Горький
и Чехов
«...О Чехове можно писать с громом, треском, с визгом от злобы и наслаждения. Мы и будем писать. Теперь это моя сладкая мечта»,— говорил А. М. Го-рь. кий в письме к ялтинскому своему знакомцу В. Средину. Письмо датировано 1902 г., — Алексей Макси
мович к этому времени уже был знаком с Чеховым, и то чувство восхищения перед ним, как ху-дожником, о котором неустанно твердил Горыкий, вырастало после каждого нового рассказа Чехова. Так, по поводу повести «В овраге» Горький писал в «Нижегородском листке»:
«Чехова упрекали в отсутствии миросозерцания. Нелепый упрек! У Чехова есть нечто большее, чем миросозерцание — он овладел своим представлением о жизни».
И вопреки всем «традиционным» оценкам критики, настаивающей н.а чеховском пессимизме. Горький доказывая, что «каждый новый рассказ Чехова все уси
ливает одну глубоко ценную и нужную1 для нас ноту— ноту бодрости и любви к жизни».
Любовь к жизни почувствовал Горький в Чехове, ноту бодрости услышал там, где либеральные крити
ки улавливали тона тоскливой безнадежности. Вот потому-то и говорил в той же своей статье о чеховском «В овраге» Алексей Максимович, что когда «ум
рет Чехов, умрет один из лучших друзей России, друг умный, беспристрастный, правдивый, — друг, лю
бящий ее, сострадающий ей во всем;, и Россия вся дрогнет от горя и долго не забудет его, долго будет учиться понимать жизнь по его писаниям».
Эти чуткие суждения Горыкого очень помогают восстановить .правдивую картину отношений Горького и Чехова. Мы видим, что эти отношения гораздо -сложнее, чем до сих пор было принято думать. Только теперь—-с выходом второго тома материалов и исследований о М. Горьком, изданного Академией наук СССР, — мы до конца уясняем точку зрения не только Чехова на Горького, что было нам известно
по чеховским письмам к Горькому, но и наоборот — точку зрения Горького на Чехова.
Чехов был одним из тех внимательных читателей Горького, которые сразу почувствовали и необыч
ность и необычайность дарования автора «босяцких
рассказов»-. Так, в -письмах Чехова,—и к самому Алексею Максимовичу и -к другим ближайшим -своим литературным корреспондентам, — Чехов говорил о Горьком: «.Талант несомненный и притом настоящий, большой талант», Горький — «художник». Горь
кий— «пластичен». Когда он изображает вещь, то «он ее видит и ощупывает руками». Это — «настоящее искусство». Горький—«сделан из того теста, из которого делаются художники». Из Горького — «выйдет большущий писатель».
Чехову принадлежит истор-иче-ская заслуга — приобщения Горького к театру. Чехов познакомил Горького с руководителями Художественного театра и настоял -на -том, чтобы Алексей Максимович написал для МХАТ пьесу. Он с необыкновенным вниманием отнес
ся к драматургическим дебютам Горького. В целом ряде писем Чехова к Алексею Максимовичу мы находим любопытные -суждения -о «Мещанах» и «На дне».
Чехов предъявляет Горькому те требования, которые он считал обяз а тельным для -своей драматурги
ческой поэтики. Его же пони-мание природы театра было в-о-все несхожим со .взглядами Горького.
А. П. Чехов и А. М. Горький в Крыму. 1902 г.
Горыкий, восторженно отнесшийся к чеховским пьесам («Дядя Ваня» и «Чайка»), читал в драматургии
Чехова, то, что расслышал он в его беллетристике — ноту бодрости там, где звучала печальная свирель, призыв к социальному оптимизму там, где грезили об умной, изящной, сладкой., как ласка, жизни через «двести—триста лет». Так, побывав в Нижнем-Но.вгороде на спектакле «Дяди Вани», игравшемся в мест
ном городском театре, Горький в большом письме к Чехову (вторая половина ноября 1898 года) призна
вался, что он «смотрел и—-плакал, как баба». «Для меня,— говорит Горький,— это страшная -вещь — «Дядя- Ваня», — это совершенно новый вид драматиче
ского искусства, это молот, которым вы бьете по пу
стым башкам публики. В последнем акте, когда док
тор после долгой паузы говорит о жаре в Африке, я задрожал от восхищения перед вашим талантом и от страха за людей, за нашу бесцветную нищенскую жизнь. Как вы здорово ударили тут по душе и как метко».
И в этом письме Горький неожиданно заключает, что Чехов «холоднее чорта к людям». «Вы равнодуш
ны к ним, как снег, как вьюга». Горький угадывает в этом, как будто- бы- парадоксальном суждении, одно из .свойств писательского облика Чехова. Но, восхищаясь чеховским искусством, обнаруживая в чеховской пьесе тенденцию «бить по пустым башкам пуб
лики», тенденцию, которой на самом деле у Чехова нет,—Горький не скрывает, что сам-то дядя Ваня — герой чеховской пьесы-, совсем не образец для под
ражания. Совсем даже наоборот! — «Образец для подражания» это Сирано де-Бержерак — герои ростановекой мелодрамы. И замечательно, что Горький говорит о нем, побывав на спектакле «Дяди Вани», который он смотрит уже в Художественном театре. Он восхищен и искусством автора и мастерством театра, но в письме к Чехову по этому поводу неожиданно шрашивает: «А что, видели вы Сирано де-Бержерака на сцене? Я недавно видел и пришел в восторг от пьесы.
Дорогу свободным гасконцам, Мы южного неба сыны,
Мы все под полуденным солнцем И с солнцем в крови рождены!
Мне страшно нравится это «солнце в крови». Вот как надо жить — как Сирано. И не надо — как «Дядя Ваня» и все другие, иже с ним».