нея на столѣ тарелка съ нарѣзанной дыней и вазочкой съ сахаромъ. ДУНЯ стоитъ прислони
вшись къ балконной колонкѣ у лѣстницы въ садъ, и доѣдаетъ кусокъ дыни.
Донышкина (кушая дыню). Ну, ты опять за старое!.. Ужъ я это слышала, слышала... Перестань.
Дуня. Да вѣдь помилуйте — любя васъ, Фіона Васильевна!
Донышкина. Я очень тебѣ за это благодарна, милая, но вѣдь я ужъ сказала, что это пустой разговоръ.
Дуня. Окончательно только изъ любви къ вамъ. Ну, какъ угодно-съ... Сами же говорите, что безъ словъ скучно...
Донышкина. Да, пожалуй—говори. Нѣтъ, какая ты смѣшная! Если бы я была твоихъ лѣтъ — другое дѣло... Я бы, можетъ быть, еще рѣшилась вторично...
Дуня. Что лѣта-съ! Вонъ кухарка какъ-то говоритъ мнѣ: «а что, говоритъ, барынѣ нашей, поди, скоро тридцать стукнетъ»... А я ей говорю: не тридцать, а всѣ сорокъ!..
Донышкина. Какой у тебя, Дуня, языкъ... свободный!
Дуня. Да-съ, не тридцать, говорю, а всѣ четыре десяточка, а на видъ—двадцать девять... 9, я бы на вашемъ - то мѣстѣ такую закрутила котильонъ, что любо-дорого!..
Донышкина. Что? Какъ ты сказала?
Дуня. Сказала — такъ сказала. Слово хорошее. Котильонъ.
Донышкина. Что жъ оно означаетъ? Дуня. Да ужъ означаетъ...
Донышкина (махнувъ рукой). Болтушка ты! (Помолчавъ. } Постой... Теперь вотъ я въ спокойствіи живу, а ежели опять... Ахъ, зачѣмъ же добровольно идти на разныя... на разныя...
Дуня. Ка-та-стро-фы-съ?..