же за ними начинается чудесная, тѣнистая аллея: приблизительно на серединѣ длины она прерывается съ лѣвой стороны, чтобы показать интереснѣйшую церковь,— Казанской Божіей Матери.
Но, стремясь поскорѣе взглянуть на главный коломенскій храмъ, мы быстро шли впередъ ко вторымъ во
ротамъ, виднѣвшимся въ концѣ аллеи. Пройдя подъ ихъ аркой, довольно внушительныхъ размѣровъ, мы оба остановились разомъ, словно по командѣ: передъ нами па фонѣ далекихъ полей и чистаго неба сверкала ослѣпительной бѣлизной громада коломенскаго храма.
Я хорошо изучилъ его по фотографіямъ, зналъ о высотѣ его, которая приводила въ изумленіе современниковъ В. Князя Василія ІІІ-го, [*)] но никогда не ду
малъ, что въ натурѣ храмъ можетъ произвести своей колоссальностью такое сильное впечатлѣніе на совре
меннаго архитектора, бродившаго не только по Россіи, но и побывавшаго въ Западной Европѣ.
Мы всѣ еще воспитаны на строгихъ правилахъ классицизма и итальянскаго возрожденія; красота про
порцій понимается нами только, какъ болѣе или менѣе опредѣленное отношеніе между высотами пьедестала, колонны и антаблемента — ото наша исходная точка,
нашъ масштабъ, который мы кладемъ въ основу нашего критическаго мышленія о всякомъ архитектурномъ произведеніи. Только въ послѣднее время архитектура «но
ваго» стиля нѣсколько поколебала трехъ вѣковѣчныхъ китовъ и мы, хотя все еще съ нѣкоторой опаской, при
знаемъ красоту иныхъ пропорцій, основанныхъ не на катехизисѣ Виньолы, а на чемъ-то другомъ, пока еще не совсѣмъ точно формулированномъ.
Искать пропорцій ордеровъ въ коломенской церкви, само собой, нельзя; первая мысль объ его архитектурѣ складывается въ форму: «какъ дико», но за ней тотчасъ же невольно слѣдуетъ другая: «и какъ красиво!».
Перенесите этого колосса въ другое мѣсто, — на улицу или даже на площадь, — онъ будетъ тамъ казаться громоздкимъ и, при невозможности отойти на большое разстояніе, его нельзя будетъ сразу охватить глазомъ; здѣсь же, на высокомъ берегу рѣки Москвы [**)], за которой теперь тянутся безконечные поля съ рѣдкими де
ревушками и селами, а во времена царя Алексѣя Михайловича еще шумѣли лѣса, не тронутые рукой человѣка; — здѣсь онъ на своемъ мѣстѣ, не давитъ размѣ
рами, а, наоборотъ, дополняетъ прелесть пейзажа. Если же переставить Казанскій и Исаакіевскій соборы одинъ на мѣсто другого, то они отъ этого, пожалуй, и не вы
играютъ и не проиграютъ. Постройте на Коломенской
горѣ невысокую, раздавшуюся въ ширину церковь, и она будетъ совсѣмъ теряться на фонѣ привольнаго горизонта; ея низкія, мелкія массы уменьшатъ даже са
мую высоту мѣстности. Строитель церкви прекрасно это понималъ и поэтому далъ ей форму высокаго столпа, который заканчивается восьмигранной пирамидой, теряющейся въ синевѣ неба.
Думается, въ тѣсной связи архитектуры церкви съ пейзажемъ и кроется главная красота Коломенской
[*)] «Вельми чудна высотою и красотою и свѣтлостію, такова но бывала прежде сего въ Руси».
[**)] При первыхъ царяхъ династіи Романовыхъ Москва текла не у самаго подножія холма, а на полъ-версты дальше къ востоку, гдѣ теперь еще видно старое русло.
церкви; но и сама по себѣ, не какъ аксессуаръ общей картины, а какъ самоцѣльное архитектурное произве
деніе, она не можетъ быть названа некрасивой: общій силуэтъ строенъ, отдѣльныя части не давятъ другъ
друга и связаны между собою логичными переходами нѣтъ ничего лишняго, не отвѣчающаго архитектурной правдѣ и, наконецъ, детали просты и благородны. А какъ были своеобразно красивы три крыльца, ведущія на галлерею, пока они не были придавлены желѣзными крышами.
