неудачны. Домъ Перцова тяжелъ, неудобенъ и несказоченъ, мебель тяжела и неконструктивна.
Небольшая деревянная усадьба В. В. Бѣляева по эскизу Рябушкина чрезвычайно пріятна. Каждое воспоминаніе объ этомъ несправедливо забытомъ художникѣ ука
зываетъ, какого мастера мы въ немъ потеряли; а вѣдь даже имя его мало кому извѣстно.
Работъ Малютина, какъ зодчаго, почти не имѣется на выставкѣ. То, что сдѣлано имъ въ Талашкинѣ, безспорно замѣчательно, но все-таки онъ больше декораторъ, чѣмъ зодчій.
Изъ декоративныхъ работъ на первомъ мѣстѣ слѣдовало бы поставить храмовую роспись; но лучшаго,
что дала эта область на выставкѣ, къ сожалѣнію, не было: лучшее остается далеко, подъ Кіевомъ—въ Ки
рилловской церкви. Мало кому приходилось видѣть тѣ строгіе стили, которые начертаны столь увѣренными и строгими линіями, что не вѣрится, чтобы Врубель ихъ сдѣлалъ красками, а не мозаикой. Этимъ геніемъ не воспользовались, а выдвинули на его мѣсто Васнецова, у котораго нѣтъ ни настоящаго религіознаго восторга, ни строгости стиля. И все-таки непонятно, почему съ одной стороны въ послѣднихъ проектахъ (музей Але
ксандра III) Васнецовъ перешелъ къ такимъ тусклымъ оффиціальнымъ тонамъ, а съ другой — почему имъ не воспользовались для росписи храма Воскресенія или варшавскаго собора. Говорятъ, что это дорого, но тогда не лучше ли отказаться отъ безсмысленныхъ изразцовъ и мозаики, но за то имѣть вещи художественныя. Мо
жетъ быть, здѣсь виноваты чиновники; пусть область зодчества для нихъ чужда, пусть «Толчково», «Коло
менское» и «Нередица» — для нихъ только звукъ пустой, но современная живопись должна бы быть имъ болѣе знакома. Нельзя же въ самомъ дѣлѣ во владимирскій со
боръ рядомъ съ Васнецовымъ приглашать Котарбинскаго, а роспись варшавскаго собора поручать Райляну и В. Бѣляеву. Впечатлѣніе отъ ихъ росписи столь мало ре
лигіозно, такъ противорѣчитъ завѣтамъ московскихъ и ярославскихъ мастеровъ, что итальянскія иконы ели
заветинской и екатерининской эпохъ производили бы болѣе „православное“ впечатлѣніе.
Роспись варшавскаго собора наводитъ на грустныя размышленія. Вѣдь это постройка монументальная; мало того, ей придавали значеніе постройки, торжествующей надъ остальными иновѣрными зданіями города. Но это то совсѣмъ и не удалось. Костелы и палаццо Варшавы не принадлежатъ къ числу первокласныхъ произведеній зодчества; но и соборъ невыработаннаго стиля, слишкомъ громоздкій, съ совершенно излишнею колокольней — не можетъ быть отнесенъ къ числу удачныхъ произве
деній. Причиной тому — не недостатокъ таланта или знаній зодчихъ, а нелѣпое, навязанное заданіе православнаго русскаго храмового типа. Нелѣпо заданіе по
тому, что никто не рѣшилъ до сихъ поръ, что наиболѣе православно и національно: Успенскій ли соборъ итальянца Ар. Фіоравенти, запрещенные ли патріархами столпообразные и шатровые храмы, Толчково или новгородскій Ѳеодоръ Отратилатъ? А можетъ быть, въ концѣ кон
цовъ идеаломъ православныхъ русскихъ стремленій явится Смольный соборъ русскаго итальянца Растрелли?
На примѣрѣ варшавскаго собора нельзя не видѣть, какъ ложно-патріотическія стремленія привели къ не
удачному результату; нѣтъ ничего мудренаго, что живопись Райляна (какъ и Котарбинскаго въ Кіевѣ) скоро будетъ казаться даже неприличествующей православному храму. Казалось бы, въ русскихъ храмахъ должна быть иконопись, строго освященная формою канона, колоритъ же остается въ распоряженіи художника.
Трудно понять, отчего до сихъ поръ не воспользовались Рерихомъ, который сдѣлалъ столь красивый эскизъ «синей росписи». Его же талашкинскій эскизъ очень красивъ по идеѣ и по краскамъ, но стоило въ типѣ Богородицы отступить отъ канона, какъ получи
лось нѣчто совершенно чуждое церковному стилю. Удачно поступилъ А. Щусевъ при росписи овручскаго храма, принявъ для рисунка копіи Нередицы, а роспись поручивъ настоящимъ живописцамъ. Почему не использо
вать талантъ Стеллецкаго, который владѣетъ формами русской церковной росписи? Непонятно также пренебре
женіе рѣдкимъ талантомъ Петрова-Водкина. Сочетаніе его безукоризненнаго рисунка съ формами русскихъ иконописныхъ подлинниковъ могло бы быть весьма удачно (имъ исполнена одна изъ фресокъ овручскаго храма).
