать „подлеца“, да ужъ ладно, думаю, удержусь. При этомъ Никандръ Семеновичъ сдѣлалъ торжествен
ную мину и самодовольнымъ взглядомъ обвелъ весь классъ, какъ бы желая сказать „а! что? Каковъ, молъ, я молодецъ“?
Ученики разумѣется одобрительно засмѣялись.
Интересно велось преподаваніе греческаго языка. Входитъ въ классъ Никандръ Семеновичъ, обремененный цѣлымъ ворохомъ , „своихъ книжекъ“, и, взявъ одну изъ нихъ, а остальныя положивъ на каѳедру, начинаетъ толковать „вновь“ какое-нибудь синтакси
ческое правило. Толкованіе состояло въ томъ, что онъ, уткнув- ; шись въ книжку носомъ, начиналъ издавать съ полчаса подъ рядъ какіе-то телячьи звуки, изъ которыхъ только и можно было разобрать „у... у... м... м... н... н... у... н... д... а... а...“ и т. д.
Никандръ Семеновичъ такъ углублялся въ свое „толкованіе“, что, подобно токующему тетереву, дѣлался глухъ и слѣпъ но отношенію ко всему окружающему. Ученики, какъ и слѣдуетъ ожидать, въ подобныхъ случаяхъ широко пользовались такимъ явле
ніемъ „Толкованія“ конечно никто, за исключеніемъ человѣкъ двухъ-трехъ, не слушалъ. Всякъ занимался своимъ дѣломъ. Кто училъ урокъ по другому предмету, что читалъ книгу, кто писалъ, а на заднихъ партахъ всегда играли въ „стуколку и немилосердно звенѣли деньгами... Шалуны изъ товарищей часто подшучивали надъ кѣмъ-нибудь.
— Волковъ, тебя спрашиваютъ урокъ!~толкнувъ его въ бокъ, заявляетъ товарищъ.
Волковъ, конечно, вскакиваетъ на ноги, захваченный врасплохъ, и намѣревается готовиться къ отвѣту.
— Вамъ что угодно? — спрашиваетъ Никандръ Семеновичъ, замѣтивъ стоящаго Волкова.
— Я хочу выйти изъ класса. — заявляетъ попавшій впросакъ Волковъ.
Никандръ Семеновичъ въ знакъ согласія кивнетъ головой и опять немедленно погрузится въ свое занятіе.
Протолковавъ съ полчаса, Никандръ Семеновичъ начинаетъ спрашивать учениковъ урокъ, при чемъ вслѣдствіе его забывчивости и разсѣянности часто случалось такъ, что вмѣсто дѣйстви
тельной фамиліи ученика онъ произносилъ то слово, которымъ оканчивалъ свое толкованіе, съ прибавленіемъ слова „господинъ“. Толкуетъ напримѣръ, о какомъ-нибудь „метатезисѣ“ и, прервавъ толкованіе, вдругъ произноситъ:
— У... н... д... а... а господинъ Метатезисъ, отвѣчайте урокъ. — Ха, ха, ха! - раздается въ классѣ.
— Виноватъ! Я хотѣлъ сказать — г. Сапунковъ!
— Въ нашемъ классѣ такого нѣтъ: это въ пятомъ, отвѣчаютъ ученики и опять хохочутъ.
Еще болѣе сконфузившись, Никандръ Семеновичъ, наконецъ, беретъ классный журналъ и, взглянувъ въ него, на этотъ разъ произноситъ настоящую фамилію ученика нашего класса.
Книгъ, нужныхъ для изученія греческаго языка, большинство не имѣло и довольствовалось тѣми книгами, которыя у нѣкото
рыхъ имѣлись въ классѣ. Ученики находили совершенно лишнимъ имѣть книги при такомъ методѣ преподаванія, какимъ руковод
ствовался Никандръ Семеновичъ. Гдѣ и сколько задано урока, большинство гоже не знало. Многіе, напримѣръ, въ концѣ года
— Но моему, Софья Петровна, всегда, когда вы играете въ концертѣ, вы должны дожду іо пьесу заканчивать pianissimo...
—, Почему?
— Чтобы не разбудить публику.