вили верхи по направленію сѣверъ-югъ, малороссы же оріентировали ихъ по линіи востокъ-западъ.
Исходя изъ всего сказаннаго, я полагаю, что возникновеніе на Москвѣ трехверхихъ церквей не можетъ быть объяснено вліяніемъ архитектуры Малороссіи, и что типъ такихъ церквей долженъ былъ сложиться сначала вслѣдствіе удваиванія, а потомъ утраиванія основного типа, т. е. одношатровой церкви съ квадратнымъ пла
номъ. Наконецъ, доказательствомъ того, что трехверхія церкви представляютъ продуктъ самобытнаго творчества,
можетъ служить то обстоятельство, что онѣ относительно часто встрѣчаются внѣ Москвы. Какъ на примѣры шат
ровыхъ церквей укажемъ на Духовскую церковь въ Рязани (1642 г.) и на Введенскую церковь въ селѣ Спасскомъ, Калужскаго уѣзда; примѣромъ же трехшатровыхъ церквей, кромѣ уже упомянутой церкви Иванов
скаго монастыря въ Вязьмѣ, можетъ служить церковь Іоанно-Предтеченскаго монастыря въ Казани (1649 г.). Существованіе этихъ церквей говоритъ противъ того, что
на Москвѣ такого типа церкви появились подъ вліяніемъ малороссійскаго духовенства; онѣ построены въ концѣ первой половины XVII вѣка незадолго до запрещенія церковныхъ шатровъ, а если бы такой тинъ былъ по
заимствованъ извнѣ, то онъ не успѣлъ бы укрѣпиться внѣ Москвы, такъ какъ въ провинціи всякое нововведеніе прививается медленнѣе, нежели въ столицѣ. Наконецъ, въ древнихъ описяхъ часто упоминаются деревян
ныя церкви „о дву верхахъ“, „о дву шатрахъ“, „о трехъ верхахъ“; напримѣръ, въ описи Лаврентіева монастыря города Калуги говорится про деревянную церковь о трехъ верхахъ, которая стояла на каменномъ подклѣтѣ. Подклѣть этотъ существуетъ до сихъ поръ и служитъ основаніемъ для болѣе поздней церкви [*)]. Стало быть, прото
типы нашихъ трехверхихъ каменныхъ церквей имѣлись въ нашемъ же деревянномъ зодчествѣ. Поэтому, вопреки мнѣнію Л. Даля, я склоненъ думать, что наши трехшат
ровыя каменныя церкви не имѣютъ тѣсной связи съ трехглавымъ типомъ церквей Малороссіи; онѣ - заключительная стадія развитія одноверхихъ шатровыхъ церк
вей, а двухшатровыя представляютъ лишь промежуточную форму.
Выше я упомянулъ о запрещеніи, которое было наложено на церковные шатры; когда началось гоненіе на эту красивую, самобытную форму въ точности неизвѣстно; за отсутствіемъ прямыхъ указаній въ памятникахъ письменности, объ этомъ можно только догадываться, сопо
ставляя различныя храмозданныя грамоты, какъ это сдѣлалъ профессоръ Н. В. Султановъ въ своемъ очеркѣ „Русскія шатровыя церкви и ихъ отношенія къ грузино
армянскимъ пирамидальнымъ покрытіямъ“[**)]. Изъ этихъ сопоставленій молено вывести заключеніе, что гоненіе началъ патріархъ Никонъ, который, преслѣдуя свою главную цѣль, способенъ былъ видѣть даже въ формѣ шатро
ваго церковнаго верха нарушеніе чуть-ли не догматовъ истиннаго православія. Во всякомъ случаѣ, всѣ преемники Никона продолжали препятствовать постройкѣ шатровыхъ церквей, тогда какъ его предшественникъ патріархъ Іосифъ не возставалъ противъ нихъ. Такимъ образомъ время
[*)] Памятники древне-русскаго зодчества въ предѣлахъ Калужской губ. М. Т. Преображенскаго. 1891 г., стран. 24.
[**)] Труды ѴІ-го Археологическаго съѣзда.
[*)] Годъ разлада Никона съ царемъ Алексѣемъ Михайловичемъ.
[**)] Н. В. Султановъ. Ibid, стран. 5.
