же шеи въ предыдущемъ періодѣ зодчества встрѣчаются сравнительно рѣдко, и при томъ всегда почти глухія; другими словами, восьмигранныя шеи дѣлались при главкахъ незначительнаго размѣра, а большимъ, про
рѣзаннымъ окнами, шеямъ всегда придавалась форма цилиндра.
Сказанное о главной части храма въ равной степени относится и къ колокольнѣ: ея массы всѣ старыя, но скомбинированы онѣ иначе, нежели это дѣлалось въ предшествующій періодъ зодчества. Особенно въ этомъ
отношеніи обращаетъ на себя вниманіе ярусъ звона съ покрывающимъ его шатромъ; объ этомъ мы уже гово
рили выше, поэтому теперь обратимъ вниманіе лишь на тѣ четыре кокошника, которые зодчій помѣстилъ у подножія діагональныхъ граней звона. Они совершенно неумѣстны и некрасивы; глядя на нихъ, чувствуешь, что зодчій прилѣпилъ ихъ сюда съ цѣлью замаскировать неудавшійся ему переходъ отъ четверика къ вось
мерику, но попалъ, какъ говорится, изъ огня да въ полымя. Наконецъ, пропорціи шатра по отношенію его къ нижележащимъ массамъ тоже не совсѣмъ обычны — онѣ слишкомъ вытянуты, такъ что шатеръ въ общихъ чертахъ похожъ скорѣе на шпиль.
Снегиревъ, основываясь, очевидно, на шатровомъ типѣ Іоасафовой колокольни, полагаетъ, что она построена ранѣе самой церкви; но если принять во вни
маніе указанную особенность пропорцій колокольни, а также полное сходство характера ея деталей съ характеромъ декоративнаго убранства самой церкви, то согласиться съ этимъ мнѣніемъ будетъ довольно трудно.
Останавливаться долго на мотивахъ и деталяхъ наружнаго убранства разсматриваемаго памятника мы не будемъ; изъ прилагаемыхъ фотографій [*)] видно, что онѣ дѣлятся на двѣ разнохарактерныя группы; къ одной изъ нихъ принадлежатъ ширинки, поребрикъ,
кокошники, парныя и тройныя полуколонки, т. е. такія формы, которыя типичны для зодчества начала и сере
дины ХѴII-го вѣка. Такъ вся архитектурная отдѣлка алтарныхъ апсидъ (рис. 19) могла бы цѣликомъ
штейны и прикрывающія ребра большого восьмерика, и, наконецъ, эллиптическія филенки (форма oeil de boeuf), которыми зодчій заполнилъ скучныя поверхности надъ окнами основного четверика (рис. 8). Это формы
Рис. 20.
все новыя, незнакомыя нашимъ зодчимъ середины ХѴІІ-го столѣтія и появившіяся только тогда, когда мотивы западной архитектуры уже успѣли проникнуть на Русь и нашли себѣ подражаніе.
Если бы даже не былъ точно извѣстенъ годъ [*)] постройки церкви Іоасафа царевича, то изъ всего ска
заннаго о ней все же можно было бы вывести заключе
ніе, что время постройки этого памятника относится къ той переходной эпохѣ нашего зодчества, когда само
бытные пріемы уже нѣсколько пріѣлись русскимъ людямъ, и когда зодчіе, въ поискахъ за новыми моти
вами, естественно должны были обратиться туда, куда невольно тянулись помыслы
всѣхъ передовыхъ людей этого времени — къ Западу. Однако, къ 1678 году вліяніе
европейской архитектуры еще не успѣло сказаться на
столько сильно, чтобы наше самобытное зодчество превратилось въ тотъ стиль, который окончательно сло
жился въ началѣ ХѴІІІ-го вѣка и извѣстенъ теперь подъ именемъ русскаго ба
рокко. Поэтому церковь Іоасафа царевича является типичнымъ образцомъ пере
[*)] 1678 годъ, упоминаемый на двухъ мѣдныхъ доскахъ, находившихся подъ престолами.
Рис. 21. Рис. 22.
Рис. 19.
принадлежать какой нибудь церкви стиля первыхъ Романовыхъ.
Къ другой группѣ относятся разрѣзные («выгрызенные») фронтоны оконныхъ наличниковъ верхней церкви, цоколи (рис. 21 и 22), обрамленія пролетовъ ходовой паперти, колонки, опирающіяся на крон
[*)] рис. 19 и 20 и табл. 52.