видъ его слѣдующій: кверху на первомъ листѣ Россійскій и С.-Петербургскій гербы въ воинской арматурѣ; внизу слѣва Слава вѣнчаетъ императрицу Елизавету, стоящую на пьедесталѣ, въ коронѣ, со скипетромъ и державою въ рукахъ; у пьедестала Аполлонъ съ лирою и фигура. женщины, изображающая Россію, читаютъ высѣкае
мыя на пьедесталѣ слова: «Столичный городъ Санктъ- Петербургъ Елизаветѣ I Всероссійской Императрицѣ
Петра Великаго Дщери посвящено» (та же подпись на латинскомъ языкѣ). Кругомъ плана рамка, подъ ней слѣва: «Чертилъ Академіи Наукъ адъюнктъ У. Тру
скитъ». Справа: «подъ смотрѣніемъ мастера У. Соколова грид. художники обще. Литеры гри. обще жъ художн. подъ смотр. подмастерья М. Махаева».
Свое названіе «перспективной» этотъ планъ получилъ потому, что на немъ вмѣсто плановъ дворцовъ, церквей и главныхъ зданій были нарисованы ихъ перспективные виды въ миніатюрѣ; кромѣ того, вмѣстѣ съ этимъ планомъ выдавались и перспективные виды С.-Петербурга.
Основаніемъ для этого плана послужила не новая съемка, а вышеуказанный планъ 1738 года; до извѣстной степени, впрочемъ, заботились о пополненіи ситуаціи: такъ, художникъ Махаевъ посылался въ Петропавловскую крѣпость, чтобы съ натуры снять вновь построенные внутри крѣпости зданія, но все-таки подроб
ности наносились главнымъ образомъ не съ натуры, а съ тѣхъ проектовъ, которые присылались изъ комиссіи о пе
тербургскомъ строеніи въ Академію Наукъ. Съ планомъ очень спѣшили, и только что вышли изъ-подъ станка первые экземпляры этого плана, какъ ихъ отослали съ особыми курьерами къ министрамъ-резидентамъ иностран
ныхъ дворовъ, чтобы и заграницей знали, въ какомъ блестящемъ состояніи находится столица Россіи — уже чувствовалось приближеніе Семилѣтней войны; такимъ образомъ планъ этотъ до извѣстной степени долженъ былъ играть и политическую роль.
Сравнимъ приведенную выкопировку изъ этого плана съ ранѣе сдѣланными выкопировками 1750 и 1738 годовъ. Ужъ съ перваго взгляда видно, что въ царскихъ садахъ произошла значительная перемѣна. Начала производить эту перемѣну уже императрица Анна Іоан
новна[62)], а именно: при Екатеринѣ I садъ по берегу Мойки (10—10—10) былъ, собственно говоря, огоро
домъ; Анна, Іоанновна и приказала: «вмѣсто того подъ наши огородныя овощи для поварни нашей учредить гряды въ томъ огородѣ, который за улицею противъ Италіянскаго дома (на мѣстѣ нынѣшней Маріинской боль
ницы на Литейномъ проспектѣ), и сверхъ того выбрать π опредѣлить еще пристойныя и довольныя мѣста для кореньевъ и травъ, потребныхъ къ нашей поварнѣ, дабы впредь оная могла удовольствована быть изъ нашихъ ого
родовъ всѣмъ тѣмъ, чѣмъ возможно обойтися безъ купли и подряда».
Въ недолгое свое правленіе Анна Леопольдовна обратила особое вниманіе на Третій садъ. Она построила въ немъ небольшую дачу: какъ разъ возлѣ воротъ сада въ домѣ Румянцева обиталъ саксоно-польскій при русскомъ дворѣ резидентъ — красивый графъ Линаръ, плѣнившій Анну Леопольдовну. Удобство расположенія сада возлѣ этого дома давало возможность правительницѣ часто ви
дѣться здѣсь съ Линаромъ, при чемъ зачастую входъ въ садъ постороннимъ людямъ былъ безусловно воспре
щенъ. Къ числу этихъ постороннихъ относился и супругъ правительницы, Антонъ Ульрихъ Бранушвейгскій. Когда
онъ желалъ войти въ садъ, то находилъ двери въ садъ просто-на-просто запертыми, а стоявшій часовой хладно
кровно заявлялъ, что никого не велѣно впускать. То же самое постигало и великую княжну, когда ей приходило не во-время желаніе пройти въ этотъ садъ[63)].
Елизавета Петровна не ограничилась въ заботахъ о своемъ Третьемъ садѣ лишь вышеприведенными распо
ряженіями двухъ ея предшественницъ, она занялась имъ серьезно. Одно изъ распоряженій императрицы Анны Іоанновны, положимъ, дважды попало въ Полное Собра
ніе Законовъ: въ 1737 году Анна Іоанновна приказала наловить соловьевъ — въ Московской губерніи 50, въ Псковской и Новгородской тоже 50. и привезти ихъ «за добрымъ призрѣніемъ» въ Санктъ-Петербургъ, гдѣ и пу
стить ихъ въ Третій садъ [64)], а черезъ годъ, въ 1738 году
вышло распоряженіе «о запрещеніи ловить соловьевъ около С.-Петербурга и во всей Ингерманландіи подъ жестокимъ штрафомъ» [65)] — боялись, что обыватель поймаетъ соловьевъ изъ Третьяго сада.
