Гомеръ оттачивалъ свои гекзаметры, не заботясь ни о чемъ, кромѣ гласныхъ звуковъ и согласныхъ, цезуръ и спондеевъ, и къ нимъ приноравливалъ содер
жаніе. Однако, онъ счелъ бы себя плохимъ работникомъ, если бы, слушая его пѣсни, юноши не стремились къ военной славѣ, если бы затуманенные взоры дѣвушекъ не увеличивали красоту міра.
Нецѣломудренность отношенія есть и въ тезисѣ ,Искусство для жизни‘, и въ тезисѣ ,Искусство для искусства‘.
Въ первомъ случаѣ искусство низводятъ до степени проститутки или солдата. Его существованіе имѣетъ цѣнность лишь постольку, поскольку оно служитъ чуждымъ ему цѣлямъ. Неудивительно, если у кроткихъ музъ глаза становятся мутными и онѣ пріобрѣтаютъ дурныя манеры.
Во второмъ — искусство изнѣживается, становится мучительно -луннымъ, къ нему примѣнимы слова Маллармэ, вложенныя въ уста его Иродіады:
...J’aime l’horreur d’être vierge et je veux
Vivre parmi l’effroi que me font mes cheveux...
(Я люблю позоръ быть дѣвственной и хочу жить среди ужаса, рождаемаго моими волосами...).
Чистота — это подавленная чувственность и она прекрасна, отсутствіе же чувственности пугаетъ, какъ новая неслыханная форма разврата.
Нѣтъ! возникаетъ эра эстетическаго пуританизма, великихъ требованій къ поэту, какъ творцу, и мысли или слову— какъ матеріалу искусства. Поэтъ долженъ возложить на себя вериги трудныхъ формъ (вспомнимъ гекзаметры Гомера, тер
цины и сонеты Данте, старо-шотландскія строфы поэмъ Байрона) или формъ обычныхъ, но доведенныхъ въ своемъ развитіи до предѣловъ возможнаго (ямбы Пушкина), долженъ, но только во славу своего Бога, котораго онъ обязанъ имѣть. Иначе онъ будетъ простымъ гимнастомъ.
Все же, если выбирать изъ двухъ вышеприведенныхъ тезисовъ, я сказалъ бы, что въ первомъ больше уваженія къ искусству и пониманія его сущности. На него накладывается новая цѣпь, указывается новое примѣненіе кипящимъ въ немъ силамъ, пусть недостойное, низкое — это не важно: развѣ очищеніе Авгіевыхъ конюшенъ не упоминается наравнѣ съ другими великими подвигами Геракла? Въ старинныхъ балладахъ разсказывается, что Роландъ тоско
валъ, когда противъ него выходилъ десятокъ враговъ. Красиво и достойно онъ могъ биться только противъ сотни. Однако, не надо забывать, что и Роландъ могъ быть побѣжденъ...
Сейчасъ я буду говорить только о стихахъ, помня слова Оскара Уайльда, при
жаніе. Однако, онъ счелъ бы себя плохимъ работникомъ, если бы, слушая его пѣсни, юноши не стремились къ военной славѣ, если бы затуманенные взоры дѣвушекъ не увеличивали красоту міра.
Нецѣломудренность отношенія есть и въ тезисѣ ,Искусство для жизни‘, и въ тезисѣ ,Искусство для искусства‘.
Въ первомъ случаѣ искусство низводятъ до степени проститутки или солдата. Его существованіе имѣетъ цѣнность лишь постольку, поскольку оно служитъ чуждымъ ему цѣлямъ. Неудивительно, если у кроткихъ музъ глаза становятся мутными и онѣ пріобрѣтаютъ дурныя манеры.
Во второмъ — искусство изнѣживается, становится мучительно -луннымъ, къ нему примѣнимы слова Маллармэ, вложенныя въ уста его Иродіады:
...J’aime l’horreur d’être vierge et je veux
Vivre parmi l’effroi que me font mes cheveux...
(Я люблю позоръ быть дѣвственной и хочу жить среди ужаса, рождаемаго моими волосами...).
Чистота — это подавленная чувственность и она прекрасна, отсутствіе же чувственности пугаетъ, какъ новая неслыханная форма разврата.
Нѣтъ! возникаетъ эра эстетическаго пуританизма, великихъ требованій къ поэту, какъ творцу, и мысли или слову— какъ матеріалу искусства. Поэтъ долженъ возложить на себя вериги трудныхъ формъ (вспомнимъ гекзаметры Гомера, тер
цины и сонеты Данте, старо-шотландскія строфы поэмъ Байрона) или формъ обычныхъ, но доведенныхъ въ своемъ развитіи до предѣловъ возможнаго (ямбы Пушкина), долженъ, но только во славу своего Бога, котораго онъ обязанъ имѣть. Иначе онъ будетъ простымъ гимнастомъ.
Все же, если выбирать изъ двухъ вышеприведенныхъ тезисовъ, я сказалъ бы, что въ первомъ больше уваженія къ искусству и пониманія его сущности. На него накладывается новая цѣпь, указывается новое примѣненіе кипящимъ въ немъ силамъ, пусть недостойное, низкое — это не важно: развѣ очищеніе Авгіевыхъ конюшенъ не упоминается наравнѣ съ другими великими подвигами Геракла? Въ старинныхъ балладахъ разсказывается, что Роландъ тоско
валъ, когда противъ него выходилъ десятокъ враговъ. Красиво и достойно онъ могъ биться только противъ сотни. Однако, не надо забывать, что и Роландъ могъ быть побѣжденъ...
Сейчасъ я буду говорить только о стихахъ, помня слова Оскара Уайльда, при