С. Ю. СУДЕЙКИНЪ
Сергѣй Маковскій
ВЪ отчетѣ о послѣдней выставкѣ ,Міра Искусства‘, назвавъ Судейкина, я сказалъ, что характерная черта его творчества — ,аллегорическій сентиментализмъ‘... Въ самомъ дѣлѣ, что бы ни писалъ Судейкинъ — пастораль въ костюмахъ 30-хъ годовъ, деревенскій видъ съ купальщицами и пастушками или задрапированнаго въ байроновскій плащъ поэта, nature morte или ,балетный апоѳеозъ‘, фантастическую ,карусель‘, театральный занавѣсъ изъ ,тысяча и
одной ночи‘ или портретъ актрисы, съ пріютившимся у ногъ ея лукавымъ розовымъ амуромъ, — отъ всѣхъ его работъ вѣетъ полушутливой аллегоріей и тою жеманной сентиментальностью, которая — для насъ, современниковъ Сомова, —
полна очарованіемъ начала минувшаго вѣка... Эта черта, безспорно, приближаетъ Судейкина къ ретроспективистамъ ,Міра Искусства‘; онъ тоже — художникъ мечты и стиля, мечты объ улыбкахъ прошлаго, о милыхъ подробностяхъ не нашей, навѣки отжитой, граціозно-призрачной жизни. Но его ретроспективизмъ совсѣмъ особенный... Въ немъ нѣтъ ничего загробнаго, волнующаго сердце ,матеріализаціей‘ тѣ
ней забытыхъ; все — празднично, беззаботно-нѣжно, забавно-ласково и, вмѣстѣ съ тѣмъ, невещественно, эфемерно, искусственно — до кукольности и до аллегоріи: не
только музы, лиры, поэты и амуры, постоянно встрѣчающіеся на холстахъ Судейкина, — даже его порхающія балерины, даже пасторальныя овечки, деревья и фарфоровыя статуэтки имѣютъ видъ какихъ то хрупкихъ уподобленій...
Но вотъ что замѣчательно: эта ретроспективная сентиментальность, этотъ аллегоризмъ, несмотря на подчеркнутость стилизаторскихъ намѣреній, не утомляютъ.
Судейкинская жеманность вовсе не кажется ,надуманной‘: она идетъ отъ чувства, отъ глаза художника, служа ему для разрѣшенія чисто-композиціонныхъ и красочныхъ задачъ. Въ искусствѣ Судейкина отсутствуетъ ,литература‘. Онъ очень непосредственный художникъ! Свои капризныя фантазіи онъ пишетъ такъ же просто, какъ если бы писалъ обыкновенныя natures mortes. ОнѢ дѣйствительно — его сны, его видѣнія, а не заимствованныя изъ старыхъ альманаховъ ,наивности‘. Судей
кинъ дѣйствительно — наивенъ. ,Выдумка‘, ,разсказъ‘ естественно, органически слиты
въ его творчествѣ съ любовью къ живописи, къ мелодичнымъ краскамъ, къ декоративнымъ группировкамъ.
Вотъ почему такъ досадно проигрываютъ его картины въ одноцвѣтныхъ автоти
піяхъ: поражаетъ отсутствіе рисунка (я говорю — не недостатки, а отсутствіе), невѣрности линій, формъ, — искупаютъ только гармоническая композиція и краси
вый узоръ свѣтотѣни. Но для живописи Судейкина именно свѣтотѣнь наименѣе характерна. И понятно: нѣтъ, вѣдь, на его холстахъ самихъ предметовъ и освѢ
Сергѣй Маковскій
ВЪ отчетѣ о послѣдней выставкѣ ,Міра Искусства‘, назвавъ Судейкина, я сказалъ, что характерная черта его творчества — ,аллегорическій сентиментализмъ‘... Въ самомъ дѣлѣ, что бы ни писалъ Судейкинъ — пастораль въ костюмахъ 30-хъ годовъ, деревенскій видъ съ купальщицами и пастушками или задрапированнаго въ байроновскій плащъ поэта, nature morte или ,балетный апоѳеозъ‘, фантастическую ,карусель‘, театральный занавѣсъ изъ ,тысяча и
одной ночи‘ или портретъ актрисы, съ пріютившимся у ногъ ея лукавымъ розовымъ амуромъ, — отъ всѣхъ его работъ вѣетъ полушутливой аллегоріей и тою жеманной сентиментальностью, которая — для насъ, современниковъ Сомова, —
полна очарованіемъ начала минувшаго вѣка... Эта черта, безспорно, приближаетъ Судейкина къ ретроспективистамъ ,Міра Искусства‘; онъ тоже — художникъ мечты и стиля, мечты объ улыбкахъ прошлаго, о милыхъ подробностяхъ не нашей, навѣки отжитой, граціозно-призрачной жизни. Но его ретроспективизмъ совсѣмъ особенный... Въ немъ нѣтъ ничего загробнаго, волнующаго сердце ,матеріализаціей‘ тѣ
ней забытыхъ; все — празднично, беззаботно-нѣжно, забавно-ласково и, вмѣстѣ съ тѣмъ, невещественно, эфемерно, искусственно — до кукольности и до аллегоріи: не
только музы, лиры, поэты и амуры, постоянно встрѣчающіеся на холстахъ Судейкина, — даже его порхающія балерины, даже пасторальныя овечки, деревья и фарфоровыя статуэтки имѣютъ видъ какихъ то хрупкихъ уподобленій...
Но вотъ что замѣчательно: эта ретроспективная сентиментальность, этотъ аллегоризмъ, несмотря на подчеркнутость стилизаторскихъ намѣреній, не утомляютъ.
Судейкинская жеманность вовсе не кажется ,надуманной‘: она идетъ отъ чувства, отъ глаза художника, служа ему для разрѣшенія чисто-композиціонныхъ и красочныхъ задачъ. Въ искусствѣ Судейкина отсутствуетъ ,литература‘. Онъ очень непосредственный художникъ! Свои капризныя фантазіи онъ пишетъ такъ же просто, какъ если бы писалъ обыкновенныя natures mortes. ОнѢ дѣйствительно — его сны, его видѣнія, а не заимствованныя изъ старыхъ альманаховъ ,наивности‘. Судей
кинъ дѣйствительно — наивенъ. ,Выдумка‘, ,разсказъ‘ естественно, органически слиты
въ его творчествѣ съ любовью къ живописи, къ мелодичнымъ краскамъ, къ декоративнымъ группировкамъ.
Вотъ почему такъ досадно проигрываютъ его картины въ одноцвѣтныхъ автоти
піяхъ: поражаетъ отсутствіе рисунка (я говорю — не недостатки, а отсутствіе), невѣрности линій, формъ, — искупаютъ только гармоническая композиція и краси
вый узоръ свѣтотѣни. Но для живописи Судейкина именно свѣтотѣнь наименѣе характерна. И понятно: нѣтъ, вѣдь, на его холстахъ самихъ предметовъ и освѢ