Императрица Елизавета Петровна прежде всего дала наименованія своимъ садамъ: нынѣшній Лѣтній садъ былъ названъ Первымъ; садъ, расположенный по Фонтанкѣ, вокругъ Лѣтняго дворца, получилъ названіе Второго сада; наконецъ, садъ по Мойкѣ сталъ зваться Треть
имъ садомъ. Сначала этотъ Третій садъ думали засадить липами, которыхъ было такъ много въ Первомъ саду[66)]: въ 1711 году требовалось для посадки въ Третій садъ
10.000 липовыхъ деревъ; но вскорѣ раздумали, и въ 1717 году[67)] «въ новостроющійся садъ, что при Третьемъ огородѣ, потребно нынѣшнею зимою поставить кленовыхъ 25,000 деревьевъ, да земли черной до 100 са
женъ, также въ ономъ саду надлежитъ рыть ямы подъ деревья».
Такимъ образомъ, тѣ клены, которые сохранились и до нашего времени въ саду Музея имени Императора Александра III. насчитываютъ почти 160 лѣтъ.
Кромѣ клена, въ Третьемъ саду были посажены и фруктовыя деревья, съ которыми было не мало хлопотъ императрицѣ Елизаветѣ Петровнѣ.
«Ея Императорское Величество», — читаемъ мы въ журналѣ дежурныхъ генералъ-адъютантовъ [68)], — «соизво
лили указать, что проходящіе черезъ сады рвутъ яблоки и другіе фрукты, въ которомъ своевольствѣ своею Высо
чайшей Императорской Особою усмотрѣть изволили». Очевидно, любители фруктовъ не постѣснялись присут
ствіемъ императрицы. Въ 1750 году пришлось повторить это запрещеніе рвать яблоки въ царскихъ садахъ[69)].
Но кромѣ этого своевольства было и еще одно зло, о которомъ сохранилась очень характерная помѣтка въ томъ же, уже цитированномъ нами генералъ-адъютантскомъ журналѣ [70)] :
«5 мая 1751 года Императрица указала, что какъ во дворцѣ въ садахъ, такъ и около дворцовъ никакой нечистоты отнюдь не допускать».
Какая была нечистота, читатель можетъ узнать, прочитавъ повелѣніе. датированное въ томъ же журналѣ 11 іюля 1751 года[71)].
Посадка фруктовыхъ деревьевъ въ Третій садъ продолжалась и при Екатеринѣ II. Такъ, мы читаемъ отъ 18 ноября 1762 года: «Вызываются желающіе въ Тре
мыя на пьедесталѣ слова: «Столичный городъ Санктъ- Петербургъ Елизаветѣ I Всероссійской Императрицѣ
Петра Великаго Дщери посвящено» (та же подпись на латинскомъ языкѣ). Кругомъ плана рамка, подъ ней слѣва: «Чертилъ Академіи Наукъ адъюнктъ У. Тру
скитъ». Справа: «подъ смотрѣніемъ мастера У. Соколова грид. художники обще. Литеры гри. обще жъ художн. подъ смотр. подмастерья М. Махаева».
Свое названіе «перспективной» этотъ планъ получилъ потому, что на немъ вмѣсто плановъ дворцовъ, церквей и главныхъ зданій были нарисованы ихъ перспективные виды въ миніатюрѣ; кромѣ того, вмѣстѣ съ этимъ планомъ выдавались и перспективные виды С.-Петербурга.
Основаніемъ для этого плана послужила не новая съемка, а вышеуказанный планъ 1738 года; до извѣстной степени, впрочемъ, заботились о пополненіи ситуаціи: такъ, художникъ Махаевъ посылался въ Петропавловскую крѣпость, чтобы съ натуры снять вновь построенные внутри крѣпости зданія, но все-таки подроб
ности наносились главнымъ образомъ не съ натуры, а съ тѣхъ проектовъ, которые присылались изъ комиссіи о пе
тербургскомъ строеніи въ Академію Наукъ. Съ планомъ очень спѣшили, и только что вышли изъ-подъ станка первые экземпляры этого плана, какъ ихъ отослали съ особыми курьерами къ министрамъ-резидентамъ иностран
ныхъ дворовъ, чтобы и заграницей знали, въ какомъ блестящемъ состояніи находится столица Россіи — уже чувствовалось приближеніе Семилѣтней войны; такимъ образомъ планъ этотъ до извѣстной степени долженъ былъ играть и политическую роль.
