предѣлы Государства извѣстить гражданъ о кончинѣ Василія, и клятвеннымъ обѣтомъ утвердить ихъ въ вѣрности къ Іоанну(6).
Едва минула недѣля въ страхѣ и надеждѣ, вселяемыхъ ; въ умы государственными перемѣнами, когда столица была поражена несчастною судьбою Князя Юрія Іоанновича Дми
тровскаго, старшаго дяди Государева, или оклеветаннаго, иди дѣйствительно уличеннаго въ тайныхъ видахъ беззаконнаго властолюбія: ибо сказанія Лѣтописцевъ несогласны. Пишутъ, что Князь Андрей Шуйскій, сидѣвъ прежде въ темницѣ за побѣгъ отъ Государя въ Дмитровъ, былъ милостиво освобожденъ вдовствующею Великою Княгинею, но вздумалъ измѣнить ей, возвести Юрія на престолъ, и въ семъ намѣреніи открылся Князю Борису Горбатому, усердному Вольможѣ, который съ гнѣвомъ изобразилъ ему всю гнусность такой измѣны. Шуйскій увидѣлъ свою неосторожность, и боясь доноса, рѣшился прибѣгнуть къ безстыдной лжи: объявилъ Еленѣ, что Юрій
тайно подговариваетъ къ себѣ знатныхъ чиновниковъ, его самого и Князя Бориса, готоваго немедленно уѣхать въ Дмитровъ. Князь Борисъ доказалъ клевету и замыслъ Шуйскаго возмутить спокойствіе Государства: первому изъявили благодарность, а втораго посадили въ башню. Но Бояре, излишно осторожные, представили Великой Княгинѣ, что если она хочетъ мирно царствовать съ сыномъ, то должна заключить и Юрія, властолюбиваго, привѣтливаго, любимаго многими людьми и весьма опаснаго для Государя-младенца. Елена, непре
станно оплакивая супруга, сказала имъ: „вы видито мою „горесть: дѣлайте, что надобно для пользы Государства“.
Между тѣмъ нѣкоторые изъ вѣрныхъ слугъ Юріевыхъ, свѣдавъ о намѣреніи Бояръ Московскихъ, убѣждали Князя своего, совершенно невиннаго и спокойнаго, удалиться въ Дми
тровъ. „Тамъ“ —говорили они— „никто не посмѣетъ косо „взглянуть на тебя; а здѣсь не минуешь бѣды.“ ІОрій съ твердостію отвѣтствовалъ: „Я пріѣхалъ въ Москву закрыть „глаза Государю брату и клялся въ вѣрности къ моему пле
„мяннику; не преступлю цѣлованія крестнаго и готовъ умереть „въ своей правдѣ (7).“
Заклю чоніе
Князя Юрія
Іоанновича.
Едва минула недѣля въ страхѣ и надеждѣ, вселяемыхъ ; въ умы государственными перемѣнами, когда столица была поражена несчастною судьбою Князя Юрія Іоанновича Дми
тровскаго, старшаго дяди Государева, или оклеветаннаго, иди дѣйствительно уличеннаго въ тайныхъ видахъ беззаконнаго властолюбія: ибо сказанія Лѣтописцевъ несогласны. Пишутъ, что Князь Андрей Шуйскій, сидѣвъ прежде въ темницѣ за побѣгъ отъ Государя въ Дмитровъ, былъ милостиво освобожденъ вдовствующею Великою Княгинею, но вздумалъ измѣнить ей, возвести Юрія на престолъ, и въ семъ намѣреніи открылся Князю Борису Горбатому, усердному Вольможѣ, который съ гнѣвомъ изобразилъ ему всю гнусность такой измѣны. Шуйскій увидѣлъ свою неосторожность, и боясь доноса, рѣшился прибѣгнуть къ безстыдной лжи: объявилъ Еленѣ, что Юрій
тайно подговариваетъ къ себѣ знатныхъ чиновниковъ, его самого и Князя Бориса, готоваго немедленно уѣхать въ Дмитровъ. Князь Борисъ доказалъ клевету и замыслъ Шуйскаго возмутить спокойствіе Государства: первому изъявили благодарность, а втораго посадили въ башню. Но Бояре, излишно осторожные, представили Великой Княгинѣ, что если она хочетъ мирно царствовать съ сыномъ, то должна заключить и Юрія, властолюбиваго, привѣтливаго, любимаго многими людьми и весьма опаснаго для Государя-младенца. Елена, непре
станно оплакивая супруга, сказала имъ: „вы видито мою „горесть: дѣлайте, что надобно для пользы Государства“.
Между тѣмъ нѣкоторые изъ вѣрныхъ слугъ Юріевыхъ, свѣдавъ о намѣреніи Бояръ Московскихъ, убѣждали Князя своего, совершенно невиннаго и спокойнаго, удалиться въ Дми
тровъ. „Тамъ“ —говорили они— „никто не посмѣетъ косо „взглянуть на тебя; а здѣсь не минуешь бѣды.“ ІОрій съ твердостію отвѣтствовалъ: „Я пріѣхалъ въ Москву закрыть „глаза Государю брату и клялся въ вѣрности къ моему пле
„мяннику; не преступлю цѣлованія крестнаго и готовъ умереть „въ своей правдѣ (7).“
Заклю чоніе
Князя Юрія
Іоанновича.