Но это относится лишь къ величайшимъ созданіямъ искусства. Участь большинства таже, что у всего живу
щаго и, чтобы познакомиться съ нею ближе, разсмотримъ рядъ примѣровъ.
Если бы пришлось отвѣтить на вопросъ, гдѣ лучшее созданіе Фра Беато, то несомнѣнно фреска можетъ счи
таться таковой и по красотѣ красокъ и но той искренней идиллической вѣрѣ, которая, какъ гимны Францизка Ассизскаго, напоминаетъ христіанское начало ранняго Ре
нессанса. Анжелико писалъ эту икону для церкви Св. Доминика во Фьезоле и она медленно создавалась, такъ какъ въ то время тщательно подготовляли стѣну и при
готовляли краски. Быть можетъ въ тѣ времена никто и не цѣнилъ эту живопись такъ, какъ цѣнимъ мы ее те
перь. Какъ и въ монастырѣ Св. Марка онъ писалъ ее для братіи, которая, конечно, видѣла въ немъ своего, и впо
слѣдствіи рядомъ съ чудесными, полными глубокой вѣры фресками (Св. Петръ мученикъ Фра Беато) поручила ловкачамъ росписать бездушныя декораціи XVII вѣка. (Почетти и др.).
Но эту живопись цѣнили, предъ нею молились, луга кругомъ были залиты цвѣтами; изъ Флоренціи — города цвѣтовъ — приходили художники слѣдующаго поколѣнія любоваться на эту картину. Это было время разцвѣта.
Позже монастырь началъ терять значеніе. На фрескѣ появились трещины. Случаемъ эта фреска попала въ Петербургъ. Тамъ приняли ее съ почетомъ: сдѣлали ей колоссальный золотой иконостасъ, помѣстили рядомъ съ одной изъ драгоцѣнностей Эрмитажа— скульптурой Микель-Анджело. Все это такъ. Но эта рама подошла бы къ какой-нибудь фрескѣ изъ Храма Спасителя. Въ зеркальное стекло видно отраженіе сосѣд
нихъ картинъ, а тяжелыя золоченыя кресла поставлены такъ, что нельзя, какъ слѣдуетъ, любоваться этой картиной. Времена упадка монастыря, когда сквозь двери вид
нѣлся цвѣтущій лугъ, когда не было предохраняющаго стекла, все же были лучше, чѣмъ пребываніе въ Эрмитажѣ, гдѣ можно изучать, но нельзя наслаждаться вещью.
Напомню другія, болѣе скромныя произведенія И. Левитана. Маленькіе этюды были написаны въ минуты восторга предъ красотою окружающей природы. Онъ не продавалъ, не выставлялъ, не дарилъ ихъ. Радуется глазъ, когда видишь ихъ у любителя на стѣнѣ и лю
буешься ими во время дѣла. Но вотъ нѣсколько штукъ
попало въ музей Александра III. Ихъ повѣсили между махинами, темными и грубыми, Богданова-Бѣльскаго и недалеко отъ лубковъ В. Верещагина. Гдѣ же любо
ваться скромными, зелеными ручейками, когда кругомъ безъ остановки движется толпа!
Да и вообще кромѣ немногихъ вещей, которыя для музеевъ написаны, какъ вещи Сурикова, Леона Фредерика и т. д., музеи — кладбища для картинъ. Тамъ на нихъ тратятъ минуты, едва имѣя время про
вѣрить указанія каталога. Еще хуже участь рисунковъ, которые часто навсегда погребаются въ папкахъ кабинетовъ и которыми никто не въ состояніи любоваться.
Обращаемся къ скульптурѣ. Сколько дивныхъ вещей погребено въ темныхъ залахъ нижняго этажа Эр
митажа, и сколько надо усилій дѣлать надъ собой, чтобы смотрѣть противъ свѣта и забывать о неудачныхъ ре
ставраціяхъ! А много ли лучше въ Луврѣ, гдѣ въ трехъ залахъ перемѣшаны Донателло и Микель Анджело съ
Ж. Гужономъ и готическими гробницами? Тамъ хорошо изучать, но любоваться по настоящему скульптурой можно лишь во Флоренціи, гдѣ въ Logia dei Lanzi отдыхаютъ нищіе и возятся мальчишки у подножія челлиніевскихъ, донателловскихъ и античныхъ вещей.