Сравнимъ приведенную выкопировку изъ этого плана съ ранѣе сдѣланными выкопировками 1750 и 1738 годовъ. Ужъ съ перваго взгляда видно, что въ царскихъ садахъ произошла значительная перемѣна. Начала производить эту перемѣну уже императрица Анна Іоан
новна[62)], а именно: при Екатеринѣ I садъ по берегу Мойки (10—10—10) былъ, собственно говоря, огоро
домъ; Анна, Іоанновна и приказала: «вмѣсто того подъ наши огородныя овощи для поварни нашей учредить гряды въ томъ огородѣ, который за улицею противъ Италіянскаго дома (на мѣстѣ нынѣшней Маріинской боль
ницы на Литейномъ проспектѣ), и сверхъ того выбрать π опредѣлить еще пристойныя и довольныя мѣста для кореньевъ и травъ, потребныхъ къ нашей поварнѣ, дабы впредь оная могла удовольствована быть изъ нашихъ ого
родовъ всѣмъ тѣмъ, чѣмъ возможно обойтися безъ купли и подряда».
Въ недолгое свое правленіе Анна Леопольдовна обратила особое вниманіе на Третій садъ. Она построила въ немъ небольшую дачу: какъ разъ возлѣ воротъ сада въ домѣ Румянцева обиталъ саксоно-польскій при русскомъ дворѣ резидентъ — красивый графъ Линаръ, плѣнившій Анну Леопольдовну. Удобство расположенія сада возлѣ этого дома давало возможность правительницѣ часто ви
дѣться здѣсь съ Линаромъ, при чемъ зачастую входъ въ садъ постороннимъ людямъ былъ безусловно воспре
щенъ. Къ числу этихъ постороннихъ относился и супругъ правительницы, Антонъ Ульрихъ Бранушвейгскій. Когда
онъ желалъ войти въ садъ, то находилъ двери въ садъ просто-на-просто запертыми, а стоявшій часовой хладно
кровно заявлялъ, что никого не велѣно впускать. То же самое постигало и великую княжну, когда ей приходило не во-время желаніе пройти въ этотъ садъ[63)].
Елизавета Петровна не ограничилась въ заботахъ о своемъ Третьемъ садѣ лишь вышеприведенными распо
ряженіями двухъ ея предшественницъ, она занялась имъ серьезно. Одно изъ распоряженій императрицы Анны Іоанновны, положимъ, дважды попало въ Полное Собра
ніе Законовъ: въ 1737 году Анна Іоанновна приказала наловить соловьевъ — въ Московской губерніи 50, въ Псковской и Новгородской тоже 50. и привезти ихъ «за добрымъ призрѣніемъ» въ Санктъ-Петербургъ, гдѣ и пу
стить ихъ въ Третій садъ [64)], а черезъ годъ, въ 1738 году
вышло распоряженіе «о запрещеніи ловить соловьевъ около С.-Петербурга и во всей Ингерманландіи подъ жестокимъ штрафомъ» [65)] — боялись, что обыватель поймаетъ соловьевъ изъ Третьяго сада.
Императрица Елизавета Петровна прежде всего дала наименованія своимъ садамъ: нынѣшній Лѣтній садъ былъ названъ Первымъ; садъ, расположенный по Фонтанкѣ, вокругъ Лѣтняго дворца, получилъ названіе Второго сада; наконецъ, садъ по Мойкѣ сталъ зваться Треть
имъ садомъ. Сначала этотъ Третій садъ думали засадить липами, которыхъ было такъ много въ Первомъ саду[66)]: въ 1711 году требовалось для посадки въ Третій садъ
10.000 липовыхъ деревъ; но вскорѣ раздумали, и въ 1717 году[67)] «въ новостроющійся садъ, что при Третьемъ огородѣ, потребно нынѣшнею зимою поставить кленовыхъ 25,000 деревьевъ, да земли черной до 100 са
женъ, также въ ономъ саду надлежитъ рыть ямы подъ деревья».
Такимъ образомъ, тѣ клены, которые сохранились и до нашего времени въ саду Музея имени Императора Александра III. насчитываютъ почти 160 лѣтъ.
Кромѣ клена, въ Третьемъ саду были посажены и фруктовыя деревья, съ которыми было не мало хлопотъ императрицѣ Елизаветѣ Петровнѣ.
«Ея Императорское Величество», — читаемъ мы въ журналѣ дежурныхъ генералъ-адъютантовъ [68)], — «соизво
лили указать, что проходящіе черезъ сады рвутъ яблоки и другіе фрукты, въ которомъ своевольствѣ своею Высо
чайшей Императорской Особою усмотрѣть изволили». Очевидно, любители фруктовъ не постѣснялись присут
ствіемъ императрицы. Въ 1750 году пришлось повторить это запрещеніе рвать яблоки въ царскихъ садахъ[69)].
Но кромѣ этого своевольства было и еще одно зло, о которомъ сохранилась очень характерная помѣтка въ томъ же, уже цитированномъ нами генералъ-адъютантскомъ журналѣ [70)] :
«5 мая 1751 года Императрица указала, что какъ во дворцѣ въ садахъ, такъ и около дворцовъ никакой нечистоты отнюдь не допускать».
Какая была нечистота, читатель можетъ узнать, прочитавъ повелѣніе. датированное въ томъ же журналѣ 11 іюля 1751 года[71)].
Посадка фруктовыхъ деревьевъ въ Третій садъ продолжалась и при Екатеринѣ II. Такъ, мы читаемъ отъ 18 ноября 1762 года: «Вызываются желающіе въ Тре