начала гоненія на шатровыя церкви должно совпадать съ эпохой могущества Никона, т. е. съ періодомъ между 1652 и 1657“[*)] годами. Какія же были причины гоне
нія на шатровыя церкви? Отвѣтъ на этотъ вопросъ мы находимъ въ только что упомянутомъ очеркѣ Н. В. Сул
танова. „Вѣрнѣе всего предположить, говоритъ онъ, что духовныя власти хотѣли этими воспрещеніями вернуть наше духовное зодчество на его старозавѣтную дорогу, къ пятикупольному или однокупольному типу православ
ныхъ храмовъ, отъ котораго столь сильно отклонились наши шатровыя церкви съ самымъ блестящимъ своимъ представителемъ, Василіемъ Блаженнымъ, во главѣ. Тре
бованія храмозданныхъ грамотъ, чтобы „верхи строились по чину прочихъ каменныхъ церквей, а не шатровые“, показываютъ громко, что шатровая форма считалась на
шими архипастырями несоотвѣтственною „церковному чину“, соблюденіе котораго было одною изъ ихъ главныхъ заботъ. Предположеніе это тѣмъ болѣе вѣроятно, что оно вполнѣ совпадаетъ съ характеромъ всѣхъ Никоновскихъ очистительныхъ преобразованій“[**)].
Итакъ, начиная со второй половины XVII вѣка, наши зодчіе были лишены возможности украшать церкви ша
трами; но само собою понятно, что никакія запрещенія не могли быть настолько сильными, чтобы совершенно искоренить эту излюбленную архитектурную форму, тѣсно связанную съ самобытными понятіями о красотѣ. Втглухихъ углахъ обширнаго Московскаго государства, гдѣ надзоръ за исполненіемъ требованій власти не могъ быть особенно строгимъ, гдѣ не боялись кары за уступки на
роднымъ традиціямъ и вкусамъ тамъ продолжали строить шатровыя церкви, а въ самой Москвѣ и вблизи ея зод
чіе перенесли излюбленную шатровую форму покрытія на ту часть церкви, на которой шатеръ не казался выс
шей духовной власти несоотвѣтственнымъ „церковному чину“, т. е. на колокольню.
Мих. Красовскій.
Исходя изъ всего сказаннаго, я полагаю, что возникновеніе на Москвѣ трехверхихъ церквей не можетъ быть объяснено вліяніемъ архитектуры Малороссіи, и что типъ такихъ церквей долженъ былъ сложиться сначала вслѣдствіе удваиванія, а потомъ утраиванія основного типа, т. е. одношатровой церкви съ квадратнымъ пла
номъ. Наконецъ, доказательствомъ того, что трехверхія церкви представляютъ продуктъ самобытнаго творчества,
можетъ служить то обстоятельство, что онѣ относительно часто встрѣчаются внѣ Москвы. Какъ на примѣры шат
ровыхъ церквей укажемъ на Духовскую церковь въ Рязани (1642 г.) и на Введенскую церковь въ селѣ Спасскомъ, Калужскаго уѣзда; примѣромъ же трехшатровыхъ церквей, кромѣ уже упомянутой церкви Иванов
скаго монастыря въ Вязьмѣ, можетъ служить церковь Іоанно-Предтеченскаго монастыря въ Казани (1649 г.). Существованіе этихъ церквей говоритъ противъ того, что
на Москвѣ такого типа церкви появились подъ вліяніемъ малороссійскаго духовенства; онѣ построены въ концѣ первой половины XVII вѣка незадолго до запрещенія церковныхъ шатровъ, а если бы такой тинъ былъ по
заимствованъ извнѣ, то онъ не успѣлъ бы укрѣпиться внѣ Москвы, такъ какъ въ провинціи всякое нововведеніе прививается медленнѣе, нежели въ столицѣ. Наконецъ, въ древнихъ описяхъ часто упоминаются деревян
ныя церкви „о дву верхахъ“, „о дву шатрахъ“, „о трехъ верхахъ“; напримѣръ, въ описи Лаврентіева монастыря города Калуги говорится про деревянную церковь о трехъ верхахъ, которая стояла на каменномъ подклѣтѣ. Подклѣть этотъ существуетъ до сихъ поръ и служитъ основаніемъ для болѣе поздней церкви [*)]. Стало быть, прото
типы нашихъ трехверхихъ каменныхъ церквей имѣлись въ нашемъ же деревянномъ зодчествѣ. Поэтому, вопреки мнѣнію Л. Даля, я склоненъ думать, что наши трехшат
ровыя каменныя церкви не имѣютъ тѣсной связи съ трехглавымъ типомъ церквей Малороссіи; онѣ - заключительная стадія развитія одноверхихъ шатровыхъ церк
вей, а двухшатровыя представляютъ лишь промежуточную форму.