Если кто хочетъ изучить русскую скульптуру XVIII вѣка, то ему нечего идти въ музеи: тамъ пока еще мало собрано. Онъ найдетъ на кладбищахъ (Але
ксандро-Невская лавра, Лазаревское) вещи Козловскаго, Мартоса и т. п. Когда эти вещи тамъ ставили, то тамъ было и неуютно и также чопорно, какъ на Парижскомъ Père Lachaise. Прошли годы, разрослись березы, покривились памятники, кладбище стало поэтичнымъ. Эхо было лучшее время, но никто не любовался тѣми вещами, которыми гордится русское искус
ство. Теперь время проходитъ, памятники разсыпаются,
наступаетъ смерть, а скоро, можетъ быть, и похороны въ стѣнахъ музеевъ.
Если скульптурныя и живописныя произведенія имѣютъ столь ясно выраженное время разцвѣта, то на
постройкахъ это еще замѣтнѣе. Возьмемъ для примѣра знакомыя намъ постройки Петербурга. На мѣстѣ перваго скромнаго Зимняго Дворца Растрелли построилъ со
временное сказочное зданіе. И тотчасъ но окончаніи оно было конечно лучше всего. Но красота сохранилась лишь до тѣхъ норъ, пока понимали мысль Растрел
ли, пока чувствовали красоту изломанныхъ парадныхъ
скульптуръ и солнечной раскраски. Наступили времена архитектурнаго одичанія: зданіе перекрасили въ скуч
ный, однообразный тонъ; красота лѣпки исчезла, песча
никовыя статуи замѣнены грубыми цинковыми, и къ зданію пристроена рѣшетка въ нѣмецкомъ модернърококо стилѣ. Созданіе Растрелли подобно больной кра
савицѣ. Придетъ, можетъ быть, лучшее время: дворецъ перекрасятъ, но кто возвратитъ ему роскошныя статуи и кто исправитъ милліонную рѣшотку? Время разцвѣта этого дворца, далеко отъ насъ. Исторія Петергоф
скаго дворца еще сложнѣе. Этотъ дворецъ и фонтаны были сооружены при Петрѣ Леблономъ и Микетти. О нихъ сравнительно мало заботились при ближайшихъ преемникахъ. При Елизаветѣ, наоборотъ, началось поспѣшное украшеніе дворца, Растрелли пристроилъ цер
ковь и флигель подъ гербомъ, придумалъ новую декора
цію внутри, перестроилъ фонтаны Большого Грота. Все это было сдѣлано наскоро: лѣпка и то для скорости замѣнялась вырѣзанной жестью, снаружи штукатурныя тя
ги были протянуты очень грубо. Но въ то время лучшаго и не требовалось: азіатски пышный дворъ сочетался съ окружающей грязью, роскошь фонтановъ съ недодѣлан
ными украшеніями. Геніально скромное жилище Петра, окруженное фонтанами и его любимой стихіей, украшен
ное внутри аристократической рѣзьбой Пино и росписью Пильмана, смѣнилось на праздничную, но мишурно-блестящую бонбоньерку. Основной замыселъ началъ затем
няться и какъ бы ярко ни золотили купола дворца, и статуи, какъ бы не прибавляли ко всему шедевровъ Коз
ловскаго и Воронихина, лучшее въ Петергофѣ — средняя скромная постройка дворца, фонтаны, море, черныя ели и небо, т. е. все то, что осталось отъ Петра. Разцвѣтъ былъ тотчасъ послѣ Петра, а съ тѣхъ поръ началось умираніе. Какъ ни геніаленъ Растрелли, имъ нуженъ любоваться не въ Петергофѣ, а въ Царскомъ.