Чтобы не утомлять читателя сухимъ перечнемъ архитектурныхъ формъ, я не стану подробно описывать эту церковь, которая произвела на меня такое сильное впечатлѣніе; ограничусь лишь краткими историческими данными. М. Красовскій.
(Продолженіе сѣдуетъ).
Съ мыслями, высказанными В. Я. Курбатовымъ въ статьѣ «О стилѣ и ложныхъ стиляхъ» (см. «Зодчій
№ 14) можно было уже раньше познакомиться изъ его доклада, сдѣланнаго въ эту зиму въ обществѣ Архитекторовъ-Художниковъ. Надѣясь, что на страницахъ «Зодчаго» найдется мѣсто и для мыслей нѣсколько иного характера, высказываемыхъ мною не въ видѣ кри
тики, а ради стремленія къ истинѣ, этой конечной цѣли нашего мышленія вообще.
Уже тогда, на упомянутомъ засѣданіи Общества Архитекторовъ-Художниковъ, мысли о «стилѣ и лож
ныхъ стиляхъ» вызвали пренія. Конечно, вѣкъ Ека
терины, Наполеона, Александра по своимъ сильнымъ моментамъ напоминаетъ великіе дни Римской Имперіи; отсюда и сходство формъ искусства, отсюда ихъ естественность и правдивость. Но вѣдь и дальнѣйшая исто
рія архитектуры столь же естественна. Она, можетъ быть, показываетъ отсутствіе идеаловъ, отсутствіе основъ и логики, но все-таки и дальнѣйшая архитектура есть выразитель своего времени, есть зависимая функція своего вѣка. Послѣ грозной силы французской дема
гогіи и внезапно узурпированной власти Наполеономъ,
народъ не зналъ — къ чему стремиться, боясь то одной, то другой крайности; поэтому и жизнь была не столь опредѣленна и выразительна. Мы видимъ рядъ полити
ческихъ колебаній; іюльская революція смѣняется опять имперіей, рядомъ съ желѣзнымъ канцлеромъ растетъ соціалъ-демократія.
☛
Но, стремясь поскорѣе взглянуть на главный коломенскій храмъ, мы быстро шли впередъ ко вторымъ во
ротамъ, виднѣвшимся въ концѣ аллеи. Пройдя подъ ихъ аркой, довольно внушительныхъ размѣровъ, мы оба остановились разомъ, словно по командѣ: передъ нами па фонѣ далекихъ полей и чистаго неба сверкала ослѣпительной бѣлизной громада коломенскаго храма.
Я хорошо изучилъ его по фотографіямъ, зналъ о высотѣ его, которая приводила въ изумленіе современниковъ В. Князя Василія ІІІ-го, [*)] но никогда не ду
малъ, что въ натурѣ храмъ можетъ произвести своей колоссальностью такое сильное впечатлѣніе на совре
меннаго архитектора, бродившаго не только по Россіи, но и побывавшаго въ Западной Европѣ.
Мы всѣ еще воспитаны на строгихъ правилахъ классицизма и итальянскаго возрожденія; красота про
порцій понимается нами только, какъ болѣе или менѣе опредѣленное отношеніе между высотами пьедестала, колонны и антаблемента — ото наша исходная точка,
нашъ масштабъ, который мы кладемъ въ основу нашего критическаго мышленія о всякомъ архитектурномъ произведеніи. Только въ послѣднее время архитектура «но
ваго» стиля нѣсколько поколебала трехъ вѣковѣчныхъ китовъ и мы, хотя все еще съ нѣкоторой опаской, при
знаемъ красоту иныхъ пропорцій, основанныхъ не на катехизисѣ Виньолы, а на чемъ-то другомъ, пока еще не совсѣмъ точно формулированномъ.
Искать пропорцій ордеровъ въ коломенской церкви, само собой, нельзя; первая мысль объ его архитектурѣ складывается въ форму: «какъ дико», но за ней тотчасъ же невольно слѣдуетъ другая: «и какъ красиво!».
