что прежде, но сталъ безконечно прекраснѣе. Вмѣсто прежней блѣдной копіи Версаля, мы видимъ темные аллеи-коридоры липъ. И между темными ихъ ствола
ми просвѣчиваютъ радостныя украшенія Растрелліевскихъ построекъ. Если любоваться ими, то именно теперь, хотя и то года 2 — 3 тому назадъ въ Царскомъ ус
пѣли счистить съ мраморныхъ статуй чудесные налеты мха.
Современнымъ мастерамъ лучше не прикасаться къ тому, что создано сочетаніями XVIII вѣка и природы, и заботливость для садовъ иногда хуже забвенія. Вилла д’Эсте въ Тиволи медленно умираетъ, засоряются фонта
ны, падаютъ каменныя украшенія. Это умираніе въ красотѣ дивно, какъ волшебная сказка!
Недалеко оттуда, во Фраскати имѣется вилла Фальконьери и въ ней знаменитый маленькій прудъ обса
женный вѣковыми кипарисами. Это то, чему слабо подражаютъ пейзажи Беклина. Недавно эту виллу по
стигло несчастье, ее купилъ нѣмецкій милліонеръ, стали чистить садъ, въ разрушенную стѣнку входа къ пруду вставили бронзовый рельефъ и доску. Поэзія заглохшаго сада исчезла.
Пять лѣтъ тому назадъ Павловскій паркъ былъ прекрасенъ отчасти благодаря тому, что о немъ не за
ботились. Теперь его почистили, срубили развѣсистые ивы, вычистили заросшую акацію около Вольера Гонзаги, пообрѣзали деревья и паркъ потерялъ свой ми
лый видъ. Пусть любители прекраснаго спѣшатъ, пока цѣлы запущенные уголки Сильвій, пока не исчезли мраморныя статуи, какъ исчезъ Атлантъ, стоявшій въ концѣ одной изъ аллей Старой Сильвіи.
Мы разсмотрѣли судьбу образцовъ всѣхъ типовъ искусства и видѣли, что не всегда одинаково пріятно ими восторгаться. Каждое произведеніе искусства доставляетъ большее или меньшее наслажденіе въ зависимости отъ внѣшнихъ условій и того отпечатка, которое налагаетъ время.
Патина бронзовыхъ статуй и подтеки и потемнѣніе бумаги рисунковъ — примѣръ того, какъ время укра
шаетъ произведенія искусства. Но время же дѣлаетъ то, что данное произведеніе становиться внѣ жизни и тогда или погибаетъ реально, или хоронится въ залахъ музеевъ. Его художественная идея не умираетъ, конеч
но, никогда, но передается отъ поколѣнія поколѣнію тѣмъ, что называемъ вліяніемъ.
Въ настоящее время мы развращены тѣмъ, что считаемъ музейное, торопливое наслажденіе за дѣйствительное, забывая, что въ Венеціи мы можемъ прохо
дить мимо статуи Коллеони, въ Ecole de Pharmacie отдыхать предъ фресками Бенара и въ Павловскѣ бродить около Томоновскихъ памятниковъ. Настоящее на
слажденіе искусствомъ доступно тому, кто чувствуетъ его какъ бы не замѣчая. Современныя произведенія искус
ства достигаютъ апогея любованія слишкомъ скоро и слишкомъ скоро умираютъ, попадая въ музей. Какъ лю
боваться вещами Родэна среди скульптурнаго лѣса Люксембурга, амурами Козловскаго, запрятанными въ уголъ музея Александра III? И наоборотъ, какъ пріятно
въ глухой заросли парка встрѣтить храмъ Томона или въ нишѣ зеленой стѣны акаціи Венеру Щедрина (собственный садъ Царскосельскаго Большого Дворца).
Когда начали изученіе исторіи искусства и увида
[*)] Первая въ Царскомъ, вторыхъ много въ Павловскѣ.
ли, какъ много звеньевъ безнадежно потеряно, то стали кричать о сохраненіи всего стараго, о перенесеніи въ
музеи всего сколько-нибудь цѣннаго. Мы были правы лишь отчасти. Въ музеяхъ нѣтъ достаточно времени любоваться; и развѣ можно вдохновляться той смѣсью вещей, которая окружаетъ васъ въ Луврѣ или Эрмитажѣ? Хорошо, когда поступаютъ такъ, какъ въ Фло
ренціи или Санъ-Суси замѣняя оригиналы, стоящіе на воздухѣ, неотличимыми копіями. Но когда у насъ уне
сутъ въ музеи статуи Щедрина и Мартоса [*)], а съ
Лазаревскаго кладбища памятники Мартоса, которые тамъ на мѣстѣ разваливаются, то часть поэзіи исчез
нетъ. А если изъ жизни изгонимъ поэзію, то что же будетъ ее возсоздавать? Откуда появится творчество, когда геніальное созданіе великаго зодчаго ненужно и пестро? Обнищаніе вкуса — вотъ неизбѣжный конецъ по удаленіи искусства въ музеи.