Если для украшенія церквей рѣдко приглашаютъ настоящихъ мастеровъ, то еще рѣже это дѣлаютъ для внутренняго убранства свѣтскихъ сооруженій. Стыдно вспомнить о плафонахъ въ консерваторіи, о росписи разныхъ мелкихъ театровъ и кафэ. А между тѣмъ ни
что не придаетъ заламъ столько торжественности и уюта, какъ роспись. На выставкѣ имѣлись только превосходные декоративные проекты Н. Лансере для вы
ставки «Старыхъ годовъ», закрывшейся раньше, чѣмъ успѣли ее открыть.
Къ сожалѣнію, не было рѣшительно ничего изъ работъ М. Врубеля, который первый далъ настоящіе об
разцы стѣнной росписи, равной по духу и по силѣ произведеніямъ старыхъ мастеровъ. Франція сумѣла высоко оцѣнить Пювиса и использовать его для лучшихъ зданій столицы; Германія, хотя и поздно, при
знала Марэса. Врубеля не только не признали, но лучшія вещи его невидимы — и въ прямомъ, и въ переносномъ смыслѣ (панно у Рябушинскаго).
Исторія Врубеля повторилась и повторяется, хотя, конечно, мастеровъ, подобныхъ ему, нѣтъ. Такъ, лишь послѣ смерти оцѣнили Мусатова, а Рябушкина не цѣнятъ и послѣ смерти; панно Коровина скрыты въ подвалахъ музея Александра III, большое панно Лансере изъ café de France исчезло. Странно слышать, что за плохонькій плафонъ Сала Большой московской гостиницей уплочены десятки тысячъ, тогда какъ за отличное панно Лансере тамъ же заплатили всего тысячи. До сихъ поръ не использованы силы такихъ мастеровъ, какъ Бакстъ, Головинъ, Сапуновъ, Лоненбергъ, Малютинъ, А. Бенуа и т. д.
Вотъ въ чемъ сказывается отсутствіе художественной культуры. Видно, что нѣтъ пи настоящей любви, ни интереса. Не странно ли въ самомъ дѣлѣ, что при отдѣлкѣ гостиницъ и банковъ затрачиваются милліоны, и все уходитъ на матеріалъ; никто даже и не вспоми
наетъ о томъ, что произведенія великихъ мастеровъ несравнимы съ величайшими драгоцѣнностями. Перуджійское Камбіо, имѣя фрески Перуджино, можетъ кон
курировать съ любымъ банкомъ, хотя бы тотъ былъ отдѣланъ слоновою костью и драгоцѣнными агатами.
Небольшая деревянная усадьба В. В. Бѣляева по эскизу Рябушкина чрезвычайно пріятна. Каждое воспоминаніе объ этомъ несправедливо забытомъ художникѣ ука
зываетъ, какого мастера мы въ немъ потеряли; а вѣдь даже имя его мало кому извѣстно.
Работъ Малютина, какъ зодчаго, почти не имѣется на выставкѣ. То, что сдѣлано имъ въ Талашкинѣ, безспорно замѣчательно, но все-таки онъ больше декораторъ, чѣмъ зодчій.
Изъ декоративныхъ работъ на первомъ мѣстѣ слѣдовало бы поставить храмовую роспись; но лучшаго,
что дала эта область на выставкѣ, къ сожалѣнію, не было: лучшее остается далеко, подъ Кіевомъ—въ Ки
рилловской церкви. Мало кому приходилось видѣть тѣ строгіе стили, которые начертаны столь увѣренными и строгими линіями, что не вѣрится, чтобы Врубель ихъ сдѣлалъ красками, а не мозаикой. Этимъ геніемъ не воспользовались, а выдвинули на его мѣсто Васнецова, у котораго нѣтъ ни настоящаго религіознаго восторга, ни строгости стиля. И все-таки непонятно, почему съ одной стороны въ послѣднихъ проектахъ (музей Але
ксандра III) Васнецовъ перешелъ къ такимъ тусклымъ оффиціальнымъ тонамъ, а съ другой — почему имъ не воспользовались для росписи храма Воскресенія или варшавскаго собора. Говорятъ, что это дорого, но тогда не лучше ли отказаться отъ безсмысленныхъ изразцовъ и мозаики, но за то имѣть вещи художественныя. Мо
жетъ быть, здѣсь виноваты чиновники; пусть область зодчества для нихъ чужда, пусть «Толчково», «Коло
менское» и «Нередица» — для нихъ только звукъ пустой, но современная живопись должна бы быть имъ болѣе знакома. Нельзя же въ самомъ дѣлѣ во владимирскій со
боръ рядомъ съ Васнецовымъ приглашать Котарбинскаго, а роспись варшавскаго собора поручать Райляну и В. Бѣляеву. Впечатлѣніе отъ ихъ росписи столь мало ре
лигіозно, такъ противорѣчитъ завѣтамъ московскихъ и ярославскихъ мастеровъ, что итальянскія иконы ели
заветинской и екатерининской эпохъ производили бы болѣе „православное“ впечатлѣніе.