Перенесите этого колосса въ другое мѣсто, — на улицу или даже на площадь, — онъ будетъ тамъ казаться громоздкимъ и, при невозможности отойти на большое разстояніе, его нельзя будетъ сразу охватить глазомъ; здѣсь же, на высокомъ берегу рѣки Москвы [**)], за которой теперь тянутся безконечные поля съ рѣдкими де
ревушками и селами, а во времена царя Алексѣя Михайловича еще шумѣли лѣса, не тронутые рукой человѣка; — здѣсь онъ на своемъ мѣстѣ, не давитъ размѣ
рами, а, наоборотъ, дополняетъ прелесть пейзажа. Если же переставить Казанскій и Исаакіевскій соборы одинъ на мѣсто другого, то они отъ этого, пожалуй, и не вы
играютъ и не проиграютъ. Постройте на Коломенской
горѣ невысокую, раздавшуюся въ ширину церковь, и она будетъ совсѣмъ теряться на фонѣ привольнаго горизонта; ея низкія, мелкія массы уменьшатъ даже са
мую высоту мѣстности. Строитель церкви прекрасно это понималъ и поэтому далъ ей форму высокаго столпа, который заканчивается восьмигранной пирамидой, теряющейся въ синевѣ неба.
Думается, въ тѣсной связи архитектуры церкви съ пейзажемъ и кроется главная красота Коломенской
[*)] «Вельми чудна высотою и красотою и свѣтлостію, такова но бывала прежде сего въ Руси».
[**)] При первыхъ царяхъ династіи Романовыхъ Москва текла не у самаго подножія холма, а на полъ-версты дальше къ востоку, гдѣ теперь еще видно старое русло.
церкви; но и сама по себѣ, не какъ аксессуаръ общей картины, а какъ самоцѣльное архитектурное произве
деніе, она не можетъ быть названа некрасивой: общій силуэтъ строенъ, отдѣльныя части не давятъ другъ
друга и связаны между собою логичными переходами нѣтъ ничего лишняго, не отвѣчающаго архитектурной правдѣ и, наконецъ, детали просты и благородны. А какъ были своеобразно красивы три крыльца, ведущія на галлерею, пока они не были придавлены желѣзными крышами.
Чтобы не утомлять читателя сухимъ перечнемъ архитектурныхъ формъ, я не стану подробно описывать эту церковь, которая произвела на меня такое сильное впечатлѣніе; ограничусь лишь краткими историческими данными. М. Красовскій.
(Продолженіе сѣдуетъ).
Еще о стилѣ.
Съ мыслями, высказанными В. Я. Курбатовымъ въ статьѣ «О стилѣ и ложныхъ стиляхъ» (см. «Зодчій
№ 14) можно было уже раньше познакомиться изъ его доклада, сдѣланнаго въ эту зиму въ обществѣ Архитекторовъ-Художниковъ. Надѣясь, что на страницахъ «Зодчаго» найдется мѣсто и для мыслей нѣсколько иного характера, высказываемыхъ мною не въ видѣ кри
тики, а ради стремленія къ истинѣ, этой конечной цѣли нашего мышленія вообще.
Уже тогда, на упомянутомъ засѣданіи Общества Архитекторовъ-Художниковъ, мысли о «стилѣ и лож
ныхъ стиляхъ» вызвали пренія. Конечно, вѣкъ Ека
терины, Наполеона, Александра по своимъ сильнымъ моментамъ напоминаетъ великіе дни Римской Имперіи; отсюда и сходство формъ искусства, отсюда ихъ естественность и правдивость. Но вѣдь и дальнѣйшая исто
рія архитектуры столь же естественна. Она, можетъ быть, показываетъ отсутствіе идеаловъ, отсутствіе основъ и логики, но все-таки и дальнѣйшая архитектура есть выразитель своего времени, есть зависимая функція своего вѣка. Послѣ грозной силы французской дема
гогіи и внезапно узурпированной власти Наполеономъ,
народъ не зналъ — къ чему стремиться, боясь то одной, то другой крайности; поэтому и жизнь была не столь опредѣленна и выразительна. Мы видимъ рядъ полити
ческихъ колебаній; іюльская революція смѣняется опять имперіей, рядомъ съ желѣзнымъ канцлеромъ растетъ соціалъ-демократія.
☛