Trecento и quatrocento рядомъ усилій и усовершенствованій отъ техничной неловкости дошли до совершенства времени Рафаеля. Тамъ искусство было разлито во всей жизни и каждое послѣдую
щее поколѣніе впитывало его какъ воздухъ. Съ того времени, какъ искусство изъ жизни пере
шло на выставки и музеи, его уже не впитываютъ, а изучаютъ. И вотъ мало-по-малу понижается техника.
Правда, современный живописецъ не ошибается въ перспективѣ и анатоміи. Но вмѣсто того, чтобы видѣть природу красивой или по своему, или по образу тѣхъ
мастеровъ, среди которыхъ онъ выросъ, — онъ видитъ ее по рецепту, который не художники, а теоретики со
ставили но произведеніямъ искусства. Немудрено, что
дологъ и труденъ путь тѣхъ, кто хочетъ видѣть природу по своему. Напомню усилія Кл. Монэ и др. импрессіонистовъ.
Но какъ же поступить? Если не прятать произведенія искусства въ музеи, то стихіи ихъ испортятъ. Тѣмъ менѣе нужно сознаться, что и музеи сами по себѣ не есть охраненіе искусства.
Во-первыхъ, все спрятать нельзя, во-вторыхъ, музей можетъ сгорѣть (какъ Туринская библіотека) или изъ
него могутъ украсть вещи. А главное, если унести туда многое, то что же будетъ въ жизни для пробужденія любви къ красотѣ. Съ этой точки зрѣнія музеи безу
словно вредны. И можно надѣяться, что съ ними малопо-малу будетъ совершаться та метаморфоза, которую
можно наблюдать теперь. Прежніе музеи — картинныя галлереи дворцовъ были безпорядочными нагроможденіямъ картинъ; въ Эрмитажѣ нѣсколько болѣе упорядо
чено, хотя въ нѣкоторыхъ залахъ Фр. Франчіа вѣситъ рядомъ съ Тьеполо и Фра Беато недалеко отъ Микель Анджело; маленькія комнаты и парадныя залы уста
вленныя драгоцѣнными канделябрами, монументальная мебель, разставленная у стѣнъ, — все это не позволяетъ любоваться иначе, какъ мимоходомъ. Національная лондонская галлерея много удобнѣе, но даже и въ Берлинѣ, гдѣ все такъ аппетитно разставлено, трудно наслаждаться потому, что впечатлѣнія слишкомъ скоро мѣняются.
Можно думать, что скоро музеи достигнутъ пере
полненія и, когда будетъ ясно, что прибавлять боль
ми просвѣчиваютъ радостныя украшенія Растрелліевскихъ построекъ. Если любоваться ими, то именно теперь, хотя и то года 2 — 3 тому назадъ въ Царскомъ ус
пѣли счистить съ мраморныхъ статуй чудесные налеты мха.
Современнымъ мастерамъ лучше не прикасаться къ тому, что создано сочетаніями XVIII вѣка и природы, и заботливость для садовъ иногда хуже забвенія. Вилла д’Эсте въ Тиволи медленно умираетъ, засоряются фонта
ны, падаютъ каменныя украшенія. Это умираніе въ красотѣ дивно, какъ волшебная сказка!
Недалеко оттуда, во Фраскати имѣется вилла Фальконьери и въ ней знаменитый маленькій прудъ обса
женный вѣковыми кипарисами. Это то, чему слабо подражаютъ пейзажи Беклина. Недавно эту виллу по
стигло несчастье, ее купилъ нѣмецкій милліонеръ, стали чистить садъ, въ разрушенную стѣнку входа къ пруду вставили бронзовый рельефъ и доску. Поэзія заглохшаго сада исчезла.
Пять лѣтъ тому назадъ Павловскій паркъ былъ прекрасенъ отчасти благодаря тому, что о немъ не за
ботились. Теперь его почистили, срубили развѣсистые ивы, вычистили заросшую акацію около Вольера Гонзаги, пообрѣзали деревья и паркъ потерялъ свой ми
лый видъ. Пусть любители прекраснаго спѣшатъ, пока цѣлы запущенные уголки Сильвій, пока не исчезли мраморныя статуи, какъ исчезъ Атлантъ, стоявшій въ концѣ одной изъ аллей Старой Сильвіи.
Мы разсмотрѣли судьбу образцовъ всѣхъ типовъ искусства и видѣли, что не всегда одинаково пріятно ими восторгаться. Каждое произведеніе искусства доставляетъ большее или меньшее наслажденіе въ зависимости отъ внѣшнихъ условій и того отпечатка, которое налагаетъ время.
Патина бронзовыхъ статуй и подтеки и потемнѣніе бумаги рисунковъ — примѣръ того, какъ время укра
шаетъ произведенія искусства. Но время же дѣлаетъ то, что данное произведеніе становиться внѣ жизни и тогда или погибаетъ реально, или хоронится въ залахъ музеевъ. Его художественная идея не умираетъ, конеч
но, никогда, но передается отъ поколѣнія поколѣнію тѣмъ, что называемъ вліяніемъ.