щаго и, чтобы познакомиться съ нею ближе, разсмотримъ рядъ примѣровъ.
Если бы пришлось отвѣтить на вопросъ, гдѣ лучшее созданіе Фра Беато, то несомнѣнно фреска можетъ счи
таться таковой и по красотѣ красокъ и но той искренней идиллической вѣрѣ, которая, какъ гимны Францизка Ассизскаго, напоминаетъ христіанское начало ранняго Ре
нессанса. Анжелико писалъ эту икону для церкви Св. Доминика во Фьезоле и она медленно создавалась, такъ какъ въ то время тщательно подготовляли стѣну и при
готовляли краски. Быть можетъ въ тѣ времена никто и не цѣнилъ эту живопись такъ, какъ цѣнимъ мы ее те
перь. Какъ и въ монастырѣ Св. Марка онъ писалъ ее для братіи, которая, конечно, видѣла въ немъ своего, и впо
слѣдствіи рядомъ съ чудесными, полными глубокой вѣры фресками (Св. Петръ мученикъ Фра Беато) поручила ловкачамъ росписать бездушныя декораціи XVII вѣка. (Почетти и др.).
Но эту живопись цѣнили, предъ нею молились, луга кругомъ были залиты цвѣтами; изъ Флоренціи — города цвѣтовъ — приходили художники слѣдующаго поколѣнія любоваться на эту картину. Это было время разцвѣта.
Позже монастырь началъ терять значеніе. На фрескѣ появились трещины. Случаемъ эта фреска попала въ Петербургъ. Тамъ приняли ее съ почетомъ: сдѣлали ей колоссальный золотой иконостасъ, помѣстили рядомъ съ одной изъ драгоцѣнностей Эрмитажа— скульптурой Микель-Анджело. Все это такъ. Но эта рама подошла бы къ какой-нибудь фрескѣ изъ Храма Спасителя. Въ зеркальное стекло видно отраженіе сосѣд
нихъ картинъ, а тяжелыя золоченыя кресла поставлены такъ, что нельзя, какъ слѣдуетъ, любоваться этой картиной. Времена упадка монастыря, когда сквозь двери вид
нѣлся цвѣтущій лугъ, когда не было предохраняющаго стекла, все же были лучше, чѣмъ пребываніе въ Эрмитажѣ, гдѣ можно изучать, но нельзя наслаждаться вещью.
Напомню другія, болѣе скромныя произведенія И. Левитана. Маленькіе этюды были написаны въ минуты восторга предъ красотою окружающей природы. Онъ не продавалъ, не выставлялъ, не дарилъ ихъ. Радуется глазъ, когда видишь ихъ у любителя на стѣнѣ и лю
буешься ими во время дѣла. Но вотъ нѣсколько штукъ
попало въ музей Александра III. Ихъ повѣсили между махинами, темными и грубыми, Богданова-Бѣльскаго и недалеко отъ лубковъ В. Верещагина. Гдѣ же любо
ваться скромными, зелеными ручейками, когда кругомъ безъ остановки движется толпа!
Да и вообще кромѣ немногихъ вещей, которыя для музеевъ написаны, какъ вещи Сурикова, Леона Фредерика и т. д., музеи — кладбища для картинъ. Тамъ на нихъ тратятъ минуты, едва имѣя время про
вѣрить указанія каталога. Еще хуже участь рисунковъ, которые часто навсегда погребаются въ папкахъ кабинетовъ и которыми никто не въ состояніи любоваться.
Обращаемся къ скульптурѣ. Сколько дивныхъ вещей погребено въ темныхъ залахъ нижняго этажа Эр
митажа, и сколько надо усилій дѣлать надъ собой, чтобы смотрѣть противъ свѣта и забывать о неудачныхъ ре
ставраціяхъ! А много ли лучше въ Луврѣ, гдѣ въ трехъ залахъ перемѣшаны Донателло и Микель Анджело съ
Ж. Гужономъ и готическими гробницами? Тамъ хорошо изучать, но любоваться по настоящему скульптурой можно лишь во Флоренціи, гдѣ въ Logia dei Lanzi отдыхаютъ нищіе и возятся мальчишки у подножія челлиніевскихъ, донателловскихъ и античныхъ вещей.