Роспись варшавскаго собора наводитъ на грустныя размышленія. Вѣдь это постройка монументальная; мало того, ей придавали значеніе постройки, торжествующей надъ остальными иновѣрными зданіями города. Но это то совсѣмъ и не удалось. Костелы и палаццо Варшавы не принадлежатъ къ числу первокласныхъ произведеній зодчества; но и соборъ невыработаннаго стиля, слишкомъ громоздкій, съ совершенно излишнею колокольней — не можетъ быть отнесенъ къ числу удачныхъ произве
деній. Причиной тому — не недостатокъ таланта или знаній зодчихъ, а нелѣпое, навязанное заданіе православнаго русскаго храмового типа. Нелѣпо заданіе по
тому, что никто не рѣшилъ до сихъ поръ, что наиболѣе православно и національно: Успенскій ли соборъ итальянца Ар. Фіоравенти, запрещенные ли патріархами столпообразные и шатровые храмы, Толчково или новгородскій Ѳеодоръ Отратилатъ? А можетъ быть, въ концѣ кон
цовъ идеаломъ православныхъ русскихъ стремленій явится Смольный соборъ русскаго итальянца Растрелли?
На примѣрѣ варшавскаго собора нельзя не видѣть, какъ ложно-патріотическія стремленія привели къ не
удачному результату; нѣтъ ничего мудренаго, что живопись Райляна (какъ и Котарбинскаго въ Кіевѣ) скоро будетъ казаться даже неприличествующей православному храму. Казалось бы, въ русскихъ храмахъ должна быть иконопись, строго освященная формою канона, колоритъ же остается въ распоряженіи художника.
Трудно понять, отчего до сихъ поръ не воспользовались Рерихомъ, который сдѣлалъ столь красивый эскизъ «синей росписи». Его же талашкинскій эскизъ очень красивъ по идеѣ и по краскамъ, но стоило въ типѣ Богородицы отступить отъ канона, какъ получи
лось нѣчто совершенно чуждое церковному стилю. Удачно поступилъ А. Щусевъ при росписи овручскаго храма, принявъ для рисунка копіи Нередицы, а роспись поручивъ настоящимъ живописцамъ. Почему не использо
вать талантъ Стеллецкаго, который владѣетъ формами русской церковной росписи? Непонятно также пренебре
женіе рѣдкимъ талантомъ Петрова-Водкина. Сочетаніе его безукоризненнаго рисунка съ формами русскихъ иконописныхъ подлинниковъ могло бы быть весьма удачно (имъ исполнена одна изъ фресокъ овручскаго храма).
Если для украшенія церквей рѣдко приглашаютъ настоящихъ мастеровъ, то еще рѣже это дѣлаютъ для внутренняго убранства свѣтскихъ сооруженій. Стыдно вспомнить о плафонахъ въ консерваторіи, о росписи разныхъ мелкихъ театровъ и кафэ. А между тѣмъ ни
что не придаетъ заламъ столько торжественности и уюта, какъ роспись. На выставкѣ имѣлись только превосходные декоративные проекты Н. Лансере для вы
ставки «Старыхъ годовъ», закрывшейся раньше, чѣмъ успѣли ее открыть.
Къ сожалѣнію, не было рѣшительно ничего изъ работъ М. Врубеля, который первый далъ настоящіе об
разцы стѣнной росписи, равной по духу и по силѣ произведеніямъ старыхъ мастеровъ. Франція сумѣла высоко оцѣнить Пювиса и использовать его для лучшихъ зданій столицы; Германія, хотя и поздно, при
знала Марэса. Врубеля не только не признали, но лучшія вещи его невидимы — и въ прямомъ, и въ переносномъ смыслѣ (панно у Рябушинскаго).
Исторія Врубеля повторилась и повторяется, хотя, конечно, мастеровъ, подобныхъ ему, нѣтъ. Такъ, лишь послѣ смерти оцѣнили Мусатова, а Рябушкина не цѣнятъ и послѣ смерти; панно Коровина скрыты въ подвалахъ музея Александра III, большое панно Лансере изъ café de France исчезло. Странно слышать, что за плохонькій плафонъ Сала Большой московской гостиницей уплочены десятки тысячъ, тогда какъ за отличное панно Лансере тамъ же заплатили всего тысячи. До сихъ поръ не использованы силы такихъ мастеровъ, какъ Бакстъ, Головинъ, Сапуновъ, Лоненбергъ, Малютинъ, А. Бенуа и т. д.
Вотъ въ чемъ сказывается отсутствіе художественной культуры. Видно, что нѣтъ пи настоящей любви, ни интереса. Не странно ли въ самомъ дѣлѣ, что при отдѣлкѣ гостиницъ и банковъ затрачиваются милліоны, и все уходитъ на матеріалъ; никто даже и не вспоми
наетъ о томъ, что произведенія великихъ мастеровъ несравнимы съ величайшими драгоцѣнностями. Перуджійское Камбіо, имѣя фрески Перуджино, можетъ кон
курировать съ любымъ банкомъ, хотя бы тотъ былъ отдѣланъ слоновою костью и драгоцѣнными агатами.