Въ настоящее время мы развращены тѣмъ, что считаемъ музейное, торопливое наслажденіе за дѣйствительное, забывая, что въ Венеціи мы можемъ прохо
дить мимо статуи Коллеони, въ Ecole de Pharmacie отдыхать предъ фресками Бенара и въ Павловскѣ бродить около Томоновскихъ памятниковъ. Настоящее на
слажденіе искусствомъ доступно тому, кто чувствуетъ его какъ бы не замѣчая. Современныя произведенія искус
ства достигаютъ апогея любованія слишкомъ скоро и слишкомъ скоро умираютъ, попадая въ музей. Какъ лю
боваться вещами Родэна среди скульптурнаго лѣса Люксембурга, амурами Козловскаго, запрятанными въ уголъ музея Александра III? И наоборотъ, какъ пріятно
въ глухой заросли парка встрѣтить храмъ Томона или въ нишѣ зеленой стѣны акаціи Венеру Щедрина (собственный садъ Царскосельскаго Большого Дворца).
Когда начали изученіе исторіи искусства и увида
[*)] Первая въ Царскомъ, вторыхъ много въ Павловскѣ.
ли, какъ много звеньевъ безнадежно потеряно, то стали кричать о сохраненіи всего стараго, о перенесеніи въ
музеи всего сколько-нибудь цѣннаго. Мы были правы лишь отчасти. Въ музеяхъ нѣтъ достаточно времени любоваться; и развѣ можно вдохновляться той смѣсью вещей, которая окружаетъ васъ въ Луврѣ или Эрмитажѣ? Хорошо, когда поступаютъ такъ, какъ въ Фло
ренціи или Санъ-Суси замѣняя оригиналы, стоящіе на воздухѣ, неотличимыми копіями. Но когда у насъ уне
сутъ въ музеи статуи Щедрина и Мартоса [*)], а съ
Лазаревскаго кладбища памятники Мартоса, которые тамъ на мѣстѣ разваливаются, то часть поэзіи исчез
нетъ. А если изъ жизни изгонимъ поэзію, то что же будетъ ее возсоздавать? Откуда появится творчество, когда геніальное созданіе великаго зодчаго ненужно и пестро? Обнищаніе вкуса — вотъ неизбѣжный конецъ по удаленіи искусства въ музеи.
Trecento и quatrocento рядомъ усилій и усовершенствованій отъ техничной неловкости дошли до совершенства времени Рафаеля. Тамъ искусство было разлито во всей жизни и каждое послѣдую
щее поколѣніе впитывало его какъ воздухъ. Съ того времени, какъ искусство изъ жизни пере
шло на выставки и музеи, его уже не впитываютъ, а изучаютъ. И вотъ мало-по-малу понижается техника.
Правда, современный живописецъ не ошибается въ перспективѣ и анатоміи. Но вмѣсто того, чтобы видѣть природу красивой или по своему, или по образу тѣхъ
мастеровъ, среди которыхъ онъ выросъ, — онъ видитъ ее по рецепту, который не художники, а теоретики со
ставили но произведеніямъ искусства. Немудрено, что
дологъ и труденъ путь тѣхъ, кто хочетъ видѣть природу по своему. Напомню усилія Кл. Монэ и др. импрессіонистовъ.
Но какъ же поступить? Если не прятать произведенія искусства въ музеи, то стихіи ихъ испортятъ. Тѣмъ менѣе нужно сознаться, что и музеи сами по себѣ не есть охраненіе искусства.
Во-первыхъ, все спрятать нельзя, во-вторыхъ, музей можетъ сгорѣть (какъ Туринская библіотека) или изъ
него могутъ украсть вещи. А главное, если унести туда многое, то что же будетъ въ жизни для пробужденія любви къ красотѣ. Съ этой точки зрѣнія музеи безу
словно вредны. И можно надѣяться, что съ ними малопо-малу будетъ совершаться та метаморфоза, которую
можно наблюдать теперь. Прежніе музеи — картинныя галлереи дворцовъ были безпорядочными нагроможденіямъ картинъ; въ Эрмитажѣ нѣсколько болѣе упорядо
чено, хотя въ нѣкоторыхъ залахъ Фр. Франчіа вѣситъ рядомъ съ Тьеполо и Фра Беато недалеко отъ Микель Анджело; маленькія комнаты и парадныя залы уста
вленныя драгоцѣнными канделябрами, монументальная мебель, разставленная у стѣнъ, — все это не позволяетъ любоваться иначе, какъ мимоходомъ. Національная лондонская галлерея много удобнѣе, но даже и въ Берлинѣ, гдѣ все такъ аппетитно разставлено, трудно наслаждаться потому, что впечатлѣнія слишкомъ скоро мѣняются.
Можно думать, что скоро музеи достигнутъ пере
полненія и, когда будетъ ясно, что прибавлять боль