цалъ онъ, несмотря на свои молодые годы и царившую уже тогда моду, и старыхъ мастеровъ, и посто
янно совѣтовалъ молодымъ товарищамъ-художникамъ повнимательнѣе присматриваться къ ихъ произведеніямъ и изучать ихъ посерьезнѣе.
Когда открылась первая, такъ называемая Туркестанская выставка картинъ покойнаго Василія Ва
сильевича Верещагина, Гаршинъ былъ всецѣло захваченъ ею и ходилъ самъ не свой. „Вотъ это ху
дожникъ! Это талантъ“, говорилъ онъ въ волненіи, и со страстью и жаромъ защищалъ Верещагина отъ сыпавшихся на него со всѣхъ сторонъ обвиненій въ нехудожественности взятыхъ имъ на себя задачъ и неправильности его взглядовъ на художество.
Подъ вліяніемъ охватившаго его чувства, онъ, который очень рѣдко прибѣгалъ къ поэтической формѣ — стиху, написалъ большое стихотвореніе, посвящен
ное этой выставкѣ и напечатанное по его смерти въ полномъ собраніи его сочиненій. Я позволю себя напомнить изъ него одно мѣсто, производившее особен
ное впечатлѣніе и выражающее настроеніе Гаршина отъ выставки.
«... увидѣлъ смерть, услышалъ вопль людей, Измученныхъ убійствомъ, тьмой лишеній... Не люди то, а только тѣни
Отверженниковъ родины своей.
Ты предала ихъ, мать! Въ глухой степи одни, Безъ хлѣба, безъ глотка воды гнилой, Изранены врагами, всѣ они
Готовы пасть, пожертвовать собой,
Готовы биться до послѣдней крови За родину, лишившую любови,
Пославшую на смерть своихъ сыновъ... Кругомъ песчаный рядъ холмовъ,
У ихъ подножія орда свирѣпая кольцомъ Объяла горсть героевъ. Нѣтъ пощады!.. Къ нимъ смерть стоитъ лицомъ! Они ей рады;
И, можетъ быть, не стоитъ жить — страдать!?. Плачь и молись, отчизна, мать:
Молись, чтобы проклятія дѣтей,
Погибшихъ за тебя въ глухихъ пескахъ степей, Не отозвались черезъ много лѣтъ Въ годину пораженія и бѣдъ».
Эти стихи, оказавшіеся пророческими, ходили по рукамъ въ спискахъ и производили сильное впечатлѣніе.
По мнѣнію Гаршина, идейность въ искусствѣ не только не можетъ служить обвиненіемъ художнику въ тенденціи, но является доказательствомъ интел
лигентности художника, который, живя жизнью стра
ны, невольно чуткимъ своимъ сердцемъ откликается въ художественныхъ произведеніяхъ на всѣ жгучіе
вопросы, захватившіе его время и волнующіе все сознающее и мыслящее вокругъ него. Вспомните его разсказъ «Художники».
Потому то онъ и ставилъ очень высоко въ искусствѣ покойнаго, не любимаго художниками, Яро
шенко и былъ съ нимъ близокъ, ближе чѣмъ съ другими художниками.
Съ тяжелымъ сердцемъ приходится констатировать фактъ, что художественная грамота далеко еще
не захватила массы, что искусство стоитъ такъ еще далеко отъ жизни, что не рѣдкость въ наши дни встрѣтить вполнѣ интеллигентнаго человѣка, прогрес
сивнаго дѣятеля, спокойно и съ сознаніемъ своей
правоты говорящаго: «я не хожу на выставки, некогда, есть дѣла посерьезнѣе!..» И когда такой прогрессивный дѣятель становится во главѣ газеты или журнала, — что можетъ онъ сказать въ немъ объ искусствѣ?!.
И поручаетъ онъ, въ силу своей полной художественной безграмотности, этотъ, неважный по его мнѣнію, отдѣлъ первому, кто съумѣетъ убѣдить его въ своемъ правѣ на критику художества.
Что мои слова имѣютъ серьезное основаніе, подтверждаетъ уже тотъ фактъ, что громадное большин
ство русской интеллигенціи не посѣщаетъ совсѣмъ художественныхъ выставокъ: изъ почти полуторамильоннаго населенія Петербурга на выставкахъ бываетъ тысячъ 10, 15, а въ Москвѣ и провинціи и того меньше.
Русская интеллигенція настолько мало интересуется искусствомъ, что у насъ въ Россіи нѣтъ ни од
ного художественнаго журнала и изданія, если не
считать декадентскаго, технически хорошо издаваемаго журнала „Золотое Руно“, да двухъ, трехъ спекулятивныхъ, дорогихъ изданій „обзора галлерей“.
Въ вопросахъ искусства наша публика вполнѣ удовлетворяется рекламно-репортерскими отчетами о выставкахъ художественно-неграмотныхъ, въ большинст
вѣ случаевъ, господъ, печатающихъ свои „непогрѣ
шимыя мнѣнія“ по вопросамъ искусства въ разныхъ повременныхъ изданіяхъ.
Кто виноватъ въ такомъ положеніи дѣла — вопросъ другой и настолько серьезный, что можетъ и долженъ служить темой отдѣльнаго доклада. По этому поводу мною былъ уже высказанъ взглядъ въ статьѣ „по вопросу о художественной критикѣ“, на
печатанной въ № 1 журнала „Зодчій“ за прошлый годъ; но фактъ остается фактомъ, и его приходится признать, и считаться съ тѣмъ, что люди, неимѣющіе никакихъ правъ и данныхъ говорить объ искусствѣ, являются въ немъ рѣшающимъ голосомъ и пишутъ ему законы.
Въ русской художественной критикѣ можно указать немного истинно-прекрасныхъ статей за послѣд
ніе годы; придется вспомнить покойныхъ Крамского, Перова, пожалуй частію Стасова, но вѣдь это — капля въ морѣ изъ всего того, что уже написано и еще пишется объ искусствѣ и потому-то, знавъ близко Гаршина, зная его тонкую и чуткую художественную натуру, зная его любовь и уваженіе къ искус
ству и пониманіе его, я утверждаю, что его голосъ не молчалъ бы въ наши дни, а раздавался бы громко въ вопросахъ художества и къ нему бы прислу
шивались, и его глубокія, полныя правды и таланта статьи многимъ помогли бы разобраться въ искусствѣ болѣе сознательно, чѣмъ это дѣлается теперь, а кстати поставили бы въ надлежащія границы и господъ, именующихъ себя нынѣ художественными критиками и вершителями его судебъ.
Вотъ почему всѣ, искренно любящіе искусство и близко знавшіе Гаршина художники свято чтутъ и