Если кто хочетъ изучить русскую скульптуру XVIII вѣка, то ему нечего идти въ музеи: тамъ пока еще мало собрано. Онъ найдетъ на кладбищахъ (Але
ксандро-Невская лавра, Лазаревское) вещи Козловскаго, Мартоса и т. п. Когда эти вещи тамъ ставили, то тамъ было и неуютно и также чопорно, какъ на Парижскомъ Père Lachaise. Прошли годы, разрослись березы, покривились памятники, кладбище стало поэтичнымъ. Эхо было лучшее время, но никто не любовался тѣми вещами, которыми гордится русское искус
ство. Теперь время проходитъ, памятники разсыпаются,
наступаетъ смерть, а скоро, можетъ быть, и похороны въ стѣнахъ музеевъ.
Если скульптурныя и живописныя произведенія имѣютъ столь ясно выраженное время разцвѣта, то на
постройкахъ это еще замѣтнѣе. Возьмемъ для примѣра знакомыя намъ постройки Петербурга. На мѣстѣ перваго скромнаго Зимняго Дворца Растрелли построилъ со
временное сказочное зданіе. И тотчасъ но окончаніи оно было конечно лучше всего. Но красота сохранилась лишь до тѣхъ норъ, пока понимали мысль Растрел
ли, пока чувствовали красоту изломанныхъ парадныхъ
скульптуръ и солнечной раскраски. Наступили времена архитектурнаго одичанія: зданіе перекрасили въ скуч
ный, однообразный тонъ; красота лѣпки исчезла, песча
никовыя статуи замѣнены грубыми цинковыми, и къ зданію пристроена рѣшетка въ нѣмецкомъ модернърококо стилѣ. Созданіе Растрелли подобно больной кра
савицѣ. Придетъ, можетъ быть, лучшее время: дворецъ перекрасятъ, но кто возвратитъ ему роскошныя статуи и кто исправитъ милліонную рѣшотку? Время разцвѣта этого дворца, далеко отъ насъ. Исторія Петергоф
скаго дворца еще сложнѣе. Этотъ дворецъ и фонтаны были сооружены при Петрѣ Леблономъ и Микетти. О нихъ сравнительно мало заботились при ближайшихъ преемникахъ. При Елизаветѣ, наоборотъ, началось поспѣшное украшеніе дворца, Растрелли пристроилъ цер
ковь и флигель подъ гербомъ, придумалъ новую декора
цію внутри, перестроилъ фонтаны Большого Грота. Все это было сдѣлано наскоро: лѣпка и то для скорости замѣнялась вырѣзанной жестью, снаружи штукатурныя тя
ги были протянуты очень грубо. Но въ то время лучшаго и не требовалось: азіатски пышный дворъ сочетался съ окружающей грязью, роскошь фонтановъ съ недодѣлан
ными украшеніями. Геніально скромное жилище Петра, окруженное фонтанами и его любимой стихіей, украшен
ное внутри аристократической рѣзьбой Пино и росписью Пильмана, смѣнилось на праздничную, но мишурно-блестящую бонбоньерку. Основной замыселъ началъ затем
няться и какъ бы ярко ни золотили купола дворца, и статуи, какъ бы не прибавляли ко всему шедевровъ Коз
ловскаго и Воронихина, лучшее въ Петергофѣ — средняя скромная постройка дворца, фонтаны, море, черныя ели и небо, т. е. все то, что осталось отъ Петра. Разцвѣтъ былъ тотчасъ послѣ Петра, а съ тѣхъ поръ началось умираніе. Какъ ни геніаленъ Растрелли, имъ нуженъ любоваться не въ Петергофѣ, а въ Царскомъ.