Выше я упомянулъ о запрещеніи, которое было наложено на церковные шатры; когда началось гоненіе на эту красивую, самобытную форму въ точности неизвѣстно; за отсутствіемъ прямыхъ указаній въ памятникахъ письменности, объ этомъ можно только догадываться, сопо
ставляя различныя храмозданныя грамоты, какъ это сдѣлалъ профессоръ Н. В. Султановъ въ своемъ очеркѣ „Русскія шатровыя церкви и ихъ отношенія къ грузино
армянскимъ пирамидальнымъ покрытіямъ“[**)]. Изъ этихъ сопоставленій молено вывести заключеніе, что гоненіе началъ патріархъ Никонъ, который, преслѣдуя свою главную цѣль, способенъ былъ видѣть даже въ формѣ шатро
ваго церковнаго верха нарушеніе чуть-ли не догматовъ истиннаго православія. Во всякомъ случаѣ, всѣ преемники Никона продолжали препятствовать постройкѣ шатровыхъ церквей, тогда какъ его предшественникъ патріархъ Іосифъ не возставалъ противъ нихъ. Такимъ образомъ время
[*)] Памятники древне-русскаго зодчества въ предѣлахъ Калужской губ. М. Т. Преображенскаго. 1891 г., стран. 24.
[**)] Труды ѴІ-го Археологическаго съѣзда.
[*)] Годъ разлада Никона съ царемъ Алексѣемъ Михайловичемъ.
[**)] Н. В. Султановъ. Ibid, стран. 5.
начала гоненія на шатровыя церкви должно совпадать съ эпохой могущества Никона, т. е. съ періодомъ между 1652 и 1657“[*)] годами. Какія же были причины гоне
нія на шатровыя церкви? Отвѣтъ на этотъ вопросъ мы находимъ въ только что упомянутомъ очеркѣ Н. В. Сул
танова. „Вѣрнѣе всего предположить, говоритъ онъ, что духовныя власти хотѣли этими воспрещеніями вернуть наше духовное зодчество на его старозавѣтную дорогу, къ пятикупольному или однокупольному типу православ
ныхъ храмовъ, отъ котораго столь сильно отклонились наши шатровыя церкви съ самымъ блестящимъ своимъ представителемъ, Василіемъ Блаженнымъ, во главѣ. Тре
бованія храмозданныхъ грамотъ, чтобы „верхи строились по чину прочихъ каменныхъ церквей, а не шатровые“, показываютъ громко, что шатровая форма считалась на
шими архипастырями несоотвѣтственною „церковному чину“, соблюденіе котораго было одною изъ ихъ главныхъ заботъ. Предположеніе это тѣмъ болѣе вѣроятно, что оно вполнѣ совпадаетъ съ характеромъ всѣхъ Никоновскихъ очистительныхъ преобразованій“[**)].
Итакъ, начиная со второй половины XVII вѣка, наши зодчіе были лишены возможности украшать церкви ша
трами; но само собою понятно, что никакія запрещенія не могли быть настолько сильными, чтобы совершенно искоренить эту излюбленную архитектурную форму, тѣсно связанную съ самобытными понятіями о красотѣ. Втглухихъ углахъ обширнаго Московскаго государства, гдѣ надзоръ за исполненіемъ требованій власти не могъ быть особенно строгимъ, гдѣ не боялись кары за уступки на
роднымъ традиціямъ и вкусамъ тамъ продолжали строить шатровыя церкви, а въ самой Москвѣ и вблизи ея зод
чіе перенесли излюбленную шатровую форму покрытія на ту часть церкви, на которой шатеръ не казался выс
шей духовной власти несоотвѣтственнымъ „церковному чину“, т. е. на колокольню.
Мих. Красовскій.